В лучах проснувшегося солнца

                М.П.

                «И я понял тогда, почему самые красивые подростки без 
                отвращения отдаются самым омерзительным старикам!
                Просто их ничего не может осквернить, их хранит
                красота».
                Ж. Жене «Чудо о розе».


И я снова к нему вернулся. Я не мог поступить иначе, мне нужно было вновь ощущать себя самым прекрасным, что есть в этом мире. В его огромном мире, где все крутилось вокруг одной лишь минуты – минуты, когда я просыпаюсь.
Я смотрю, как он лежит на диване, читая очередной присланный ему рассказ какого-то юного гения. Наверное, диван слишком мал для него. Или он слишком велик для дивана.
Он приносит мне кофе в постель и целует меня в уголок губ, говоря, что именно сейчас мир проснулся.
После завтрака он ложится рядом и начинает гладить меня. В моих серых глазах еще теплится последнее сновидение, а мои волосы сейчас послушны как никогда днем. Они слегка растрепаны и ждут ласки, которую потеряли, оторвавшись от шелка наволочки. Мои губы – предмет моей гордости – приоткрыты, готовые поймать легкое его дыхание, чтобы после принять его нежный поцелуй вкуса молока вперемешку с горечью кофейных зерен. Мое тонкое тело трепещет под его громадой, группируясь и тая под уловками его толстых пальцев.
Солнце стремительно рвется через пыльные стекла сюда, в дом, стоящий на берегу небольшого пруда. Солнце уже не такое ласковое, как утром. Теперь оно настойчиво и неистовствует, как огонь, жаля множеством своих пламенных языков его голову, его лицо. Оно оставляет ожоги на его коже, превращая ее в одно бесконечное месиво, в котором невозможно разобрать что-либо конкретное, но можно уловить всю безукоризненность силуэта и образа.
Сделав глубокий вдох, он ложится рядом и обмякает, уткнувшись своим носом – таким же большим, как он весь, - в мою подмышку.
Его прерывистое дыхание увлажняет золотистые волосы, струящиеся тонкой неровной полоской там, где сейчас и уже навсегда он нашел свое пристанище.
Мы лежим так несколько минут, часов, лет.
Его дыхание уже не такое громкое, и теперь он лежит мирно, слушая всплески воды, доносящиеся из другого мира, отделенного от нас стенами, за которыми все чужое и чуждое.
Я болею уже несколько дней. Он готовит мне куриный бульон и выбирает для меня белое мясо. Я не люблю курицу, и как только он уходит, я выбрасываю ее в окно. Он знает об этом и каждый раз ругается. А я виновато улыбаюсь его укоряющему взгляду и обещаю, что это в последний раз. Он делает вид, что верит мне.
Каждый вечер проходит одинаково. Я забиваюсь в угол между диваном и столом, беру сигареты, лист бумаги с карандашом. Я рисую, а он сидит в кресле и курит трубку, закрыв глаза. Мы сидим в полной тишине. Сладковатый аромат вишневого табака переплетается с запахом березовых поленьев, потрескивающих в печи.
Тонкие линии неровно ложатся и плывут по листу бумаги, списывая тени с его лица. Проходит минут двадцать и лицо уже становится похожим. Всклоченные волосы, усы и неровная борода. Светлые брови описывают полукруг над прозрачными глазами.
Нет, несмотря на абсолютное сходство, лицо не его! Это – некрасивое! Это - не его лицо!
Я разрываю лист на две части и кидаю в печь, встаю и иду к кровати. Он сидит в кресле и не обращает на меня никакого внимания.
Я раздеваюсь и ложусь.
Лицо с бумаги рвется в мое сознание и не дает другим мыслям овладеть мной. Я никогда раньше не рисовал его.
Лицо уже не просто большое, оно огромное. Оно нависает надо мной, и губы открываются, чтобы поглотить меня. Я вижу огромные клыки, которые разорвут меня на части, если я пошевелюсь. Я лежу молча и стараюсь не двигаться. На губах горький привкус табака. Мне жарко и тяжело. Его дыхание наполнено запахом гнили. На лицо падают капли пота и обжигают кожу. Он уже почти рычит и, застыв, будто перед прыжком, все сильнее вдавливает меня в землю. Прозрачные глаза выпускают со своего дна огонь. Мне кажется, что я почти уже умер. Мое тело горит. Пламя вырывается изнутри и, вслед за моими волосами, охватывает подушку. Его лицо превращается в львиную морду! Лев, клыки, гниль, химеры… 
От боли я открываю глаза. Он склонился надо мной. На его лице беспокойство. Он что-то говорит и, приподнимая мою голову, дает мне воды. Вода холодная. Я опускаю голову на подушку и засыпаю. Сон тот же самый.

Утро упало прохладными каплями на все еще дремлющую землю. Ночь разорвалась на куски и выпустила из заточения сине-желтый рассвет. Молодые солнечные лучи, вдоволь наплескавшись, бесцеремонно стали стучаться в окна, а, войдя внутрь, нежно коснулись щек и, запутавшись в ресницах, скользнули под веки.
Потолок вновь перестал быть нежно-кремовым. Огонь в печи погас. Ночь ушла, оставив на потолке грязные разводы.
Потертый диван розовеет в углу и слегка косит на одну сторону, поддерживаемый какой-то книгой.
На исцарапанном столе стоит вскрытая банка тушенки. Судя по всему, открывали ее охотничьим ножом, что лежит рядом с банкой. На нем засохший кусок мяса.
Я встаю с кровати и выхожу на крыльцо. Солнце еще низко. Оно согревает воздух, которым я сейчас дышу. Но вдруг я понимаю, что не просто дышу. Дышу не просто воздухом. Я вдыхаю в себя мир, куда не выходил вот уже несколько дней. Мир, которого никогда не было в его глазах. Я дышу каждым звуком, каждой пылинкой, каждым лучиком солнца. Я снова рождаюсь в этом мире, возрождая этот мир в себе.
У нас закончился кофе. А еще молоко и вино. Магазин работает только утром, и он, наверняка, пошел в поселок.
Все было… тепло! Да, тепло! Я когда-нибудь скажу ему это. Эта печь, этот выцветший диван, этот стол… Все это было… теплым!
И пустым!
И безысходным!
И теплым!
У меня очень маленький рюкзак. Впрочем, вещей у меня почти нет. Как и денег на дорогу. Но это не то, о чем стоит даже пытаться думать!
Я ухожу, не запирая дверь. Это не аллегория, - у меня просто нет ключа.
Я всегда буду знать: все, что там было – было на самом деле. И березовые поленья, и вишневый табак, и эти сны, и этот запах гнили… Все это было!
Но это было за почти упавшим зеленым забором. Я постараюсь запомнить лишь этот забор, что будет отделять мои воспоминания от моей реальности.
Я знаю, будет очень много всего. И с каждым новым годом все будет меняться. Все будет приобретать новые формы, менять образы, терять символы.
И еще я знаю, что оставляю за этим забором что-то очень важное. Что-то, что засыпало, когда я смыкал веки, а пробуждалось в лучах проснувшегося в моих глазах солнца. 

                22.02.2005 г.