Прекраснейшая из прекрасных

               
                (К.Абдулле, подсказавшему своим
                романом, сюжет этого рассказа)

Мы откупорили уже пятую бутылку пива. Фалес, невысокий плотный грек с просторной лысиной на круглой седой голове, был весел и оптимистичен, впрочем, как всегда. Ещё до распада Союза он переехал из солнечного Тбилиси в наш городишко, чему был очень рад, ибо в нашем культурном болоте  ) жизнь впоследствии оказалась сытнее. Имея филологическое образование, он несколько лет работал в городской газетёнке (где я и познакомился с ним), но последнее время шабашил на стройках.
При редких встречах (в основном, на рынке), мой земляк почти всегда предлагал выпить, и, получив вежливый отказ, начинал трепаться о своих мнимых победах над женским полом, что выглядело, учитывая его мизерабельную внешность, довольно комично.
На этот раз при случайной встрече у пивбара я не отказался от выпивки, чем очень удивил товарища. Купив несколько бутылок пива, мы направились ко мне, благо мой дом находился в ста метрах от пивбара.
Уже совсем стемнело. Луна за окном залила пивной пеной ветви деревьев. Фалес, потешив своё мужское самолюбие байками о своих похождениях, допил стакан и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Сандро, ты что такой мрачный сегодня? – спросил он, доливая из бутылки в мой стакан остатки пива (говорил он с лёгким кавказским акцентом). – Что случилось с тобой? Говори!
- Да так, ерунда. – Я вздохнул и, смакуя лёгкое опьянение, попытался открыться приятелю (в общем-то, для этого я и согласился с ним выпить). – Не поверишь, такая тоска. Больше месяца почти не сплю.
- Ты что, Сандро? Так и сойти с ума можно! – с излишним сочувствием воскликнул Фалес.
- Пожалуй, да. Понимаешь, одна молодая особа околдовала меня. Приезжала ко мне, дарила свою красоту.
- Как зовут? Говори, я, наверняка, её знаю.
«Ну, да, конечно, плейбой дутый», - подумал я, немного скривившись.
- Понимаешь, - продолжал я, - я привык к ней, пристрастился, как к наркотику. И вдруг она перестала отвечать на мои звонки, хмурится, когда видит меня на рынке.
- Наверное, ты ей не понравился, - кольнул меня «опытный» грек.
Я отпил горького пива.
- Да нет. Всё скорее всего объясняется проще. Она получила большое наследство. И мои подарки: нижнее бельё, хрустальные вазы, - уже не цепляют даму, разъезжающую на «Митцубисси». Она часто говорила мне, что у меня дом пустой, неуютный, холодный. Советовала одеваться моднее.
- Да, тяжко тебе, Сандро, - сочувственно произнёс Фалес. – Такое лечится только водкой.
- Не-ет, - горько усмехнулся я, - один мой товарищ в сходной ситуации лечил стресс водкой. Допился до того, что объявил себя будущим царём всея Руси. Бессонница и водка – две вещи несовместные. Водка – это хорошее разовое средство. У меня вон сосед со второго этажа выпрыгнул, пытался справиться с бессонницей с помощью бутылки, пока черти не стали за ним гоняться.
- Но так тоже не дело, почти не спать, надо какие-то меры принимать, Сандро.
- Ничего не помогает, - передёрнул я плечами.
- А ты это пробовал? – и Фалес, оторвав широкий зад от стула, достал из кармана просторных брюк пачку «Беломора».
- Да пробовал, - махнул я рукой, - ерунда.
- Погоди, Сандро. Это не просто папиросы, - и Фалес извлёк из пачки забитый травой косяк. – Вот, даю тебе даром, как другу, как земляку. Выкури, расслабься. Поймёшь, что всё суета, и будешь снова спать.
Я хотел отказаться, но промолчал.
Допив последнюю бутылку, мы ещё поболтали о том, о сём, и покинули дом, выйдя на улицу.
Было по-прежнему душно. Небеса обильно тошнило луною. Я проводил товарища до конца заезда и вернулся в дом.
Лёгкое опьянение быстро исчезло, но я был благодарен греку, что он помог мне слегка расслабиться.
Включив радиоприёмник, я нарвался на очередную рекламу. Диктор нарочито говорил:
- Мозг может обходиться без питания не более пяти минут. Иначе вы умрёте. Или у вас случиться инсульт, вас парализует, и вы ослепнете…
Выругавшись, - ну, это какое-то мучительное лютое иго! – я вырвал вилку из розетки и направился в спальню.
Натянув на себя лёгкое одеяло, я закрыл глаза, пытаясь уснуть, но не тут-то было. Только я стал забываться, как моё, к сожалению, слишком чуткое ухо уловило противный звон подлетающего комара. Дёрнувшись всем телом, я поднял руки и хлопнул ладонями. К сожалению, комар остался жив, - слышен был удаляющийся звон его крыльев.
«Надо вставить в розетку «фумитокс», - решил я, клацнул выключателем, но торшер не зажёгся. Так, опять неполадки с электричеством.
Я замер, лёжа в постели, ожидая комара. Но он не подлетал. И лишь когда я стал проваливаться в лёгкую дремоту, комариный звон разбудил меня.
Так происходило несколько раз. Когда я ожидал, затаившись, что комар сядет мне на потную щёку, он не подлетал; как только я забывался в дремоте, он тут же, словно ему кто-то об этом поведал, начинал кружить над моей несчастной головой.
Ещё в начале девяностых, когда не было в продаже «фумитокса», а комары мучили меня по ночам, я предположил, что существует некое информативное поле, которое каким-то образом помогает этим тварям (не только комарам, точно также трудно дождаться, когда муха сядет на стол, если у тебя в руках мухобойка).
Поняв, что так мне не удастся заснуть,  я вспомнил про Фалеса, оставившего мне «косячок». Раздражённо встав с постели, надел спортивные штаны и осторожно, стараясь ни на что не наткнуться, вышел в прихожую.
Полная луна, заглянув в окно, постелила на подоконнике и столе светящуюся полиэтиленовую плёнку. Нащупав на холодильнике зажигалку, я зажёг её (язычок пламени слизал полиэтилен со стола), отыскал косячок и раскурил его.
Сделал несколько глубоких затяжек. Откашлялся. Походил из угла в угол, ничего такого не ощущая. Затянулся ещё пару раз. Серебристый дымок смешался с лунным светом.
Почувствовав острое желание выйти во двор, я открыл дверь и шагнул на крыльцо, на ступенях которого старушка-луна распустила свою седую косу.
Боже, какая сумасшедшая тишина! Какой воздух! И эти запахи! А звон цикад, казалось, звучал внутри моей головы.
Сойдя со ступенек, я восторженно припал к серебряной лунной чаше и испил лунного яда. Медленно, заворожено огляделся. Меж ветвей плодовых деревьев повисли мёртвые змеи лунных лучей с серебристой влажной кожей. На бетонной дорожке шевелились от лёгкого ветерка тени листвы, вспыхивали лунные пятна; казалось, некто невидимый перебирал царские рубли. Чуть ближе к воротам замерла замёрзшая и высохшая лютой зимою молодая черешня, на ветвях которой застыл лунный иней. Соседский чёрный кот, который не боялся меня, ибо частенько получал угощения, лениво зевнул, сладко потянулся. Его сияющие глаза казались большими изумрудами в открытой шкатулке.
Сложив лодочкой ладони, я наполнил их лунным молоком и омыл им лицо.
Я вспоминал твои карие газельи глаза, любимая. Я жаждал тебя, твоей красоты, но тоски не ощущал. Она куда-то исчезла. Мне казалось, что ты прижалась ко мне сзади, положив холодные руки на плечи. Ты была во всём, в этой чарующей, обласканной луной, колдовской красоте ночи. И чёрная бездна над головой – это твои раскинутые ноги, твои чарующие сгибы, заросшие чёрными кудряшками.
Мне казалось, я растворился в окружающем, поглотив его собою.
За спиной зашуршали шины подъехавшего автомобиля. Я обернулся. У двухэтажного дома насупротив остановилась иномарка, затеплив красные лампады стоп-сигналов, которые залили всё кругом алым соком, превратив хлорированную воду, стекающую с лунной чаши, в красное вино.
Я пошёл по бетонной дорожке к саду. Справа от меня шевелились на ветках окровавленные листья (иномарка продолжала стоять у ворот); я шёл, прикрывая периодически глаза, и никак не мог понять – ты ли, любимая, целуешь меня, или это Селена, прижавшись ко мне белой грудью, просыпав с лица светящейся пудры, целует меня, кровавя губы.
Я открываю глаза, смотрю на небо и вижу – нет, не луну, а твою грудь, твой живот, твоё круглое колено, любимая. И не звёзды сияют в вышине, а твои очеса отражаются в бесчисленных зеркалах.
Зайдя за дом, я был удивлён: здесь, в саду, было ещё светлее. Подойдя к молодой яблоне, посаженной мною четыре года назад, я увидел горящий факел, вставленный в скобу, прикреплённую к стволу дерева (меня не удивил появившийся невесть откуда факел, как ни удивляет подобное во сне). Было тихо, загадочно, немного страшно. Я разглядел всего лишь одно яблоко на ветке. Но какое оно было! Большое, золотистое, словно светящееся внутренним светом. Я сорвал его, хотел было надкусить, но увидел какую-то надпись на золотом боку плода. «Прекраснейшей из прекрасных» гласила старинная вязь.
И вдруг из глубины сада, с той стороны, где темнел разросшийся куст калины, донёсся женский смех, который проник в мои уши, растворился во мне, и мне почудилось, будто это женская  ладошка скользнула ласково по моему животу.
Вглядевшись в темноту, я разглядел фигуры трёх женщин, приближавшихся ко мне. О, какие это были женщины! В полупрозрачных туниках они были так прекрасны, что я сразу понял, что это не просто красивые земные женщины, а феи. Вот они остановились в трёх шагах от меня, освещённые пламенем факела.
Та, что слева от меня, была в розовой тунике, в золотом боевом шлеме на голове, из-под которого змеились чёрные пряди волос. Высокая, длинноногая, похожая на смуглых азиаток, она смотрела на меня холодными умными глазами.
Вторая, в голубой тунике, рыжеволосая, с золотым кольцом на пальце правой руки, была чуть ниже ростом и напоминала европейских красавиц, тех времён, когда они ещё были. Она властно смотрела на меня, с едва уловимой, всё понимающей улыбкой, как будто знала все мои тайны.
Третья женщина, в белой тунике, была среднего роста, белокурая, с тяжёлыми бёдрами и высокой грудью, с красной лилией в волосах. Такие красавицы изредка попадались в южных регионах России в семидесятые и восьмидесятые года.
Хотя я и сравнил пришедших в ночи с земными женщинами, но их красота была неизмеримо совершеннее, эта красота была так неестественно совершенна, что мне подумалось, глядя на них, что подобных женщин невозможно полюбить (их можно было только возжелать). Ведь любовь – это преображение недостатков любимой в некий эфемерный идеал. Нет, не променял бы я свою любимую на этих пластиковых красоток. Она живая.
- Ты ошибаешься, Сандро, - обратилась ко мне рыжеволосая (и как сладок был её голос!). – Мы не феи, мы богини, перенесшиеся сюда с Олимпа.
Я чуть ли не с открытым ртом смотрел на красавиц, не веря в реальность происходящего.
- Да, я – Афина, - сказала та, что слева.
- Богиня войны и победы, - очнувшись, произнёс я, нервно кашлянув.
- А также мудрости, - с улыбкой уточнила богиня.
- Я – Гера, - властным голосом произнесла рыжеволосая.
- Жена Зевса, - сказал я. – Покровительница брака, царица богов.
Гера в знак согласия холодно кивнула мне.
- А я – Афродита, - сказала блондинка.
- Ну, это все знают. Богиня любви.
- И красоты, - игриво подмигнула мне Афродита. – Ты, Сандро, должен разрешить наш спор…
- Ты должен выбрать самую красивую из нас, - перебила Афродиту Афина.
- И вручить одной из нас это яблоко, - сказала Гера, - и глаза её сверкнули нефритовыми огоньками, - на котором написано…
- «Прекраснейшей из прекрасных», - опередил её я.
- Да! Прекраснейшей из прекрасных! – почти хором воскликнули нетерпеливые богини.
Я снова осмотрел с головы до ног совершенных в своей красоте женщин. «Нет, - подумал я, - яблоко я бы вручил своей любимой, но…».
- Вы все трое – воплощение истинной красоты, - осторожно начал я. – Невозможно выбрать из вас троих одну… Ты, Афина, так великолепна, твои длинные ноги так стройны, что можно лишь позавидовать тому богу, которому ты даришь свою красоту. Ты, как красный рубин, разжигаешь страсть. Ты, Гера, как аметист в роскошной оправе, глядя на который улетаешь в небеса. Я сгораю в пламени твоих рыжих волос! У тебя, Афродита, такие роскошные бёдра, такая гибкая талия, что, глядя на тебя, я снова чувствую себя молодым. Я, наверное, умер бы, если б увидел, как ты, нагая, наклоняешься над ключевой водой, чтобы полюбоваться своей красотой. Ты как бриллиант, лучезарные грани которого ослепляют и пьянят.
- Я говорила же, что это вам не Парис с его вонючими овцами, - тихо сказала Афродита, глядя на соперниц.
- Сандро, если тебе так трудно сделать выбор, то мы готовы помочь тебе, - сказала Гера.
- Да, мы готовы помочь тебе, - нетерпеливо перебила соперницу Афина. – Каждая из нас готова преподнести тебе необыкновенный подарок. Прими один из них и вручи яблоко!
Я опустил голову в знак согласия.
- Так вот, Сандро, - продолжала Афина. – Если ты отдашь яблоко мне, то я сделаю тебя самым мудрым человеком на земле.
Еле сдержав усмешку, я вспомнил мысль мудрейшего царя Соломона: «Умножая знания, умножаешь скорбь». Некоторые считают меня самым умным в нашем городишке, - и что мне это дало?
- Если ты, Сандро, отдашь яблоко мне, - глядя мне в глаза, сказала Гера, - то я соединю тебя узами брака с самой красивой женщиной на земле.
«Моя любимая – самая красивая женщина на планете, - подумал я, - но я хочу  покорить её сам».
- А теперь слушай меня, Сандро, - обратилась ко мне Афродита. – Мой подарок самый необычный, но я думаю, ты его оценишь.
«Неужели она себя предложит?» – подумал я, и сердце моё заколотилось.
- Если ты выберешь меня, - продолжала Афродита, распахнув свои голубые очи, - я подарю тебе… смерть, лёгкую и сладкую, как сон.
Сердце моё прыгнуло и, как мне показалось, перестало биться.
Я ещё раз оглядел с головы до ног всех богинь. Затем протянул яблоко Афине, у которой вспыхнули глаза; я сместил руку с яблоком правее, и глаза Геры заблестели, а Афина прикусила нижнюю губу, злобно посмотрев на меня. Я протянул яблоко Афродите, и та чуть не выхватила его у меня. Но я поднёс яблоко к своему лицу и задумчиво прочитал вслух надпись. Затем прикрыл глаза и мысленным взором увидел, что лежу на голой Афине, которая, извиваясь, как змея, обхватила меня своими длинными ногами. В ту же секунду я увидел у своего живота рыжие космы Геры, которая жадно втянула в рот мою окостеневшую мышцу. Тут же я оказался позади Афродиты, которая, скинув тунику, наклонилась до самой травы.
Тряхнув головой, я прогнал сладкие видения и сказал:
- Вы, девочки, так хороши! Если б вы жили на земле, то вас наверняка навсегда взяли бы в группу «Виагра», тем более, что у вас такие чарующие голоса. Я не знаю, кого из вас предпочесть, вы все совершенны. Но подарки у вас разные.
Богини с нервной улыбкой внимали моим словам.
- Подарки у вас необыкновенные, - продолжал я. – Но я всегда считал, что тайна смерти выше тайны любви. Мне иногда кажется, что тайна смерти – это и есть тайна любви.… Поэтому… - я повысил голос, - держи, прекраснейшая из прекрасных! – почти крикнул я и кинул яблоко Афродите.
Богиня любви ловко поймала желанный плод и истерически расхохоталась. Перестав смеяться, она с презрительным высокомерием обвела взглядом соперниц. Проигравшие богини с потемневшими лицами мрачно переглянулись.
- Пошли, нам здесь нечего делать, - сказала мудрая Афина, и обе богини двинулись в сторону куста калины. Гера обернулась и с перекошенным от злобы лицом погрозила мне пальцем.
Да, богини стали моими врагинями, - подумал я, глядя им вслед.
- Я должна отблагодарить тебя, - сказала Афродита, всё ещё пьяная от победы.
- Да, - грустно произнёс я.
- Не бойся, - улыбнулась богиня, заметив моё состояние.
- Я не боюсь, - со вздохом ответил я и посмотрел на небо.
Бледная накокаиненная луна яблоком раздора закатилась за одинокое облачко, и стал сильнее виден порошок Млечного Пути. Опустив голову, я увидел, как Афродита подняла руку и приложила яблоко черенком к ветке; яблоко осталось висеть на ветке, когда богиня опустила руку. Афродита шагнула к стволу и, выдернув факел из скобы, подошла с ним ко мне. Опустив факел горящим концом, она подпалила мои спортивные штаны, которые вспыхнули, как порох.
«Ну вот, - подумал я, - кажется, влип…»
- Не бойся, - повторила богиня, - в её улыбке сквозила толика нежности.
Действительно, пламя не обжигало меня. Через несколько секунд спортивные штаны сгорели на мне, и я стоял совершенно голый.
Афродита, отпрянув на два шага, бросила горящий факел в зелёную траву и та тоже загорелась. Края туники вспыхнули, и пламя алыми змеями обвило тело богини. Туника сгорала, дымя белым дымом, словно сгорала целлулоидная кукла. Я смотрел на оголяющееся женское тело широко раскрытыми глазами. Золотистый, густо заросший женский лобок вспыхнул алым треугольником, и через несколько мгновений богиня стояла предо мной совершенно обнажённой, ослепляя своей неземной красотой, выйдя из окутавшего её дыма, как из морской пены.
«Да, - подумал я, - у моей любимой растяжки и не такие крутые бёдра, но когда я целую её животик, глаза наполняются слезами восторга, а сей час мне просто хочется овладеть женщиной, грубо и цинично».
- А ты ничего, Сандро! – игриво проговорила Афродита, и  стало заметно, как дивные, оголённые пламенем сгибы под животом набухли от страсти, раскрывшись, как раскрываются лепестки царской орхидеи, обласканные холодным светом луны, и я снова вспомнил тебя, любимая.
Богиня любви (и смерти?) шагнула ко мне и жарко прижалась горячим влажным лоном, вдавив упругие груди (я ощутил кожей затвердевшие соски); крепко обняв меня, она впилась  в мои уста.
Она целовала меня точно так же, как целовала ты, любимая, втягивая мои губы в себя, не закрывая глаза. Я смотрел в эти очи, блестевшие, как аметисты, и чувствовал, что умираю, умираю – и смерть была действительно сладка.
- Нинулька, солнце моё кареглазое, - прервав поцелуй, простонал я, совсем забывшись. – Ты единственная прекраснейшая из прекрасных!
Золотое яблоко раздора сорвалось с ветки и ударилось о мраморное плечо богини.
Я увидел, как глаза Афродиты вспыхнули злыми зелёными огоньками, объятия её ослабли, она отпрянула на полшага и, оскалив ровные зубы, схватила меня за горло мёртвой хваткой и стала душить…