Царица египетская

               

    Ты опять не пришла! Ни днём, как обещала, ни после полудня. И это после того, как я тебе признался, что для меня нет ничего мучительнее, чем бесплодное ожидание.
В очередной раз, набрав номер твоего мобильника, я услыхал холодный женский голос, сообщивший, что в настоящее время абонент недоступен.
Мучительница! Могла бы сообщить, что у тебя за проблемы!

В пять часов вечера, так и не дождавшись тебя, я, потеряв надежду, в ярости сбросил шелка с кровати, скомкал ароматические свечи (ты так любишь благовония!) и, выпив залпом стакан приготовленного «Мартини», покинул дом, желая провалиться сквозь землю, попасть под автомобиль, лишь бы перестать мучиться.
Быстро идя по улице, я с ненавистью смотрел на прохожих, как будто они виноваты в моих неудачах, с тоской разглядывал красивых стройных девушек, похожих и непохожих на тебя, страстно желая повстречать тебя, увидеть снова твои восточные глаза, твою улыбку, услышать твой певучий голос, молясь неведомому Богу, чтобы Он сотворил это чудо.
Увядшие ирисы повисли в палисадниках зелёными и фиолетовыми соплями. Пахло жасмином, цветущей бузиной, и этот запах раздражал меня, опьянял, будоража воображение; аромат цветов, смешанный с запахом проходящих мимо надушенных девиц, доводил меня до экстаза, - я прикрывал глаза и вспоминал, как целовал твои медовые уста, белые груди.
Незаметно для себя я вышел на окраину села, не замедляя шага, миновал кладбище, выйдя к выгону, шёл по зелёной сочной траве, в ярости сбивая головки грибов – дождевиков, сминая в руках полевые цветы, пока не почувствовал усталость, которая перешла в благостное умиротворение.
- Ничего, ты придёшь, всё равно придёшь, моя фея, царица египетская! – повторял я.
Так, блуждая, я забрёл непонятно куда. Высокие кипарисы и кедры сменили тополя и берёзы. Попадались то там, то сям неизвестные мне цветы, кустарники.
Оглядываясь по сторонам, я вышел к широкой, медленно несущей чистые воды, реке. Через неё был перекинут ажурный мост из металлических прутьев. Меня влекло туда, за реку, и я ступил на мост.
Глянув вниз, я увидел большие водяные лилии, а так же русалку, которая ударила рыбьим хвостом по поверхности реки и ушла на дно.
Перейдя по мосту на другую сторону, я совсем опьянел от необычайно густого свежего воздуха – хоть на хлеб намазывай, как масло, и шёл дальше, возбуждённо ловя ноздрями дурманящие запахи.
Рядом с пузатым, как оперный певец, баобабом, резвился с самкой изысканный жираф; их крапчатые шеи переплетались, чуть ли не завязываясь в узел. Чуть далее кувыркались в траве лев с львицей, трубили хоботом слоны, - и всё паравалось, всё жаждало любви. И я продолжал идти, мечтая о тебе, любимая, царица египетская!
Пройдя под  старыми баньянами, корни-стволы которых напоминали застывших чудовищ (некоторые из них – огромные куриные лапы), я вышел на узкую тропинку, - дорогу мне пересекла, шелестя, пёстрая лента змеи, - и увидел впереди, немного правее, на небольшой возвышенности, мраморный дворец, такой роскошный, что в нём, наверное, действительно жила царица.
Я свернул налево, шёл с минуту среди цветущих кустов алых и белых роз, пока не вышел на поляну, заросшую маками.
В тени курупиты, с толстых ветвей которой гроздями свисали соцветия с оранжево-красными  цветами, лежала на животе в маковом цвету нагая женщина дивной красоты. На её голове была золотая диадема в виде свёрнутой кольцом змеи, с большими изумрудными глазами. Чёрные шикарные   волосы густыми прядями спадали на мраморные плечи женщины. Глаза – чудо, не глаза – а очеса. В её лице было что-то восточное. Мне казалось, что я знаю эту женщину, давно знаком с ней. Она курила длинную курительную трубку с узорчатой резьбой, сладко жмурилась, вдыхая  и выдыхая фиолетовый дым. Два темнокожих раба отгоняли от неё опахалами, сделанными из павлиньих перьев, роящихся над её головой разноцветных бабочек, привлечённых, видимо, запахом волос и нагого тела.
Красавица заметила меня, замершего рядом с кустом жёлтой розы, широко раскрыла свои очи, обожгла колдовским взглядом.
Женщина поднялась на ноги (темнокожие рабы склонили пред ней головы), из одежды на ней ничего не было, кроме бриллиантового колье. И тут только я узнал тебя, любимая, по твоей нежной улыбке, таинственному блеску карих глаз, небольшому шраму рядом с красивым глубоким пупком и тёмной родинке на обласканных бритвой девственных губах.
Держа в руках трубку, покачивая роскошными бёдрами, ты подошла ко мне, окаменевшему при виде такой красоты; затянувшись, выдохнула в меня фиолетовый дым, пахнущий ладаном, и я почувствовал, как за моей спиной выросли крылья. Ты опустила трубку в траву, присела, распахнув колени, быстрыми пальцами расстегнула на мне джинсы, поймала в рот вырвавшегося на волю затвердевшего «баловня» и сильно дунула в него. Я услышал, как в пространстве разлился густой сладостный звук, напоминавший певучий голос гобоя, огонь страсти вспыхнул во мне, и одежда на мне зажглась холодным бледным пламенем, осыпавшись в траву чёрным пеплом.
Ты освободила коралловый ротик, выпрямилась, сказала с улыбкой, - на него страшно смотреть! – и взяв пальцами за задравший пылающую голову факел страсти, повела меня ко дворцу, из дверей которого вышли обритые наголо, толстые желтолицые евнухи, которые, приветствуя нас, задули в медные трубы. На мраморные ступени выбежали смуглолицые юные рабыни в полупрозрачных туниках; они бросали из серебряных чаш нам под ноги маковые лепестки и горсти жемчуга.
Но я смотрел только на тебя, любимая, тонул в твоих мемфисских карих глазах. Оба нагие, мы медленно, торжествуя, поднялись по ступеням ко дворцу, где нас ожидало царственное ложе и бесконечная блаженная ночь…