Моя баба полосата, волосата и усата...

Я занимался сексом с  вокзальной проституткой прямо за рыбным павильоном. Но вдруг в голову полезли мысли о месте поэта в современном обществе, его гражданской позиции. Ясное дело, кончить так и не смог. Застегнув брюки, я пнул даму под жопу, купил «Литературную газету» и направился в филармонию. Там обещали дать концерт какие-то виртуозы.  Увы… Виртуозы забили на наш город. Вместо этого в филармонии устроили музыкально-поэтический вечер «Тихо в лесу, только не спит барсук...», с участием городских  поэтов. Честно говоря, автор я начинающий, написал то всего-то один достойный стих про бугорок на джинсах, который манит женщину. Разместил на одном из сайтов, и с удивлением узнал, что я графоман, голубой и гений литературного слова. Впрочем, не про это хотел рассказать. Местных литераторов я не знал, но раз предоставляется такая возможность… В общем, заплатил и пошел в зал. В вестибюле продавались поэтические книжки. Названия впечатляли: «Вкус рябины прост», «Кружевная Русь», «Мозг бобром зарос», «Фанданго мистрали». Для любопытства глянул на тиражи  - самый большой достигал 100 экземпляров. Причем, потенциальным покупателем был я один. Странно. Судя по тому, что предисловия писали члены союзов, лауреаты конкурсов, авторы многочисленных сборников стихов (тираж, правда, был не указан), то книги должны были бы расходиться на ура. Из всех поэтических творений мне больше всего запомнился один:
Берега пологи у реки Короги.
Там бобры живут, скучают
Крики чайки их качают.
Ах, качают, ах, скучают,
Ничего не замечают.
Но тут раздался звонок, и всех пригласили в зал. Народу было человек 20. И, судя по всему, все поэты и поэтессы, так как в руках держали книги и рукописи на дешевой офисной бумаге. Принимая во внимание  кляксы и пятна воска, часть до сих пор писала гусиным пером при свече.
Я сел на стул. Заиграл рояль… Но тут меня сморил сон. Как в тумане я слышал о мессианской роли поэтов, продолжателей дела…. Проснулся я оттого, что кто-то диким голосом заорал:
- Я не был понят своей страной, ну так что же. Я пройду ее стороной, как косой дождь.
Кричал приличного вида мужчине в дорогом пиджаке. Пришлось поинтересоваться у соседки кто это. Оказалось, специальный гость из далекой Австралии – Иван Барсуков-Анбергольц. «А что, он действительно, не был понят своей страной?», - спросил я у дамы. «В некотором роде, да», - ответила она и тут же процитировал пару строк:
О, доколе вы, собаки, будете Россию гнуть.
Не пришлось бы вам заплакать.
Мой народ вам не согнуть.
Лет десять назад поэт получил наследство и переехал в Австралию и уже оттуда призывал россиян к гражданственности,  усвоению уроков прошлого и терпеливому труду на благо страны. Стихи, правда, писал уже редко, больше полагаясь на классиков, коих и читает время от времени, бывая на родине.
Мужик в пиджаке свалил, а его место занял дядька в жабо. Петр Буремов. Визгливым голосом он закричал:
Моя баба полосата,
Волосата и усата,
Но зато душа в ней есть
И дает всегда поесть.
Народ разразился воплями восторга. Одна дама кричала, что этот стих есть не что иное, как поэтический мистраль, подобный Гольфстриму. Другая орала про фанданго силлабо-тонического рисунка. В итоге они сцепились рядом со сценой, и разнимать их пришлось другой даме, назвавшейся Натальей Оболенской-Сидоровой. По ее словам, у Буремова есть стихи и получше. Сам Буремов  вдруг засмущался, сел на стул и погрузился в чтение Пушкина, чья фамилия была гигантскими буками написана на обложке необыкновенных размеров книги, которую он достал из гигантского дорожного чемодана.
«Всегда при себе таскает. Говорит, что, мол, черпает вдохновение»,  - прошептала мне соседка.  Оболенская – Сидорова начала читать стих Буремова:
Однажды встретил как-то Музу.
Пир духа был, стихи от пуза…
Окончания я не услышал, так как дико захохотал. Меня схватили два поэта и вытолкали из зала, назвав иудой и грозя пожаловаться какому-то председателю. За компанию вышвырнули соседку. Стоя изгоями у входа в зал мы видели, как на сцене появился некий мужик и представился Степаном Огурцовым. Достав из кармана пиджака бутылку портвейна, он отхлебнул и начал читать:
По траве мураве ходят люди и дети.
Недалече забытый ветрами погост.
Я к нему приплыву в этом странном рассвете
И задам лишь один очень четкий вопрос:
Не ведет ли дорога сия на помост?
Зал зашелся от восторга.
«Два года писал эти строки. Искал ритмический рисунок»,  - скромно пояснил Огурцов. Зал ахнул: «Какая тщательность, бесподобно отшлифовано».
По словам соседки, Огурцов возглавлял одно из городских поэтических объединений. На работу ездил на «мерсе», хорошо одевался, а вот на собрания поэтов приходил в рваном пиджаке и шарфе и, читая свои творения, с нескрываемым отвращением пил портвейн.  Все думали, что он косит под Рубцова, но автор уверял, что в его лице олицетворяется вся неприкаянная поэтическая интеллигенция.
В холле, наблюдая за Огурцовым и слушая рассказ про его славные деяния, я решил познакомиться с соседкой. Ее звали Катей. «В интернете мой псевдоним «Порхающая в тиши»», - сообщила она.  Несмотря на идиотский ник, девушка оказалась милой и доброй, стихов своих не читала, пригласила домой и угостила щами. Мы сидели на диване, смотрели на осень за окном и молчали. И пока она не поцеловала меня, я представлял как яростная Оболенская –Сидорова, вместе с Барсуковым – Анбергольцем, Буремовым и Огурцовым жалуются председателю и меня приговаривают к пожизненному использованию в стихах десяти слов:   
1.Фанданго
2.Мистраль
3.Погост
4.Муза
5.Пегас
6.Дол
7.Планида
8.Деревушка
9.Рябина
10.Исступленно
И странному словосочетанию:  «Нонпарелью стихи вышиваю». 
И, что самое удивительное, этих слов мне было вполне достаточно для творчества.