Безымянная высота

Растянулись по склону высотки -
Справа сосны, а слева кусты.
Побросав вещмешки и пилотки,
Взвод врывался в земные пласты.

Солнце жгло, не жалея пехоту,
Рать бодрилась, никто не скулил.
Старшина, принимая работу,
Терпеливых бойцов похвалил.

Отдохнув, пожевали таранки,
Пригубили из фляг по глотку.
Взводный крикнул: “К оружию! Танки!”
И припал за "Максимом" к щитку.
               
Штук пятнадцать, рыча, как бульдоги,
Под себя подминая траву,
К высоте повернули с дороги,
Проскочив по отлогому рву.

Кто-то гладил рукою бутылки;
Жаль, гранат не хватило на всех.
Лейтенант, успокоив поджилки,
Диафрагмою выдавил смех,

И пропел из чего-то родного
Западающий в душу куплет.
И тотчас из ствола головного
Что-то вырвалось песне в ответ.

Столб огня, и запахло паленым.
Знать, окопчик кого-то не спас.
То, что было недавно зеленым,
Сразу приняло чёрный окрас.
               
Страшно – головы клонятся ниже.
Но стоят – лучше смерть, чем позор.
Прохрипело: “Подпустим поближе”.
Первый встал от удара в упор,

Задымил, закрутился на месте,
Рядом, будто споткнулся – второй.
Вот они уже крутятся вместе,
Двое крайних покинули строй.

Огрызаясь, железные звери
Извергают огонь и свинец.
И у нас, под горою, потери -
Старшина и безусый юнец.

Вся надежда теперь на остаток -
Два ружья и один пулемёт.
Но и немцев осталось с десяток,
Их пехота не бралась в расчёт.

Пусть пуляет себе по брустверу,
Этих запросто можно отсечь.
Хорошо, что окоп по размеру.
Вдруг команда: “Патроны беречь!”

И, ломая горящие ветки,
Как в немыслимом сонном бреду,
“Тигр” вырвался, будто из клетки,
Из оврага - на полном ходу.

Метров тридцать ему до окопа,
Аж стекло запотело в руке.
Это вам, господа, не Европа,
Это там вы прошлись налегке.

В русском мире иные порядки,
Здесь рука не замедлит бросок.
И, не выдержав яростной схватки,
Сталь, горя, зарывалась в песок.

Смерть проклятая кружится рядом,
Приближаясь на крик или стон.
Вот затих, поражённый снарядом,
Бронебойщик, просивший патрон.

Вот застыл в абсолютном покое
Пулемётчик, обняв станкача.
И в потрёпанном вражеском строе
Умирали, сердито урча.

Их живые ползли на траншеи,
На плешивую нашу броню,
На солдатские голые шеи,
На оставшихся в редком строю.

Горстка нашего тела живого
Против грозных железных машин.
Лейтенант, пожалев рядового,
Первым вышел один на один.

Сколько было ему в сорок первом?
Двадцать два... двадцать три... двадцать пять?..
Совладав с расшалившимся нервом,
Он решил высоту отстоять.

Деловито поправил повязку
И, привстав на носок сапога,
Запустил тяжеленную связку
Под широкое брюхо врага.

Покрутившись подраненным волком,
Бывший “Тигр” у траншеи застыл,
А парнишка, прошитый осколком,
Обгоревшую землю накрыл.

Танков двое. “Сначала передний...” -
Так решил про себя рядовой,
Продолжая, похоже, последний,
Но на редкость решительный бой.

Подпустил, и с размаху бутылку
Уложил, как учили – под ствол.
И второго “огрел по затылку” -
Тот уже над окопом прошёл.

Струйка крови от края пилотки…
Рядовой прошептал: “Не прошли”.
Залегли у родимой высотки,
А подняться уже не смогли.

Тлеют головы, груди и спины,
Догорает чужая броня...
И герои, как будто с картины,
Сквозь страницы глядят на меня.