Пощёчина 27

Да, пацаны, вы сидели... А у меня в то лето было так. Как-то вечером мы с Козлова, помните, жэ дэ прошли пятигорское, с орлом, потом через рельсы направо к хладокомбинату, потом налево и наверх, если дальше, то на слободку, если нет, то налево на Козлова, где был наш дом, а если прямо, то в армянский район, вот, с Виталиком Адамовым по кличке "Гурам", Сашей Троицким и Фатимой Уртеновой, "Фатей" пошли в Летний театр, что был в парке КиО, ночью смотреть кино. На открытом воздухе. Не помню, какое кино, кажется, "Призрак замка Моррисвиль".

У меня с Фатимой серьезно, мне 15, ей на год больше, а что смеетесь, я мужчиной стал в тринадцать с половиной, почти. В каком смысле? В любом, слушайте.

В общем, сели, смотрим кино. Впереди сидит пацан, по виду взрослый. Но не здоровый, а такой борзый и худой. И одет приблатнённо. Тут Фатя мне вдруг и говорит - "Грант, мне не видно!" Мол, попроси его подвинуться.

Здоровья у меня вагон, я наклоняюсь к нему и говорю - "Вы не могли бы подвинуться, а то моей девушке не видно", пацаны, видели бы вы Фатиму, все поняли. У нее талию можно было двумя руками обхватить, как у Людмилы Гурченко, и глаза такие по пять рублей, на пол-лица. Отец карачаевец, мама русская, огонь и лёд. Вот-вот, я и говорю. Девочки, заткните уши, я скажу сейчас. Она была о(балденна)я, просто. Сейчас, говорят, в Австралии. Она потом с каким-то рыжим двух детей родила, русским, в пятигорском педе учился, да, какой пацан, такое и название, потом развелась, и поехала в Москву. А в Австралии тогда детей не хватало, вот она и свалила, в Сидней. Так что знайте наших пятигорчан. Один известный вор в законе тоже был из нашего города. Что? Сам ты Фарид Сейфуль-Мулюков! Ща как дам больно. Слушайте дальше. Дайте прикурить.

А он, этот борзый, как потом оказалось,  тоже армянин, не поворачивая головы, мне и отвечает, борзо - "Я сейчас вам всем так подвинусь, вы все у меня пересядете!" За всех сказал, поняли?

Тогда я беру и вытягиваю вперед ноги на скамейку, понимаете, и кладу их впереди, где он сидит. И так смотрю кино. А он не двигается, и спиной как будто нас всех читает, как Терминэйтор проклятый. Все, будет битва. А чё он на "рэ" перешёл? Я ж вежливо к нему. Он чё, беспредельщик?

Фатима в нежности гладёт мне головку на плечо, и у нёё - каре, понимаете пацаны, стрижка такая, как у Мирей Матьё - я могу в Москву с каникул вообще не приехать. И не надо. Что у тебя, план. Дай пятачок. На дэцил. Я этот запах ее волос, свежесть эту, как у русалки Андерсена, помню до сих пор. Да какой там Андерсен, был я в Копенгагене...Не, я не ругаюсь. Просто там - сказка, а это жизнь. Вообще, если честно, Копенгаген ихний с Пятигорском рядом не стоял. Дай на дэцил, пыхнуть.

Ну вот. Вот не помню, что он дальше говорил и делал, много время прошло, в общем, пацаны, следующий кадр - мы стоим у Летнего театра у выхода, вы были там? Я Висе и Троцкому, а он тоже отвязанный конкретно, перед концом кино все рассказал. Первые вышли, стоим. Тут подходят ребята с Коста Хетагурова, говорят, что, проблемы, можем помочь. Там один был Ойтек такой, поляк, потом погиб в Карабахе, он когда мавашу бил, ногой боковой, ее вообще не было видно. Срубал любого. Мы говорим, нет, у нас тут личное.

Фильм кончился, мы вышли, ждём, тут он появляется из толпы, говорит, ну кто тут со мной хотел пообщаться, и так руки расслабил и ссутулился чуть, как змея перед прыжком. Я молчу и смотрю на него, пристально, как Отто Скорцени, прямо в глаза, жду удара. Или чего ещё там. Но вообще он духовитый. Нас трое, а он один, и прям даже не подошел, а наехал просто, как авторитет.

Тут Вися, "Гурам" вдруг его узнает. По-моему, тот как-то назвался, в общем, Виталик, а он сам тоже огромный такой, под сто, старше меня года на полтора, говорит ему, что его брат, который Боря, который муж сестры Фатимы, и ещё больше здоровый, чем он, учился с этим борзым в одном классе в одной школе. Мы целуемся, обнимаемся по-пацански. Все, идем пешком домой.

Вися мне говорит, а ты знаешь, что он всегда с ножом и уже отслужил, ара, нет? И что кого-то там в армии вполне конкретно уже завалил. А я думаю, он меня ножом, а я его  зонтиком. Это август, и в Пятигорске часто дождит. Зонтик всегда с собой. Думал нож зонтиком отбивать, как в рыцарском кино. Что? Рыцари - это такие средневековые пацаны, жили по понятиям, сходняки проводили за круглым столом, у них там главный был Артур. Что? Да нет, не с Еревана, не тот, тот главный их уже умер, давно, в VI веке. И шаман у них был ещё, колдун. Что? Да нет, не прогон, настоящий. Как махнёт рукой, горы рушатся. Что? Книжку дам, а ты что, умеешь читать? Во даешь. И еще, у меня на груди тогда висел образок - бодисаттва Маричи, имя такое, богиня утренней зари, она когда-то дала обет  любого, кто носит ее изображение, прятать от врагов, связана еще с созвездием Большой Медведицы, едет на семи свиньях, в у них кода синяя, а шерсть золотая, а в Большой медведице семь звёзд, так вот, в Монголии даже был такой случай, при Чингизхане один клан ворвался в деревню, и всех почикали, на глушняк, а ту семью, которая ее образ носила на шеях, не тронули, как-то не заметили, то есть, атас. Значит, спрятала она? Как и обещала. И нас всем тогда тот рамс развела.

Вот, вспомнилось. Давно это было. Виталика я так больше и не видел после того лета, никогда. Последний кадр с ним - это я его провожаю на стоянку такси у вокзала, он едет к отцу в Кисловодск за десять рублей, это как сейчас за сто зелёных, отец у него там имел левый цех, обувь шил, звали за глаза Шерхан, потом отсидел, был сам таксистом, но это другая история. И все, осталось вечера с того фото - Вися, Троцкий с нахальным лицом, ну вылитый хулиган, Фатя, бело-айвовая, мраморная, стройная, с такими глазами черного эбенового дерева, как персидская принцесса из икрустации, и волосы ниже пояса, а я в простой белой рубашке с коротким рукавом, налитый силой и глупостью молодости.

А пацана того в милиции насмерть забили потом, через двадцать лет, он киллером стал, известным.