Апокриф

               
Я Бога не боюсь. По крайней мере
Того, каким стращают, сирых, нас,
Таким, каким Его изображают.
И вряд ли верю.
Так, как мне велят.
Да впрочем, и “по крайней мере” тоже.
Зачем бояться — не могу понять.
И какова цена добру такому,
Что выросло из страха?
Грош цена.
По-моему, порядочнее, выше,
Творить добро посильно, как умеешь,
Или хотя б не гадить без причин,
Чтоб после не выкаивать прощенье.
При чём тут к Богу чистая любовь?
Не подменяйте это чувство страхом.
“Побойся Бога!” —
Это ль не позор?
Себя побойся,
Усомнись,
Возвысся,
И устрашись,
И возликуй.
Увы,
Есть повод для стыда и страха так же,
Как и для счастья тоже повод есть.
Людей люблю я не в угоду Богу,
А просто так. Не знаю — есть ли он,
Но для меня до крайности абсурдно,
Что всё позволено, раз Бога нет.
Что ж, нет — так нет, а есть — так есть. И точка.
Мне кажется, что это больший грех:
Не думая, молясь, постясь и каясь,
Вовсю грешить себе. Или тупеть
В непогрешимости нелицемерной
И убивать тем самым Божий дар,
Который для чего-то дан нам свыше.
Ещё и клянчить: “Боже, вразуми!” —
Хотя Господь лишь тем и занимался,
Что вразумлял нас миллионы лет.
Воистину, неизмеримы глупость
И жадность. “Что имеем, не храним...”
О леность душ! О Сатаны творенье!
О, Боже мой, спаси и сохрани
Мой разум от уверености затхлой
В чём-либо. В том числе — и что Ты есть.
Не зря в Завете Ветхом под запретом
И Имя. Как? Пожалуй, в этом суть
И тайна веры. Вечное сомненье —
Единственная Истина Твоя.
Нет ничего страшнее наважденья
Конечной неизменной правоты,
Ведь всё позволено, когда ты прав.
И нет ни покаянья, ни сомненья,
Ни жалости, ни совести, ни страха.
И даже безразлично — есть ли Бог.
Две крайности друг друга дополняют
И держат мир в удобненькой узде —
Страх перед Богом вместе с святотатством,
Прикрытым ханжеским каноном служб,
Обрядов, церемоний и молебнов,
Которых цель — поболее извлечь
Из фанатизма веры выгод власти.
И святотатцы явно на коне.
Как раз они, стращая, правя миром,
Где Бог — как кнут, а совесть — как вожжа.
А есть ещё мешок с овсом, на шее,
Который не достать. Но цель видна,
Желанна, и, что главное — под носом,
Так близко, что попробуй не поверь,
А если вдруг — кнут мигом образумит.
И это свинство верою зовут.
Христос твердил, что кающийся грешник
Дороже стада праведников. Так?
Конечно, это трогательно. Только
Зачем грехами цену набивать?
Убить, украсть и переспать с кумой
Или с соседкой для разнообразья,
Чтобы потом явиться в храм и там
Покаяться и заслужить прощенье —
Надёжнее, чем просто не убить
И не украсть, не переспать, и дальше
В таком же духе? Вот уж где простор
Для ханжества и лицемерья, вот где
Кратчайший путь к погибели души,
Бессмертной или смертной — безразлично.
Но если совесть есть, то всё равно —
Какому богу служишь, или вовсе
Не служишь и не  веришь — не беда.
Я утверждаю: совесть выше веры,
Когда она свободна от канонов,
Обрядов, церемоний и молебнов.
Не всё позволено, коль совесть есть.
21/V — 9/VI-1996. Киев