Притча Колобок

СКАЗКА ПРО КОЛОБОК

В одном уездном Брахмавилле
Ловцы пустотной жизни жили.
Умелы были и ловки,
Они отменно колобки
В печи сознанья выпекали,
Секрет, видать, какой-то знали,
К сему заранее они
Готовились, считая дни,
И колобки, бывая в силе,
В Ишваринск к ярманке возили,
В телегу дхармы подпрягая
Кобылку белую свою.
Те колобки и я люблю.

И вот история какая
Однажды вышла. Ровно в срок
Отменно вкусный колобок,
Горячий, только из печи,
Сияя как луна в ночи,
На подоконник остывать
Положен был, чтоб не соврать,
И там лежал себе он тихо,
Не ведая иного лиха.

Был подоконник чуть покат,
И вот округлый наш собрат
От сквознячка, что потянул,
Чуть дрогнул, как бы чуть вздохнул –
Возникла противу желанья
Неравновесность состоянья
И шаровидность, пышнотела,
За этим сразу же поспела,
Его в покатость накренив,
Моментик чутко уловив.
Покой движением сменился
И колобок наш покатился –
Пришел, видать, катиться срок.
С окошка он на землю – скок.

А дом стоял тот на горе,
Горя в парчовом серебре,
И во все стороны дороги
Из века в век топтали ноги.
Вот на одну из тех дорог
И угодил наш колобок,
Он не застрял и не повис,
А быстро покатился вниз.

Вдруг на пути, слегка косой,
Зайчишка прыгает босой.
Его душа – незримый храм,
Обитель тайная, ашрам.

Не знал он совершенства жженья
И жил вполсилы устремленья,
И прошлой кармой защищён,
Шёл по пути с прохладцей он.

Повадка заячья легка.
–Ты кто? – спросил он Колобка.
– Я тот, кем видишь ты меня.
Я зорька завтрашнего дня.
Я память обо всём, что было,
Я и бессилие и сила.
Я корни, ветви и плоды,
Я просто капля пустоты,
Из ниоткуда в никуда
Качусь, как было то всегда.
Во мне и запад, и восток,
Я майи лакомый кусок,
Не гриб и не кочан капусты.
Изведал вряд ли этот вкус ты.
Совсем я не таков, как ты,
Во мне с достатком пустоты.
Я аппетитное ничто,
Но расскажи, ты сам-то кто?
– И сам не знаю толком, брат.
Зайчишка, что ли, говорят,
Питаюсь майи колбасой, –
Смеясь, ответствовал косой.
– Ты подкатился в добрый час,
Тебя отведаю как раз.

– Нет у меня ни ног ни рук,
Но всё равно попробуй, друг, –
Ведь ты и я одна семья,
Ведь я везде, хоть редок я, –
Сказал с улыбкой Колобок,
Подставив зайцу круглый бок.
Тому чего еще желать?
Он Колобка зубами хвать!
Но угоститься не сумел –
Был тот на редкость пустотел,
Хоть вроде бы на вид и прян –
Попробуй, укуси туман!
Косой как будто промахнулся,
Хоть Колобок не увернулся,
Не защитился, не ответил,
И зайца вроде бы приветил,
Но нет беды в беде
Как нет воды в воде.
И посему наш колобок
Тончавый как библейский рог
Недосягаем оказался,
– Тебе я, брат, не по зубам, –
И покатился сквозь ашрам.
И заяц наш ни с чем остался,
Вздохнул, украдкой облизнулся
И молча к практикам вернулся.

ВОЛК

Катился Колобок недолго,
Глядь, на пути обитель волка.
У волка дел невпроворот,
Он кость учения грызёт,
Он дхарму неустанно гложет.
Зверь сильный – кто его стреножит?
Сюда соваться не с руки –
Остры у хищников клыки.

Привык он брать напором мощным,
Усилием дневным и нощным,
Что сокрушало все преграды,
Что разрушало все ограды –
Он жаждал пищи полноты
Почти как я, почти как ты.

И вот вкатился Колобок,
Явив ему румяный бок.
И запах пира ароматный,
И зов вкушанья благодатный
Настиг его среди трудов,
Отбросив истины покров –
Явилось то, что было ею.

Я вряд ли описать сумею
То, что приходит яркой вспышкой,
То, что крадётся тихой мышкой,
То, что в ушах гремит как гром,
То, что пьянит как крепкий ром,
Что облегает словно тьма,
И это – истина сама.

Волк обалдел: скажи на милость,
Похоже, истина явилась!
Волк рад: искомая – нашлась!
И Колобка зубами – хрясь.
– “Теперь-то я уж до всего дойду!”
Но зубы провалились  в пустоту.
Хоть и грозна зубов корона,
Тончаву телу нет урона.
Будь ты хоть трезв, будь ты хоть пьян –
Попробуй укуси туман!
Отведай пищу непростую!
Зубами щёлкает впустую
Волчище явно невпопад,
Сему деянию не рад,
Клыком тараня пустоту,
Осознавая всю тщету
Неловкой акции своей,
Досадно, право, ей же ей!

Но осознанье стукает по лбу.
Клыки и зубы пряча под губу,
Волк отступает, хвост поджав,
Как и советует Минздрав,
Спинной хребет согнув в дугу,
Дорогу уступая Колобку.

Тут Колобок сказал, прощаясь,
Вокруг своей оси вращаясь:
– “Твой ныне невелик улов.
Что ж, напоследок пару слов
Дозволь мне молвить. Может быть,
Удастся горю пособить”.

Язык волчище прикусил
И взглядом наставленья попросил.

– «Живёшь в веселом ты краю
И силу пестуешь свою,
Она растёт как по заказу.
Ты воин, это видно сразу.
Но знаешь, на любую силу
Найдется роющий могилу.
Ты силой, брат мой, тароват,
Но и повадкой грубоват.
Запомни, в силе есть изъян.
Про слабость говорил Чжуан
(который Цзы) совсем недаром.
Ты сыт ли слабости наваром
Или гоняешься за силой?
Опомнись, что ли, друг мой милый.
Про сказки силы громок толк,
Но ты же видишь, пуст твой щёлк.
Прости, но здесь бессилен ты,
Коль пища – сгусток пустоты.
Твоё тружение – ограда.
Практиковать иное надо:
Без рук, без ног, без головы
Катиться по миру. Увы
Сейчас не слишком модно это.
Пустотностью бедна планета.
Чтоб снять меня с земной мели
Туда, где ходят корабли,
Меня амбарами мели,
Меня сусеками скребли.
А ныне каждый что-то тащит.
Но знай, что ищущий – обрящет”.

Произнеся такую речь,
Как голова катится с плеч,
Так наш румяный колобок
Смеясь, пустился наутёк.

КОЛОБОК

Как описать его движенье?
Оно – каченье и круженье,
Он шел, бежал, он полз ползком,
Он чуть жужжал, кружась волчком.
Как, не имея рук и ног,
Шагать или бежать он мог?
Тут пониманья глубже доля –
Ведь это образ, и не боле,
Особой стадии сознанья,
Чей внешний облик бытованья
Каким угодно может быть –
Уж это, братцы, как дать пить.

Абстрактна шаровидность тела,
Но к совершенству подоспела
И полноте вполне подобна
И потому весьма удобна
Для выражения того,
Кто сам – и всё, и ничего,
Кто не нуждается ни в чём,
Зато мы все – нужданье в нём.

Вот почему у Колобка
Три сотни, две, одна рука,
А может, он вообще без рук.
Теперь понятно это, друг?

Что на бегущего смотреть?
Ан глядь – а на пути медведь.

МЕДВЕДЬ

Премудрости ядрёна сила
В медведе лапу занозила,
Он головой был – ого-го!
Он основания всего
Постиг – скажу о том открыто.

Наитьем знание повито,
И не из толстых мудрых книжек
Извлёк он знания излишек,
Оно пришло из глубины,
Из бессознанья старины,
Что помнит свято обо всём –
О том, где истинный наш дом,
О том, какими все мы были,
Как жили мы и что творили,
Как стали теми, что мы есть,
И что теперь нам надо съесть,
Чтобы вернуть себе всё то,
Что счас для нас – не знаю что.

О том не только знал медведь –
Нашел себе давно он снедь
По нраву мудрости своей,
Питался ею, ей же ей,
На удивление зверей,
Что окружали там и сям
Медвежьей крепости ашрам.

Но дело круче было здесь.
Медвежьего сознанья взвесь
Себя настолько истончила,
Что тонкость, грубость, слабость, сила
В ничто истёрлись перед ней –
Попробуй-ка её завей!

Он заступил на тот порог,
Где, уж поверьте мне на слово,
Без пищи обходиться мог
Себе не требуя иного.

Он перестал быть снедью сам –
Таков был внутренний ашрам,
Что родствен льву пещеры горней,
Единорогу жизни в корне,
Откуда дерево растёт,
Качая наш телесный плод,
Откуда я и ты, малышка.
Таков был этот самый мишка.

Вот на такого мудреца
Мы накатили Колобца
Из нашей притчи невзначай.
Что будет дале – примечай.

– “А ну-ка, подкатись поближе.
Ты, что ли, пища, как я вижу?” –
Промолвил Колобку медведь,
Пытаясь лучше разглядеть
Мальца – ведь был медведь большой,
Хоть не питался он лапшой
Или блинами со сметаной,
И не был он кровавой раной,
Что мяса требует к столу
В телесном сумрачном углу.
Давно он в снедь не погружён,
И значит, снедью не был он.

– “Ты, вижу, пицца хоть куда!
Но и с такой одна беда.
Пока питаешься, ей-богу,
В желудок ты торишь дорогу,
И к воскресенью на обед
Тебя отведает Поэт,
Что срифмовал все жизни эти,
Которые на белом свете
И на светах иных цветов.
Ты, что ли, к этому готов?” –
Спросил медведь у Колобка,
К нему придвинувшись слегка.

– “Пожалуй, прав ты, друг мой милый.
Замах премудрости не хилый
В твоих словах меня настиг.
Но что такое жизнь? Лишь миг,
Мгновение игры беспечной,
Стекляшки майи бесконечной,
Переплетенье шустрых дхарм
И скандх узоры,
Искристость столкновенья карм
И вновь повторы.

Души и духа прыть
Приляжет к новой коже,
И не о чем грустить
И радоваться тоже.

А там, где нет телес,
Метелят, завивая,
Снега иных небес,
По-прежнему, играя.

Тот прост и этот прост,
Ложится близкой ночью,
Метя соцветья звёзд,
Что видимы воочью.

Вот ты. Таков и я.
Но разве дело в сходстве?
Мила от бытия
Нам ложь о первородстве.

Не знать – и снова знать.
Неистиной простою
Туманит – и опять
Пятнает чистотою.

Так говорил наш Колобок,
Свой поворачивая бок,
Туда-сюда себя катая,
И наш медведь, ему внимая,
Его ручоночку достал
И с нежностью ее пожал
Своей мохнатою лапищей,
Что уж давно не зналась с пищей.

– “Ай да уважил, право слово,
Давненько не слыхал такого!
Ты осознания ведро
С собою носишь – и добро!
Катайся в мире и катай,
Переливая через край,
Будь истины святым воришкой!”

Так он и разминулся с мишкой
И покатился далее
Он к лисоньке Наталии
Ни в день скоромный, ни постом.
Пожалуй, он не знал о том,
Что под горою лисий скит,
Что путь его туда лежит,
Что это дело не беда,
Что как незримые врата
Раскрыт незыблемый затвор,
Готовый внутренний простор,
Что Колобок несёт любой,
Вобрать и растворить собой.

ЛИСА

В затворе том жила лиса,
В тех теремах, что небеса
Своей верхушкой щекотали
И нисходили куполки
В течение земной реки,
Что твёрже сердца, мягче стали.

Лиса в скиту смотрела зорко,
Видна ей и кротовья норка,
И фазы вещие луны,
И тени душ иной страны,
Она извечным любопытством
Окружена как строгим скитством.
И было любопытство это
Милее белого ей света.
В сей жизни не сестра и не жена,
Всё что могла изведала она,
Оставив навсегда в своих раденьях
Услады плоти в прошлых воплощеньях.

Она жила ни с кем не споря,
Не зная радости и горя,
Поскольку горе, радость, спор
Давно изжиты были ею,
Как я об этом разумею,
И прекращаю разговор
О сих материях привычных,
Для нас с тобой весьма обычных.

Она жила единым слитком
Со всем что есть. Единым свитком
Со всеми письменами мира,
Её сознания кинжал
Не ранил и не убивал
Но был подобен мягкости зефира,
Что нас вдыхает воздуховно
И выдыхает легкословно
Простою мантрою “Мы есть!”
Не ведая, что в этом честь
Уже большая для живущих
В телесно-бестелесных кущах
И в том, что между ними, тоже,
Хоть переход немногим по душе,
И оттого и стоит он дороже
И происходит в ниглиже.

Чт; время? – Кринка молока.
Лиса прибытья Колобка
Давно уж ожидала
И даже нагадала
Исход возможной этой встречи –
Он очевиден был, как вечер,
Что наступает после дня –
Но не для вас и для меня.

Всегда есть место отклоненью:
В юдоли тления – к нетленью,
От криводушья – к прямизне,
И от того, что внутренним пребудет
Вовек – к явлению извне.
Поэтому не судит
Тот, кто провидит жизни путь,
Грядущего и ход, и суть.

И потому жила-была
Спокойно лисонька. Она
Прихода Колобка ждала,
В своих прозрениях вольна
Прикидывать, что выйдет так,
И в то же время допуская,
Случись история какая,
Что победит Иван-дурак –
Что он откуда ни возьмись
Бабах – и не поймёшь ни в жись
Потом, как это всё случилось
И отчего такая милость
Вдруг грянула как Божий гром,
Предзнанью учинив погром.

И всё же в;дения вежды
Лелеют лучшие надежды,
И это трудно объяснить,
Но только так тому и быть.

Не пуст истории фиал,
И значит, должен быть финал.

Момент грядущий с настоящим слился –
Тут Колобок и накатился
Накаткой лёгкой и простой
К лисе Наталье на постой.

Как вы заметили, она
У нас поименована одна
Отдельным именем – недаром.
Как днище лодки заплавляют варом,
Как ствол влагается в ружьё,
Как сходится приклад в цевьё,
Так имя вплавлено в неё.

Наталья Колобка встречает
Душевной речью привечает:
– “Не скрою, я тебя ждала
Не от двора, не от кола,
Не от дождя, не от посева,
Не справа и не слева.
Откуда катишь, знаю я,
Ведь мы с тобой одна семья,
Мне ведома округлость линий
Твоя и изначальность скиний,
Что стали чистыми теперь
И отворили свету дверь,
Поскольку и амбары и сусеки
Разгладили свои засеки,
Подчистили свои коросты
Повымели свои помосты.

Твоей дороги прямота
И шародейства лепота,
То, что оставил за спиной
И почему сейчас со мной –
Здесь нет загадки для меня
Как нет без бела света дня.

Но знанья и премудрость эта –
Как в темноте фонарь без света,
Как зеркало без амальгамы,
Как “Харе Кришна”, но без Рамы,
Во мне – я знаю – недостача,
А ты – прямая передача,
Дозволь же до тебя мне дотянуться
И ласкою тебя коснуться”.

– “Ты хочешь жажду утолить,
Ну что же, так тому и быть.
Касанья нашего вода
Потушит жажду навсегда.
С тобою уж давно я дружен,
Ты та, кому действительно я нужен”, –
Лисе ответил Колобок,
Подставив ей заветный бок.

Наталья сделала шажок,
Еще полшага,
И еще на четверть шага
Она приблизилась к нему
Как к суженому своему
И приложила мягко лапку,
Забыв про цапку и царапку.

Исчезло различение и чувство,
Жизнь, и нежизнь, и их искусство.

Как капля растворяется в воде,
Как пустота незрима в пустоте,
Как в свете свет неразличим –
Случилось то же с ней и с ним.

Всё замерло.
Настала тишина.
Два шара сплавились в один,
В котором ни конца, ни края нет, ни дна.
Он и она
Исчезли. Ни шумов. Ни вспышек. Ни картин
Иных во внешнем проявленье.
Ни тленья, ни нетленья.
Аннигиляция.
Всему конец.
Вот дела истинный венец.

* * *

Коль неожиданность в финале к нам приспела,
Вполне мы можем обойтись без дела,
Как ныне большинство живёт,
( А вовсе не наоборот ).

К чему нам абсолютное ничто?
Оно же, так сказать, ни сё ни то.
Завязаны мы путами земными
И ныне остаёмся иже с ними.

Лелеем заблуждения свои,
Считаем остающиеся дни
Иль опускаем долу очи,
Боясь прихода беспросветной ночи.

Не больно красит это, други,
Но – «Такова природа Кали-Юги,
Да и к тому же первородный грех…»
И это утешает. Но не всех.

Март 2009 Москва