Три рубля бабки Аксиньи

Самой боговерной в селе считалась бабка Аксинья. Чуть какой религиозный праздник или поминки, скажем, день святого Мамонта или память об удавленных и утопших,- как бабка Аксинья доставала из-за образов носовой платок, кряхтя и охая, брала из него трёшницу и, одевшись поярче, мелкими шажками трусила в церковь, находившуюся в соседнем селе, километров за двенадцать. Справив очередной церковный обряд, немного погнусавив и усердно покрестясь, она дрожащей рукой клала смятую трёшку на медный блестящий поднос, с коим дьякон Алексий обходил верующую паству. Потом под  тревожный, неземного происхождения звон колокола бабка выходила из церкви и, покачиваясь от усталости, брела, домой. Слегка подташнивало от дыма поповского паникадила, и почему-то всё время стояло перед глазами красное лицо дьякона с припухшими глазками, который неизвестно отчего старался дышать в сторону. Придя домой, бабка Аксинья облегченно вздыхала - отпущена очередная порция грехов, и опять можно спокойно жить в смирении и вере.
А на Великую Троицу бабка Аксинья взяла, с собой нарочно припрятанную  для такого случая новенькую трёхрублевую бумажку. Так же резво семенили надежные шлёпанцы по пыльному тракту, так же луговой ветерок приносил запах ладана и ещё чего-то вонючего, так же из безоблачного неба доносились неразборчивые псалмы жаворонков. В церкви было тесновато. Но Аксинья сразу обратила внимание, что сегодня больше любопытных, чем молящихся. "Ишь, идолы, веровать только мешают. Покарай их, громовержец-владыко",- покосилась она на весёлых "нигилистов". Все шло своим чередом, только было торжественней и священней, чем в обычные "святые дни". А вот и дьякон Алексий с подносом. Старческие морщинистые руки быстро протягивались к нему и клали трудовые рубли, трёшки, пятерки. "Что-то больно уж нос-то красен у батюшки,"- заметила бабка, но тут же отогнала от себя сию кощунственную мысль, осенив своё чело крестным знамением. А когда поднос с деньгами дошёл до неё, она с глубоким душевным трепетом положила новенькую трешницу на самый верх денежной горки. Но дьякон Алексий заметным движением свободной руки передвинул бумажку к краю подноса, ближе к рукаву. И какой-то злорадный огонёк  сверкнул в его засаленном блуждающем глазу. Что-то кольнуло бабку внутри.  "Бес в вере испытывает,"- решила она. В это время дьячишко с клироса взял особенно высокую ноту, чуть ли не "петуха" вывел. Хор тут же рявкнул оглушительно. Все
учащённо замахали правой рукой и возвели очи к церковному куполу. Но бабку Аксинью явно испытывал в вере всё тот же лукавый. Уже поднятая была ко лбу её рука остановилась в воздухе, а глаза, мельком скользнув по скорбному лику Миколы угодника, снова вернулись к новенькой трёшке. И тут произошло такое, от чего божий храм закружился перед бабкой в анафемском танце. Дьякон Алексий ловким движением большого пальца свободной руки смахнул бабкину трёшку в свой широкий рукав. И как ни в чем не бывало зашагал по кругу. Пошатнулась Аксинья, но на ногах устояла. И устояв, твердой поступью догнала Алексия.  "Батюшко,- сказала она, и в её ранее смиренном-голосе зазвучали железные нотки,- ты это зачем мою-то кровную... в рукав-то?.." Узористые уши дьякона зацвели розами. И затем неделю нечёсанная борода ткнулась Аксинье в ухо:  "Цыц, старая. Бог простит. Опохмелиться надоть". И  заросшая пасть рыгнула на нее сивушным духом глубочайшего похмелья.
Ничего не сказала на это раба божия Аксинья. Только повернулась круто и, расталкивая сестёр во Христе локтями, прошла к выходу. И до самого дома тречкала, упорно глядя на свои пыльные шлепанцы. И мерещилось ей то ее новая "зелененькая", то дьяконовы уши цвета позднего заката.
С тех пор не видали больше бабку Аксинью в приходской церкви. А игравшие во дворе малыши однажды очень были напуганы, увидев два полных упрека Иисусовых глаза, по неизвестной причине смотревших на божий мир из заброшенной помойки.   Да ещё заметили селяне, что когда в тихую погоду из соседнего села доносился колокольный благовест, бабка Аксинья гулко сморкалась в замусоленный носовой платок и с грохотом закрывала оконные ставни.