Повесть о настоящей Водке

Герметический трактат

Господь, творивший бытиё, не свет от тьмы вначале отнял. Творенье начал он с Неё — не с фараонов, не с Капотни, не с огурцов, не с тамады, не с форда или там подлодки. Господь, начав свои труды, развеял беспредметства дым и сотворил бутылку Водки. Потом, держа ее в руке (иль в псевдоподии всевластной), творил он крабов на песке и прочий беспредел прекрасный. И в райских кущах меж дерев сперва жила одна лишь Водка, слонялась благостной походкой, а где-то ухал тетерЕв и совы жадными глазами ее блужданья провожали. А после завелся Адам. Возможно, мальчик вместо Водки охотней потребил Агдам и оттого б стал хиппи кроткий, но выбор был ему не дан. Он Водку повстречал в Раю, испил ее под древом Знанья, а после, значить, на хую вертел основы мирозданья. И бабу подучил свою. Господь, хотя и терпелив, не снес подобного разврата: сослал подальше всех троих — и Водку, и ребро с собратом.

Планета тут же ожила. Адам пахал, жена рожала, а Водка — то как конь ржала, то как ручей лесной бежала, то притворялась тростником, то становилась горькой хиной. Она вспоила молоком цивилизации махину. Меж тем, в страданьях и дерьме, был Человек размножен знатно. Себе был явно на уме, о Боге думал неприятно, ходил войной туды-сюды и на своем причинном месте (как тесто на сосиске в тесте) имел Господние труды. Лишь об одном мечтал подлец: чтоб Водки было — хоть залейся. Господь, от гнева пуча пейсы, с ним согласился, наконец. И стала Водка прибывать. И стали радоваться люди. Ясна-поляна-то: бухать на дармовщинку кто ж не будет? Один лишь не бухал мужик, все ныл, что печень сильно ноет. «Не ной, — сказал Господь, — старик. Построй-ка лучше грузовик, возьми родных своих с собою, зверей возьми и сухарей и в горы съебывай отсюда. А этих пьяных упырей я по утру лечить не буду, и Водку спрячу навсегда. Ты через годик возвращайся — здесь будет тишь да благодать, и всем твоим потомкам счастье».

Старик вернулся через год — кругом валяются скелеты, а между них — живой народ. Но — боже! — как они одеты! А что за запах! Что за вид! Цивилизация погибла. На инвалиде инвалид, на быдле, извините, быдло. И всюду — Водка. «Эй, Господь! — старик-печеночник заплакал. — Тебя же надобно пороть! За геноцид и демпинг — на кол!» Господь смущенно посопел неслышным трансцендентным сопом, скелеты уничтожил скопом, сослал бухариков в Европу, и чуть ли Yesterday не спел. Короче, как-то примирились Господь с ругачим старичком. Людей остатки в кучку сбились, держась, однако, бодрячком. Для всех, чей генофонд от Водки не слишком сильно пострадал, Господь дал перечень короткий нехитрых правил. Города и села строить заповедал, садить пшеницу и свеклу, не пить помногу до обеда и возносить Ему хвалу. Засим откланялся надолго. И Водка разлилась, как Волга.

Необходимо тут сказать, что в мире много есть народов, и Водкой заливать глаза не всем им свойственно. Невзгоды, однако, ни один народ не переносит по трезвянке: один саке из чашки пьет, другой — из горлышка сливянку. Перебродившим молоком упиться можно или квасом. Из тростника — прекрасный ром. Из кактусов — текила (с мясом). Как хочешь Водку называй, но не слова мы пьем, а Водку. Она Вселенной посередке. Она — Основа вещества. Вот белый свет тебе не мил и пьешь ты Водку. Отчего же? А оттого, что ты, дебил, Основу хочешь уничтожить и льешь ее, зараза, в пасть. Да чтоб совсем тебе пропасть.

Однако, мы ушли от темы. Бежали годы на Земле. Сменялись разные системы. Стояла Водка на столе царей, сатрапов, фараонов, в Китае, в Греции — везде. Везде поклали на законы и вшей давили в бороде. Какой-то римский Император войска повсюду разослал, всем запретил ругаться матом и богом сам себя назвал. А в это время в Палестине спивались Водкой стар и млад. Они спивались бы и ныне — патриархальный, блин, уклад — но так случилось, что однажды в семье у плотника, в хлеву родился мальчик — и, что важно, родился строго к Рождеству. Ребенок был какой-то странный. Во-первых, Водки он не пил, не по годам смышленым был и повзрослел довольно рано. Ходили слухи, что Господь тем мальчиком явился людям, загнав свой дух в тугую плоть. Мы это обсуждать не будем. Но этот мальчик, став большим, Назвал прилюдно Водку ядом, сказал, что пить ее не надо, что это вредно для мужчин, что женщин от нее разносит, и дети от нее тупят. Известно: коль совет не просят, давать его — губить себя. Ссылаться можешь хоть на Бога — жить будешь плохо и немного.

Но весть о том, что Водка — яд, была заброшена умело. Чу! Всюду римляне стоят без Водки, смотрят очумело и подрывают свой уклад. А вот уже и Папа в белом наряде, вот горят костры — на них сжигают тонны Водки. Мечи имперские остры, уж всяко поострей, чем глотки у тех любителей бухла, что сам Господь в Европе кинул. Цивилизация пришла! Без Водки станем мы едины! Господь отставить пить велел и поспешить к Нему в объятья! И станет Небо на Земле. Так выпьем же за это, братья! И стали Темные века. Так Водка губит дурака.

Так много лет бухали все — купцы, монахи и солдаты. Над всей Европою висел дух Водки — смрадный и поддатый. Джордано Бруно  пить любил, но не умел. Напившись пьяным, он неприятен сильно был, он принимал в отбросах ванны, хватал судейских за усы, на алтарях писал мелками, а мог на долгие часы застыть в нелепой позе «камень». Он был один из лучших там, хоть был мудак, подлец и хам. Вот как-то он лежал в кустах, употребив немало Водки. Жизнь для него была проста. «Мы, — рассуждал он, — как селедки, а Водка — это наш рассол. А кто Господь? Едок, вестимо. Рассол он выплеснет под стол. А что там говорят из Рима по поводу судьбы сельдей? Они сельдей пугают Водкой! Но Водка — благо для людей!» Так рассудив, наш прохиндей поднялся и дурной походкой в ближайший двинулся костёл. Пришел и наблевал на стол. Он был сожжен за хамство, вроде, но смуту заронил в народе.

Поскольку из телеги Бруно никто не понял ни хрена, пить стало как бы некультурно и Водка как бы не нужна. Все как бы с церковью согласны, но Водку как бы и не пьют. Дух Возрождения прекрасный заколосился там и тут. Употребление бухла в разы уменьшилось повсюду. Культура в массах возросла. Из Водки делали посуду, художник Водкой рисовал, поэт — слагал стихи из Водки. И стар и млад, велик и мал, надели Водочные шмотки. Из Водки стало все вокруг, а чистой Водки как бы нету. И тут же, сразу — всплеск наук, и забурлила вся планета. Господь на все махнул рукой и удалился на покой.

Тут надо вот что уточнить. Поскольку Водка повсеместна, то пить ее или не пить — вопрос тупой и неуместный. Конечно, пить ее нельзя, она и яд, и все такое. А вот Валуев три гвоздя в косичку сплел одной рукою. Валуев, скажешь, был трезов? Спортсмену, скажешь, пить не можно? Ты, братец, тормоз тормозов, твои воззренья в корне ложны. Из Водки нынче состоят не только Путин и Валуев, не только яд и термояд, но даже пальмы и статуи. И минеральная вода в бутылках — Водка по натуре. Из Водки наши города, и вся Галактика в тентуре, и все молекулы в эфире. Да что там — Водка есть в кефире.

Что ж Водка — зло или добро? Она ни то, и ни другое. Она — вселенское ядро, что в состоянии покоя стремится вечно пребывать, но быть в покое неспособно. Она отец тебе и мать, и даже сок внутриутробный. И в каждом атоме, внутре, она колеблется незримо, она — как отблеск в янтаре, она — как взрыв над Хиросимой. Она не Бог, не сатана, она не быль, она не сказка — всемирных шестерней она и пыль алмазная, и смазка. Пей смело Водку, коль найдешь в ней правду, и не пей — коль ложь.

Другое дело — магазин. Там водка — грязная подделка. Там спирт, вода и глицерин. Такое пить — грешно и мелко. Коль станешь пить ее — пеняй лишь на себя. Мое же дело теперь я выполнил. Меня теперь забыть ты можешь смело, ты можешь пить любой отстой, хоть политуру с ацетоном, но помни мой совет простой: напился пьян — не будь гондоном! Других советов я не дам. Целую в носик.

Твой Агдам.