Бабушка не велела

В основе изложения воспоминание о Великой Отечественной войне
СТЕПНОВА Михаила Васильевича,
уроженца с. Верхозерье, Меленковского района, Владимирской области

Семнадцать лет мне прошлой осенью стукнуло, а пороху еще не нюхал. Боюсь, не затерялся ли в Муромских дебрях, не хватает меня, как боевой единицы, в Красной Армии, и напомнил муромскому комиссару, что не только на БГТО сдал, но и нормы ГТО выполнил («будь готов к труду и обороне» и «готов к труду и обороне»).

Службу начал зимой сорок третьего в учебно-снайперском полку, что располагался на станции Дербышки близ Казани. Большая Россия, а земляка и там встретил. Куда только мурому не заносило. Не впервой нам Русь спасать. Мой земляк Илья из села Карачаево Киев заслонил, а нынешние не сумели, под супостатом древняя столица. После учебки предстояло мне младшим командиром воевать, а без членского билета снайперскую винтовку никак нельзя вручать. Немец сразу почувствует, что по нему не комсомолец бьет, а простой крестьянский сын. Перво-наперво новобранцу до присяги нужно обжить свое место в ряду и шеренге: запомнить правое и левое плечо, а то привяжут к левой руке сено, а к правой солому. А не с той ноги шагнешь, так сзади так подкаблучат, что баушку вспомнишь.

Маленько пообтесали нас, командам вразумили, и раздалась интересная команда в февральский мороз. Катанок почему-то не дали, козе понятно, что все для фронта, все для победы, в сапогах только командиры. «Кто желает вступить в ряды Ленинского комсомола,-- шаг вперед!» Тишина, никто не решился сделать первый шаг к успеху. Ну и, как всегда, не доходит через голову, дойдет через ноги. «Лечь -- встать! Лечь -- встать! Бегом, кругом, ползком!» -- «Желающие… в ряды,-- выйти из строя!» До нескольких дошло, что лучше вступить «торжественно и чудно», чем долго и нудно.

В этот вступительный день мудозвон литер нас гонял до обеда. Под угрозой принятия остывшей пищи он уполовинил наш взвод.

На другое утро двенадцать несознательных продолжили упражнения с полной боевой выкладкой до тех пор, пока в строю не остался один рядовой Михаил Степнов. «Мишка! -- кричит мне Галеев, с которым я подружился.-- Ты что, дурак, че нас морозишь?» И младший лейтенант снизошел до беседы по душам. Он и оказался тем самым муромским земляком. «Не ожидал, что мой земеля таким впертым окажется. Что с тобой, или ты не в советской школе учился?» --«Мне баушка не велела,-- отвечаю,-- а выше ее для меня начальства нет. Тебе это не нужно, сказала баушка». Так и прозвали меня «Баушка-не-велела».

Погоны с двумя лычками и винтовку все же дали и не совсем сознательному. Кличка, хоть и в солдатскую книжку не вписана, со мной и на фронте не рассталась.

Потрепал нас однажды немец, досталось и сознательным и не совсем. Бредем перелесками на пополнение. Галееву и мне не пришлось и царапины. «Закончим войну,-- говорит Галеев,-- в мой аул приедешь, белишь кушать будем. Кызымку тебе найдем, женишься, татарчонка тебе принесет черненького такого. Как назовешь?» -- «Нет,-- отвечаю,-- я к баушке вернусь».

Травы вокруг в пояс, зной догорающий, бабье лето, ботинки блестят надраенные пыреем, подорожником, быльем разным. К баушке жуть как захотел, потрогал шелковый мешочек с обережным зельем на груди, и тут заяц выскочил и как вкопанный перед нами застыл. Бурый такой русак, ягненка больше, вот крест, что не вру. Нас, в гимнастерках, десятка два. Без команды окружили косого и давай сжимать кольцо. Заяц заметался, не найдет щели, чтобы улизнуть, настроился на прорыв с боем, Кто-то крикнул: «На кого прыгнет, того убьют!» Чтоб ты подавился! Но никто не дрогнул, сжимаем окружение. Все, капут зайцу, в плен сдаваться он не умеет, хенде хох не делает. Вдруг как сиганет, прямо Галееву на орден «Сла-вы», тот и захватил его, как вратарь мяч. А в глазах-то у обоих тоска, только у зайца -- заячья, а у Галеева от предсказания. Выпустил он грызуна и побрел растерянный, сам на себя не похож.

В первом же бою Галеева ранило. Вынесли его на носилках, а он весело так кричит мне: «Мишк`а, Мишк`а, я отвоевался!» Завидно стало, баушка раненного меня выходит лучше врачей.

На берег Днепра вышли днем, залегли и ночи ждем. Пить охота, а немец не дает головы поднять. «Баушка-не-велела, тебе слабо воды зачерпнуть? -- подначивает солдатня. Я -- шух к реке, зачерпнул в каску, а он с того берега давай стегать воду и песок вокруг меня. Окружил шлепками, как мы того зайца. Но заяц, думаю, не на меня прыгнул, меня на этом берегу немецкая пуля  не достанет. Применяя тактику ползучести -- правый локоть вперед, левое колено (каска в зубах) -- принес солдатикам воды, но песка больше.

Как стемнело, опять шаг вперед. «Кто умеет управлять лодкой?». Я-то на озере вырос, как мне с лодкой не справиться. Еще один умелец нашелся, остальных назначили. Боевое задание: редкая птица долетит до середины Днепра, а русский солдат должен перелететь и закрепиться на том берегу. А чтобы знать куда нос направлять, нам дали охочего кормчего из местных. Ну что, до середины Бог миловал, а ближе к правому берегу из семерых нас трое в лодке осталось, и старика Харона нет с нами. Вода уже через борта льется, вот-вот пойдёт ко дну наше плавсредство.

Сержант веслом дно достал, и мы повеселели. Под навесными ракетами, берег вот он, каждый камешек виден, а вода вокруг будто уха в кастрюле закипает. Вылез наш десант и, как учили, окапываемся. Оказалось, что в песке даже сидячий окоп сделать невозможно. Ну, баушка, не выдай, милая, пошли дулю фашисту за пулеметом, пока я перебегу к обрывчику, куда и правил, должно быть, наш кормчий. Под бугорком, под гребешком мы и закрепились.

Немец окончательно проснулся, пули, мины, снаряды метает, еще и бомбы сверху сыпет, но сталкивать нас в воду не торопится. Тактика такая, ждет, когда накопится побольше живой силы на берегу, тогда превратит ее в мертвую. Конечно, не на троих нас держалась оборона, таких половинчатых команд набралось на нашем пятачке столько, что уже боевую единицу пехоты можно сформировать, что и сделал сержант. Сидим, постреливаем невесть куда.

Тут капитан незнамо откуда взялся. «А, мать-перемать! Отсижи-ваетесь, сукины дети! В атаку!» Господи помилуй, отделением полк не атакуют, но не выполнить приказ в боевой обстановке -- смерть на месте. Ну и что, мы выскочили, а капитан под обрывом остался, сержанта нашего у вражеских окопов срезало, а капитан гнал группки боеспособных под пули. Что мне капитан, сержанта вытащить нужно. «Не стони так громко, я иду тебя спасать»,-- подбодрил. Вытянул его, но ворота на тот свет не закрыла медицина, рана в живот высасывает жизнь раньше, чем зашьют ее ангелы в белых халатах.

Ночь не емши, день не емши, какое может быть наступление, видимо, и начальство эту истину поняло, потому что посыпались с неба консервы и галеты. До чего же аппетитная американская тушенка, шестьдесят лет прошло, а вкуснее ее не ел, и в грабительскую пору наживы вряд ли есть буду. Подкормили и к вечеру посылают занять хуторок из трех хат. Местность ровная, поле простреливается веером, но, спасибо хохлам, кукурузой засеяли. Октябрь, а не убрали, до уборочной ли в такую страду?

Да, много слез прольет родня от битвы за Украину. А баушка не прольет. Жив ее внук беспартийный и бежит, залегая, к хутору, а немец беснуется, свой конец чует, сыплет свинцовым градом, как из решета, мины воют, кукурузу на муку перемалывают, рвут землицу, прах столбом. Припас не жалеют, а я, если раз стрельну, то одного защитника хутор лишается. Кончилась кукурузная деляна, дальше все выкошено и срублено перед вражескими окопами. Можно было и не выходить из кукурузы. Сейчас бы я так и поступил, но тогда нельзя было бояться смерти. Баушка не велела. Никого не бойся, провожая, сказала, и все от тебя отстанут. Все сбывается, отстал же от меня литер-землячок со своим комсомолом. А команда из кукурузы -- вперед! куда денешься? отступать баушка не велела. И тут, через несколько скачков, толи немец очкастый попался, толи пуля была дура, но угостили меня выше колена. Я -- в воронку, осматриваю ногу -- отвоевался, как сказал Галеев. Но еще выбраться нужно, прежде чем сказать гоп! Самоперевязку сделал, тошнит, крови нахлестало, каша подо мной. Ну-ка, проверю, так ли немец меткий, или случайно у него получилось. Пилотку на лопатку и кажу ему звездочку, с первого раза сбил, зараза. Что делать? Пока есть силы, до кукурузы дотащить свое тело требует присяга. Собрал их в легкие и перемахнул бруствер. А он, отъевшийся на украинском сале, боров очкастый, по мне, по мне. Какие тут зигзаги выписывать, еле винтовку тащу, под уздцы ее и на локоть. Добрался до королевы полей, а он ее косит и косит. Технология войны такая у немца, стрелять туда, где шевелится, всю землю гильзами усыпал. Ползу и удивляюсь, куда наши подевались? Кончилась кукуруза, впереди окоп. Пустой, однако. Тут неподалеку как шарахнет, и меня волной в окоп.

Смеркается в сознании и в природе. Отступили красноармейцы, я в нейтральной зоне, почти что в плену. Если свои не вытащат, то немцы ночью не упустят боевую единицу Красной Армии. Через мою голову перекидываются гостинцами, угощают друг друга Ганс и Иван. Мне от этого не легче. Эх, неужели баушка ошиблась, и мои полевые сто грамм сегодня кто-то выпьет за меня? Тяжелые чемоданы начали бросать на хутор, дивизионная артиллерия, что ли, подключилась на обработку трех хат?

Ко мне подползти решились санитары. Как только выследили, что окоп снова заселен? Фашист очкастый накрыл санитаров, и они, расскажу, вернусь, баушка не поверит, показали мне пятки. Капут, думаю, не от пули, так от потери сил загнусь. Но командиры есть и над санитарами. Не должен раненный остаться на поле боя, спасти его обязан санитар. И баба Дуня жить велела.

С того ранения я до сих пор носком землю загребаю, а не вынесенные из-под огня бойцы в плен попали и судьба их печальна.
А литеру-петушку четыре звезды на погон упали, и фронта не видел. Когда случился перебор капитанов в армии, и земляка уволили, я встретил его. Он уже и коммунист, и льгот у него невпроворот, сидит себе с удочкой, но все равно спасибо ему, как прижать приклад и в прицел смотреть, он меня научил. А в комсомол вступать баушка не велела, и все тут. Дети мои этого греха не миновали, но правда православная, как ни топили ее, всплыла. Сейчас самобытность нашу топят, м`урома, не поддавайся, будь достойна памяти Ильи нашего Муромца.

Это завещаю вам я, Михаил Васильевич СТЕПНОВ из села Верхозерье, что близ Мурома, младший сержант.
 
Здравствуйте Михаил Васильевич и Евдокия Михайловна.
Пишу Вам послесловие к изложению «Бабушка не велела». Что не принимает душа, зачеркните, поправьте. Хотелось бы, для полноты событий и исторической точности, достоверности происходившего, знать место форсирования Днепра, фамилии командиров дивизии, армии, фронта. Может быть Ваша память сохранила имена командира роты, полка. Для меня и для полноты изложения Ваших воспоминаний интересно знать, когда Вы познакомились с Евдокией Михайловной, знали ли Вы ее до призыва? Как долго дружили и когда поженились? В каком году демобилизовалась ваша будущая жена? Подробности ее боевой службы. Если бы Вы, Михаил Васильевич, не спеша все это мне описали, то изложение «Бабушка не велела» обросло бы плотью и в нем отразилась бы судьба русской пары, судьба ее любви.

Здоровья вам, живите без печали.
С уважением и любовью Виталий Петрович.
14 июля 04г