Истоки творчества

Разжать ладонь


В текучке дней поспешен и неловок
дерзал проникнуть в душу до основ.
(Не позы для, иначе не умел).
Мир состоит из беглых зарисовок,
воспоминаний, суеты и снов,
что на рассветах крошатся, как мел.

Но он сжимал в горсти пыльцу догадок,
даруя ей нехитрое тепло.
(Спасать и согревать – задача рук).
В душе печаль копилась, как осадок,
того, что время мимо пронесло
и чувство в слове обретало звук.

Последний, собираясь в построенья,
эскизами ложился на страницы.
(Нелепая и странная стезя).
В плену ладони бились откровенья,
как пойманные раненые птицы.
Разжать ладонь?  Немыслимо.  Нельзя...



                повинуясь импульсу от «Жестокость» Лилианны Сашиной
                http://stihi.ru/2009/04/22/6662




На фоне жалейки


ТонкА, непрочнА и незрИма душевная кожа,
неважен спектакль и явно навязана роль.
Чем больше толпа, тем сильней одиночество гложет,
смакуя, по капле, живую, горячую боль.
Жалейка поёт бесконечную горькую песню
и злая судьба инструмент не отпустит из рук.
Страшнее иных проживать одиночество вместе,
где лица пестрят, но при этом пустыня вокруг...



                на «Я знаю одиночество по имени» Людмилы Шарга
                http://www.stihi.ru/2008/08/01/3620




Озноб души


Срывает утро серые бинты,
что обмотали старый шрам дорожный,
спасать в ночи.
Светает на душе.  Из темноты
она на свет выходит осторожно.
Звенят ключи –

Как будто бы дразня будильник. Свет
едва лишь начинает зарожденье.
Озноб души.
Казалось бы, причин для грусти нет.
Сгущается туман стихотворенья,
садись, пиши.

Но некогда, зовут в поход дела,
они, как дети, вечно в нетерпеньи.
А что ж, душа?
Она свои незримые крыла
открыла небесам стихотворенья
и, не дыша,

парит законам быта вопреки,
смакуя право презирать порядки.
На высоте
крыло неотличимо от руки
и хочется поверить без оглядки
пустой мечте,

что впереди ещё без счёта дней
и памяти сосуд неисчерпаем,
лишь пей да пей.
Роса в глазах обычной солоней
и боль под сердцем долгая, тупая.
Что делать с ней?..




Холодный рассвет


Тропой, что обрывом сбегает к реке,
сквозь заросли диких кустов и осоки,
бежать на рассвете.  Шуршание вод,
дыхание ветра, шагов перекличка
и глянцевый, в дымке тумана, изгиб,
да облако, точно клубящийся гриб,
грохочет и стонет вдали электричка
и небо к реке проступающей льнёт.
Так грусть прямо к сердцу находит протоки.
Я блики надежды сжимаю в руке.

В холодном тумане мерцающий стог,
но взгорке – церквушка, чуть ниже – селенье,
за гранью – едва обозначенный лес.
А мысли по круче, к воде и теченью,
чтоб вместе с рекою пропасть в темноте.
Помочь неспособны ни эти, ни те.
Лишь бег да дыханье имеют значенье,
да странные знаки глубоких небес.
Всё вместе дарует душе впечатленье,
что мир, как и сердце, от грусти продрог...