Ботаническая поэма в прозе. 6. Акация

Этот малоприметный кустарник ворвался в мою душу весной 1947 года, когда под окнами малынского дома под Ясной Поляной распустились нежные и опушённые листочки с ароматом весенней свежести. А когда появились желтые цветы, для нас, полуголодных, еле дотянувших до весны, наступил настоящий праздник: цветы, напоминавшие по вкусу спелый горох, показались нам, детям, настоящим лакомством. Ну и, конечно, запах! На всю жизнь он остался для меня как запах Детства…

А в июле, когда вместо цветов появлялись стручки, в тульской деревне начиналась настоящая какофония – это мы, детвора, делали из стручков свистки-пищалки. С помощью какой-то неведомой интуиции деревенские семи-девятилетние девчонки знали, где и как надо откусить кончик стручка, чтобы он взял чистую, не дребезжащую ноту! (Тут я подумал об обделенных этой радостью городских детях…)

После переезда в подмосковный Пушкино, на мою великую радость, перед Новодеревенской школой, где я пошел во второй класс, тоже росли четыре больших куста желтой акации, и в десятиминутную перемену почти все дети устремлялись к ним, чтобы полазить по густым раскоряченным кустам! Взрослые, конечно, в лучшем случае недоумевали, в худшем – просто прогоняли: оказывается, большинство из них напрочь забывают свое детство. Ну никак не могли они понять, чего же такого интересного находят дети в лазании по деревьям! А я так и остался на всю жизнь ребенком…

И еще была в моей жизни одна роковая ветка акации. Году в 1979-м я чистил сосновый лес под Ивантеевкой. Мусорной породой считалась там… желтая акация. И вот во время удара по десятисантиметровому комлю сухой сосны мой необычайно острый топор налетел топорищем на упругую, как пружина, двухсантиметровую (в диаметре) ветку желтой акации, и топор, развернувшись, полетел в сторону моего виска. И только чудом мне удалось притормозить полет смерти, рассекшей мне только мочку уха…

А вот попытка развести желтую акацию во Франции успехом пока не увенчалась: из двадцати проросших семян, присланных из России, девятнадцать засохли за первую неделю, а двадцатое – в муках через два года. И когда-то теперь появится возможность повторить эксперимент! Даже на север Германии, где желтая акация растет в изобилии, я вряд ли теперь заберусь, и потому утоляю свою жажду суррогатом желтой акации: белой акцией, мимозой и альбицией.

Белая акация тоже Россией пахнет, правда, очень южной. В Париже она сгодилась мне для защиты от воров: плотная посадка вдоль забора была почище колючей проволоки!

А на мимозу я вышел уже в Ландах. Пока строился наш дом, мы жили у Некипеловых, наблюдая из ее окна за процессом стройки. Однажды мы с Соней съездили в Париж, а за это время по нашей деревне прошел смерч. И когда мы вернулись в Ланды, то еще одни русские соседи попросили меня помочь им спилить пять толстых деревьев, наполовину срезанных смерчем. Толстые деревья оказались… мимозой. Распиливая деревья на дрова, я не мог заставить себя отвлечься от навязчивой параллели – как в одном из рассказов А.Грина зловеще-капризная барышня приказывала жарить в огне… канареек, только что певших ей солнечные мелодии.

Через год у этой соседки я выкопал несколько отпрысков мимозы и рассадил на своем участке. Но через два года выяснилось, что мимоза – очень наглый сорняк! Так что красота обошлась мне весьма дорого…

В Ландах я встретил и еще одно дерево из семейства акациевых – альбиццию. По форме мелко-резных листьев она стоит между белой акацией и мимозой, а розовые цветы похожи на пуховичок размером с теннисный шар. Большая альбицция росла как раз возле террасы у Некипеловых.

Сама альбицция меня не поразила – обыкновенное красивое дерево с широкой сетчатой кроной. Поразило же меня то, что происходило в кроне альбицции во время цветения. А творилось там следующее. Цветы альбицции привлекали больших, красочных бабочек, по форме похожих на ночных мотыльков, но с прямым хоботком трехсантиметровой длины! Этим хоботком они откачивали из цветков нектар, добраться до которого даже шмели не могли. Вне кроны альбицции я таких бабочек нигде больше не видел – скорее всего, их гусеницы жили только на ветках альбицции.

И вот вечерняя картина: над розовыми пуховичками альбицции, перелетая с одного цветка на другой, беззаботно порхают бабочки. Однако идиллия кратка: за бабочками охотятся злые шершни (осы «размером с лошадь»)! С большой скоростью они пикируют откуда-то сверху и точным ударом жалят бабочку. Парализованная, та мгновенно падает на землю. А пока бабочка отходит в мир иной, шершень атакует следующую бабочку… После этого шершень подлетает (и ведь помнит тварь, куда она упала!) к первой, уже бездыханной, бабочке и начинает ее пожирать. Потом подлетает к следующей… После ужина шершень улетает восвояси…

А я, чтобы отвлечься от кровавой сцены, вспоминаю среднерусский кустарник в ситцевом платьице в желтый горошек, привлекающем своим нектаром маленьких  тружениц.