Подмётки

(почти правдивая история)
               
               
Был приказ, как всегда, лаконичен и строг:
взять высотку, набрав обороты.
Им в штабах наплевать, что мы падаем с ног,
что у нас полегло здесь полроты.

Фланги резво рванули на Запад вперёд,
а у нас костью в горле - высотка.
Кто-то с дыркой во лбу будет спать в Новый год,
кто-то - с телефонисткой-красоткой.

Был декабрь, а точнее - конец декабря,
лапы елей под снегом согнулись.
А над той высотой пламенела заря,
посылая к нам мины да пули.

Окопавшись по грудь в подмосковных снегах,
самокрутками руки мы грели.
Мы не знали тогда, что давно у врага
каждый метр к высотке пристрелян.   

Что ж они так вцепились настырно в неё,
словно волки - в лосиный загривок?!
Знать, не ведали, суки, что к ним вороньё
ранним утром примчит на поживу!

Был приказ на атаку. Мы в ад поползли.
Пулемёты в истерике бились.    
И взлетали снега вместе с плотью земли,
засыпая нас в братской могиле.   

Пули стригли озябшие ветки берёз,
что подход окружали к высотке.
Стало жарко, когда я по снегу пополз,
а навстречу - подмётки, подмётки.   

То мысками к земле, каблуком в небеса,
то направлены к райской долине.
В карауле почётном застыли леса,
а подмётки покрыл уже иней.

Стиснув зубы, я полз мимо трупов на дзот,
огрызавшийся из-под осины.
Где-то стыл наш сибирский истерзанный взвод,
а над просекой - пули да мины.

Вдруг мой взгляд упирается прямо в каблук.
Был каблук мне знакомым до боли.
Это ж Петька в снегу - закадычный мой друг!
Это - старший сержант Петька Волин!

Я подмётки ему перед боем подбил,
я б узнал те подмётки и ночью.
Но немецкий снаряд по нему угодил   
и разнёс по снегам Петьку в клочья. 

И чернели от крови ночные снега...
Поле русское - снежная плаха.
Я молился неведомым русским богам,
а потом я, признаюсь, заплакал.

Так, рыдая, я полз по сугробам на дзот,
мёрзли руки от трёх гранат в связке.
За снегами пылал фронтовой горизонт
в ожидании скорой развязки.

Связка в дзоте рванула, как кара с небес,
и осина на дзот навалилась.
Застонал иссечённый осколками лес,
и дорога к высотке открылась.

Тут уж мы озверели и встали с колен,
и в атаке сошлись рукопашной.
Наплевав на приказ, мы не брали их в плен,
добивая штыком в рубке страшной. 

Мы Женевских не знали ни прав, ни границ,
мы вгрызались в немецкие глотки.
В плен попал лишь один лейтенантишка-фриц
на покрытой телами высотке.   

Над снегами вскипал новогодний восход,
мы махнули наркомовской водки...
Того фрица я, кстати, отправил в расход,
чтоб увидеть его подмётки.               

Москва
31 августа 1999 г.