Эльфелевая Башня или Эльфы с Поперечки

Эльфелевая Башня или Эльфы с Пoперечки



книга первая


Присказка


На окнах ставенки не открыты

поросенок не роется еще в корыте

У мудрецов и поэтов свет не погас

А у детей продолжается тихий час

никто не пересчитал  тех кто считает

и никто не перечитал всего что читает

А кто читает - для того все только начинается

Кто читает тому тайны разные открываются

И поэтому мне пожалуйста

кулек семечек и горсть ирисок -

потому что все это только присказка

на одной стороне  земли рассветает

- на другой - смеркается

А наша сказка

только еще начинаются.


Так и быть. Начну с Лямбы, Ляксы и Ляпки. Лямба, Лякса и Ляпка — три коротенькие и бестолковые эльфочки, которые жили под покровительством эльфа Домашека. Все эльфы живут под покровительством, и в этом нет ничего странного. Лямба, Лякса и  Ляпка жили просто прекрасно. При всей их пустоголовости простого эльфийского счастья хватало на них с избытком. Просто эльфийского счастья всегда хватает с избытком всем эльфам. Для этого существует Чаша Счастья и старший эльф — который о ней заботится. Поэтому кроме  основного занятия — заплетать друг другу косички и расплетать паутинки, Лямба, Лякса и Ляпка могли сколько угодно попадать в щекотливые ситуации и сколько угодно щекотаться, путаться под ногами, мигать, свистеть и ходить кругами. И им за это ничего не было.  И Лямба, и Лякса, и тем более Ляпка никогда ни о чем не задумывались. А жили просто, как водомерки. А если им от кого-нибудь перепадало  — то поджимали как кошки свои остренькие ушки и ходили ябедничать Домашеку или эльфам Поперечки. Могучему  Фантосу или Рембику — дружелюбному и общительному эльфину с речки у Поперечки. Что такое эльфин? Ну, это совсем просто. Эльфинами называют эльфов, которые живут в воде, как дельфины. Эти эльфы — их совсем немного в природе, живут в воде, как дельфины, а выглядят, думают и едят как эльфы. И вообще эльфины — это эльфы. Только водяные. Эльфин Рембик жил в речке у Поперечки, и страшно не любил, когда его дразнили Рыбик и ко всем относился дружелюбно. Он никогда не отгонял зевающих Лямбу, Ляксу и Ляпку от водоема и разрешал им сколько угодно рассматривать камыши, мальков и пузырьки воздуха на подводных частях стеблей растений. Эльфин Рембик принадлежал к их общему кругу эльфов с Поперечки и тоже был достаточно доволен жизнью. И тоже подчинялся Домашеку — старшему эльфу на Поперечке. Конечно, эльф Домашек, был старшим эльфом на Поперечке, а не во всем мире, но те, кого он опекал, за кем он ухаживал,  были вполне довольны его правлением и не испытывали в жизни никаких неудобств.
Нет, неудобства, конечно, были. Как же без них? Были, конечно, не только неудобства, но и свои маленькие трагедии. Возьмем, например, эльфочку Сольвейг. Сольвейг была самая тихая девочка-эльф на Поперечке. Почему? Попозже мы расскажем почему, а пока я скажу, что Сольвейг была, как и все прочие эльфы, счастливым эльфом. Во всяком случае у нее все всегда получалось хорошо и удачно. У эльфов просто все должно быть хорошо и удачно. И у Сольвейг жизнь протекала не менее удачно, чем у других эльфов. Например, ей всегда везло в лотерейку-паутинку, она всегда складывала из стеклышек самые красивые и изящные узоры, и умела одеться просто  и со вкусом, и правильно подобрать к макияжу погоду и освещение. Многие принцы обращали внимание на Сольвейг. А еще Сольвейг умела находить пропавшие предметы и часто развлекалась тем, что подкидывала детям утерянные ими игрушки, кубики или фигурки папиных шахмат. Фигурки, которые дети, увлекшиеся игрой, закатывали порой неведомо куда.  Некоторые дети на Поперечке знали про то, что Сольвейг им помогает, и когда что-нибудь теряли и боялись рассказать о потере папе или маме или папе, тихонечко просили:
— Сольвейг, пожалуйста, Сольвейг, малышка, помоги отыскать мне мишку!— или — Сольвейг, пожалуйста, будь добра, скажи, где находится игра. Сольвейг, пожалуйста, Сольвейг, люба, помоги отыскать мне кубик!
И Сольвейг частенько помогала, особенно, если дети просили ее в рифму:
— Сольвейг, самая лучшая эльфочка — крошка, куда девалась персидская кошка!
Хотя эльфы не очень-то любят кошек, эльфочка Сольвейг все равно помогала. А рифма, просто и не обязательно должна была быть хорошей, когда обращались к ней с просьбой. Сольвейг считала, что главное не рифма, а старание.
— Сольвейг, у нас пропала конфета, у тебя случайно конфеты нету?
Конечно, это была уже небольшая хитрость со стороны детей, потому что дети не просто просили найти пропавшую конфету, но и напрашивались на новую. Но у Сольвейг и это проходило. Потому что Сольвейг жалела детей, и еще может быть потому, что, несмотря на глубокое и естественное для всех эльфов счастье, сама Сольвейг в глубине души была очень несчастной девочкой. Самой несчастной среди счастливых девочек-эльфов ее возраста. Потому что, когда Сольвейг родилась и в честь ее дня рождения на небе зажглась ее личная особенная звездочка, оказалось, что эту звездочку, звездочку Сольвейг, не видит никто на свете. Нет, в том, что она существует,  ни у кого не возникало сомнений, иначе Сольвейг просто бы не существовало на свете. Нет, дело было не в том, что у Сольвейг не было собственной звездочки. Дело было в том, что звездочка Сольвейг была такая маленькая, такая крохотная и такая слабая, что ее не мог разглядеть никто на свете. Ни сама эльфочка Сольвейг, ни ее родители, ни  друзья, ни старший на Поперечке эльф Домашек. Никто не сомневался в том, что звездочка эльфочки  существует. Все ее утешали и говорили, что звездочка когда-нибудь найдется, когда-нибудь вспыхнет, и приводили кошек с острым зрением, и предлагали бинокли. Но пока Сольвейг  жила,  не зная ничего о своей звездочке, и это была ее глубокая личная драма. Но, несмотря на это, по-своему, по-эльфийскому, Сольвейг была счастлива. По крайней мере, как и всем прочим эльфам с Поперечки, Сольвейг все удавалось. Ей во всем везло. Как и все другие эльфы, она жила довольно легко, на своей маленькой Эльфийской Поперечке. До тех пор, пока у нашей доброжелательной Сольвейг не начались вдруг неприятности. Да. Неприятности у эльфочки. Это было невероятно. Сначала Сольвейг едва не сорвалась с дерева, когда поправляла скошенный ветром скворечник.  Потом перепутала дороги и вместо полянки с эльфийской малинкой, которую она разводила в собственном садике, она попала в какой-то сырой подвал, пропитавшийся кошачьим духом. А потом, когда Сольвейг отправилась выбирать себе что-нибудь на ужин в супермаркете на берегу, оказалось, что там нет ни ее любимого сока, ни сладкой соломки, ни лимонного мороженого.  Неприятности обрушились на Сольвейг неожиданно, и она кожей почувствовала, что кроме этих, случившихся, вокруг нее назревают еще какие-то мелкие гадости. Сольвейг не стала их ждать. Потому, что она была Сольвейг. Потому что, если любому другому эльфу раз в двести лет может не повезти, то  любой другой эльф может отыскать  на небосклоне свою звездочку и облегченно вздохнуть: «Все в порядке. Ничего не случилось. Одна неприятность — это ерунда! Вон, она, моя звездочка — сияет, как ни в чем не бывало». И любому другому бы эльфу сразу бы стало легче, правильно? Так бы рассуждал любой другой эльф, которому не повезло раз в двести лет.  Но эльфочка Сольвейг не могла так рассуждать, потому что ее звездочка была невидимая. И Сольвейг не могла на нее посмотреть и приободриться. Поэтому, когда начали случаться неприятности, она сразу потеряла голову, и, как тень от надвигающейся тучи, помчалась к старшему эльфу Поперечки — Домашеку. Ибо только он — старший эльф Поперечки, мог успокоить бедную девочку и надежно ее защитить. В конце концов, ему была доверена Чаша Счастья эльфов Поперечки, и он заботился об эльфах — жителях Поперечки.
Расскажу о Симе, потом о Фантосе. Сима тоже была эльфочкой. Со звездочкой у нее все было в порядке. Но, несмотря на то, что у Симы было во всем все в порядке — Сима жила немножечко, чуть-чуть наособицу. Сима была мечтательной эльфочкой и предпочитала гулять одна. Она совсем не любила шумных компаний. Последнее время к Симе прибился Синюшник, и Сима все свое время проводила с Синюшником. Кто такой Синюшник? Синюшник — Пластинчатый. Они познакомились, когда Сима выгуливала своего светлячка. Так, как некоторым нравятся рыбки или икебана, Сима любила гулять  с собственным светлячком. И вот,  однажды, Сима гуляла по Поперечке со своим светлячком. Светлячок носился туда-сюда, вокруг Симы, а потом неожиданно пропал. Сима нашла своего светлячка с той стороны пенечка трухлявого. В лапах у Синюшника Пластинчатого. Синюшники Пластинчатые все малоподвижные и противные, а этот был не только противный и малоподвижный, не только страшно серый и замерзший, а еще и приросший. Он был еще и приросший. Этот Синюшник Пластинчатый, который поймал Симиного светлячка, прирос пластинками-ушами к пеньку, как опенок. Или пенек прирос к Пластинчатому. Но так или иначе Пластинчатый Синюшник крепко прирос к трухлявому пеньку, так крепко, что даже не мог согнуться, чтобы почесать ногу. При этом от неподвижности он так замерз, задубел, заольхел и заберезил, что от холода у него едва  сжимались и разжимались лапы. И как он сумел поймать Симиного светлячка, было просто удивительно. Синюшник очень обрадовался тому, что он поймал светлячка. Синюшник хотел растереть светлячка между пальцами, чтобы хотя бы немножечко согреть озябшие руки. Синюшник не был эльфом. Синюшник был Пластинчатым. Сырым, Замерзающим Пластинчатым. Конечно, если бы Сима не была такой расторопной девочкой, то он стер бы в пальцах Симиного светлячка. Но это намерение страшно возмутило эльфочку.
— Ну, так что, что замерз, — возмущалась Сима. — Иди, подвигайся, поприседай! Чего это ты будешь моих светлячков растирать!
— Да не могу я двигаться, — бубнил Синюшник. — Видишь, прирос к пенечку! Ни встать, ни лечь. Так и живу.
Жил он конечно плохо.
— А давай я тебя отрежу? — спросила Сима. — Хочешь?
— У нас в овраге, — сказал Синюшник, — ножниц сроду ни у кого не было. Только дрючки и палки. Чем это ты меня будешь отрезать? Дрючком?
— Это у вас в овраге, — сказала Сима, — а я с Поперечки, эльфочка. У меня косметичка есть. И ножнички.— Сима достала косметичку и пощелкала малюсенькими маникюрными ножницами. — Ну, как, стрижем? Чик,  и ты на свободе! Хочешь?
Вообще-то на свободу Синюшник хотел. Интересно все-таки, что, происходит вокруг, или с той стороны пенька. И вообще. А с другой стороны, он вроде бы, как и привык приросший. Вроде бы, как и так жил не плохо. Только холодно.
— Так согреешься, — убеждала Сима, — подвигаешься. За светлячком побегаешь!
Это решило дело. Уж очень Синюшник замерз, задубел, заольхел у пенечка.
— Только ты подлиннее стриги, под пенек.
— Зачем же тебе такие длинные уши? — удивилась Сима. — Будут, как у слона, болтаться.
— Стриги! — упрямо сказал Синюшник. —  Или отваливай!
Так Сима и освободила Синюшника. А потом он за ней потащился. Привык, понимаешь, на кого-нибудь опираться. На пенечек, на Симу. Слонялся Синюшник за Симой и, как подсолнух, всегда в ее сторону смотрел. Куда Сима — туда и Синюшник. И голова к ней повернута. Ну ничего так, послушный. Это что касается Синюшника. А что касается счастья, то счастья да. Счастья и у Симы было полно.
Сейчас расскажу, что Симу обеспокоило. Ее муравейник обеспокоил — раз. Муравейник Симин захирел, муравьи чем-то потравились, стали больные, вялые. А потом еще тля любимые Симины цветы стала пожирать, а стена, у которой она закатом любовалась, плесенью вдруг покрылась. И если это не невезенье, то пусть мне кто-нибудь скажет — а что такое везение. В общем, Сима тоже была обеспокоена и решила Домашека проведать, разузнать, все ли у него в порядке. А Синюшник за Симой поплелся.  Но об этом чуть-чуть позже.
Сейчас надо про Фантоса рассказать. Фантос был уникальным эльфом. Он был самым красивым, высоким, здоровым и интересным эльфом с Поперечки. Он мог мысленно четыреста раз оттолкнуться от стенки и восемьсот раз без перерыва отжаться в гамаке. И спать он мог по двадцать три часа двадцать семь минут в сутки. И перекатываться, не поднимаясь к еде. И по всему этому Фантос считал себя выдающимся спортсменом современности и всегда побеждал в Олимпийских играх на Поперечке, которые он сам для себя выдумал. Уверенности в себе, довольства и счастья собственные Олимпийские игры Фантосу безусловно добавляли. Фантос играл сам с собой в шахматы и неизбежно побеждал, мысленно приседая не меньше шестисот раз, одним взглядом перемахивал шестиметровые барьеры. Что касается самозащиты без оружия, то Фантос всегда вообще всех обезоруживал своей улыбкой. А сейчас  и на Фантоса посыпались неприятности.
Неприятности у Фантос начались с Тролля и Троллевины. Никогда раньше не забредали ни Троллевина, ни Тролль в глубокий овражек, где Фантос наслаждался паровыми примочками из прохудившейся трубы с горячей водой. Но однажды, когда после чудесно проведенной в гамаке пятичасовой тренировки, Фантос выбежал в свой овражек, он остолбенел.  Тролль и Троллевина безмятежно, но с явным удовольствием объедали клубы пара с растущего, из прохудившейся трубы с горячей водой, куста пара. Фантос и так-то не любил Троллей. За то, что они ломали качели на детских площадках, вытаптывали клумбы,  и рисовали в подъездах всякие глупости. А тут он вообще оторопел. Ведь это был собственный овражек Фантоса. И паровой куст, и пар над ним тоже принадлежали Фантосу. Тролли не имели права кушать пар Фантоса. Фантос закатал рукава и бросился в атаку. На Троллей и Троллевину. Конечно, у Фантоса не было шансов, против Тролля и Троллевины. Но на счастье, на его счастье, неподалеку бултыхался эльфин Рембик, который и выручил Фантоса. Эльфин Рембик услышал шум и прибежал на помощь. Он накинул на Троллей рыбацкую сеть, которая была у него в запасе. А потом они вдвоем с Фантосом популярно объяснили, запутавшимся Троллям почему нельзя в чужой ложбинке питаться чужим паром. После этого Фантос и Рембик подняли Троллей на высокий берег речки у Поперечки и скатили их вниз. Правда Тролль и Троллевина успели здорово поцарапать Фантоса и обещали вернуться. Особенно неистовствовала спутанная Троллевина. Фантос не выносил неприятностей и сразу после этого случая решил идти жаловаться Домашеку.
— Ладно, — сказал Фантос, — там на месте разберемся.
Вообще-то он сказал это потому, что сначала все подумали, что виновата Эльфира. В чем виновата? Ну, в том, что у счастливых эльфов с Поперечки всякие неприятности начались. Каждый эльф с Поперечки сначала на Эльфиру подумал. Потому что вредничать на Поперечке, кроме Эльфиры было некому. В смысле чары напустить, чтобы неприятности начались. Или нитку между деревьями натянуть. Или маслом дорогу облить. Или ножку подставить. На Поперечке эльфам только Эльфира могла вредить. Но тут другое неясно. Эльфира могла одну пакость сделать, ну две, ну три. Ну, десять, с отщепенцами своими. Но всем обитателям Поперечки, всем эльфам одновременно и многократно никакая Эльфира вредить не смогла бы. Нет! Это явно была не Эльфира. Кстати, раз уж вы познакомились с Домашеком, Рембиком, Сольвейг, Фантосом, Лямбой, Ляпкой и Ляксой я вас и с Эльфирой познакомлю.
У Эльфиры с эльфами только имя созвучное было. Они — эльфы, она — Эльфира. А на самом деле Эльфира никакой эльфочкой не была. Внешне — похожа. А внутри — совсем другой фрукт. Эльфира была просто нежитью завистливой. Нежитью завистливой была Эльфира с вредными привычками. И самой дурной привычкой у Эльфиры было то, что она себя королевой эльфов хотела видеть. Собрала она вокруг себя отщепенцев со всей Поперечки, всяких неудачников, завистников, дурачков даже и воришек. И решила, что станет королевой эльфов. Конечно же оснований у нее для этого было столько же, сколько у бревна оснований черный пояс по карате получить. Никаких у Эльфиры не было оснований. Кроме вредности, злобности, противности и лживости. В квадрате. Да еще Эльфира была трусливой. Ходила Эльфира по Поперечке и, где могла пакостила, где могла готовила пакости, а где могла рассказывала о том, какая она пакостная, вредная и гадкая. Рассказывала всем, чтобы ее боялись. И все ее боялись. Потому что Эльфира всем говорила вместо «Здравствуй!» — «Сейчас будет немножечко плохо!». Только эльфы ее не боялись. Эльфы ее просто не замечали. То есть замечали конечно, но внимания не обращали. Потому что эльфам все гадости Эльфиры были безразличны. Чаша Счастья эльфам все эти Эльфирины гадости сводила на нет. Поэтому Эльфира эльфам редко вредила. А если вредила, то исподтишка. А потом долго пряталась. Потому что с Фантосом, Рембиком, Домашеком и Милягой она связываться не желала.
— Не с моим счастьем, — говорила Эльфира.
И думала она не о том, как бы эльфам навредить, а  том, как Чашу Счастья у них забрать. Или компас для Эльфелевой Башни. И все-таки, каждый из эльфов первым делом на Эльфиру подумал. Потому что там, где гадости, там Эльфира и мелькала.
Больше всего неприятностей досталось Миляге, еще одному эльфу с Поперечки. Я расскажу о Миляге, а потом мы вернемся к Домашеку. Кстати, эльфы жили на Поперечке так же естественно, как любители марок, например, живут среди любителей кошек, а любители телевизора среди спортсменов. Так же, как живут среди людей  любители собак, и те кто любит кошек. Эльфы были частью жителей Поперечки, но их никто не выделял.   Они были целым, дружным, единым сообществом, но среди всех остальных. Просто одним из отличий эльфов были дом и Чаша. Но сначала о Миляге. Так случилось, что Миляга стал самым первым эльфом с Поперечки, который почуял неладное. Который почувствовал, что с ним происходит что-то не то, что должно происходить с честным эльфом. И так получилось, что он дольше всех сопротивлялся неприятностям. С ним стали происходить какие-то спотыкания, обломы и недолеты. Короче, первым неприятности заметил Миляга. Хотя Миляга был воспитанным и послушным эльфом, но получилось так, что в квартире, где он жил поселилась еще и кукушка. Кукушка поселилась в часах.Вернее ее принесли вместе с часами. И повесили прямо в той комнате, в которой эльф Миляга мило пережил жизнь восьми поколений комнатных тараканов. Кукушка оказалась зловредной. Она каждый раз выскакивала из гнезда и куковала Миляге, сколько ему осталось жить. И то ли она считать не умела, то ли часы в обратную сторону шли, только отсчитывала кукушка Миляге с каждым разом все меньше времени. Сначала Миляга просто терпел. Потом  пытался часы остановить: на гирьках висел, цепочку грыз, раскачивался во все стороны на цепочке — ничего не помогло. Кукушка все зловреднее становилась. Тогда Миляга решил переждать некоторое время в прихожей. Он переселился из комнаты в прихожую. На собачью подстилку. Но тут его ждал новый удар. Оказалось, что хотя млекопитающие и эльфы —  разные формы жизни, паразиты у них одинаковые живут. И хотя Дружок, собачонок местный, встретил Милягу с восторгом, блохи дружковые на Милягу тут же и напустились всем табуном:
— Ты же друг человека, — выговаривал Миляга собачке, — вот бы и пускал своих блох на человека.
— Люди ко мне на подстилку ночевать не приходят, — простодушно объяснял Дружок. — И полынь на подстилку бросают. А блохи на полыни спать не любят. Поэтому они на тебя и заскакивают.
— А чего же это они на тебя не заскакивают? — удивлялся Миляга.
— И на меня заскакивают, — говорил Дружок. — Только я их выкусываю.
В общем, на собачьей подстилке Милягу тоже не устроило.
— Еще хуже, чем кукушка, — думал Миляга, хотя о кукушке он тоже тепло не вспоминал. Кукушка хоть до послезавтра куковала, что жить можно. А от этих блох просто на месте можно было скончаться. Тогда Миляга решил сдуру в мусоропроводе повисеть. Ведь эльфы не только стоять и сидеть могут, не только ходить и бегать, эльфы еще и висеть могут. Вот Миляга и завис прямо напротив своей квартиры в мусоропроводе, на третьем этаже. На третьем, а дом шестнадцатиэтажный. Значит, над Милягой тринадцать этажей оказалось. Вот и не верь после этого в приметы. Тринадцать этажей, а? И на каждом этаже шесть квартир, и в каждой квартире сто мусорных ведер. И каждое мусорное ведро через каждые пять минут высыпают в мусоропровод. Это не я так думаю, это Миляга так думал. Потому что можно было быть самым ловким эльфом на свете, но невозможно все время уворачиваться от мусора, которым все время целятся только в тебя. Миляги хватило только на два дня висеть. Потом он понял, что если ты становишься мишенью — в тебя рано или поздно обязательно попадут. Кстати, домовые крысы, которые жили в подвале и питались объедками с мусорника внизу. Крысы, которые не обращали вначале на Милягу никакого внимания, стали вдруг шушукаться и поглядывать на него снизу вверх. И поговаривать о том, что Миляга специально устроился повыше, чтобы выбирать куски поаппетитнее с квартирных объедков. И тут тоже запахло неприятностями. И при этом запахло очень сильно. Потому что дворник заболел, а мусоропровод не очищался уже несколько дней. Миляга вылез из трубы и сразу натолкнулся еще на несколько серьезных неприятностей. Во-первых, какой-то мальчишка прилепил кучу паленых спичек на потолок в коридоре и на лестнице. А по преданиям эльфов сталактиты — очень плохие приметы, а во-вторых, кто-то нарисовал на стенке что-то вроде Коля+Люба=любовь. А любви, конечно, нет и неизвестно, когда будет. И третье. Одним словом на этом третьем Милягу озарило, что у него началась полоса неудач. Миляга подумал-подумал и решил, что пора идти к Домашеку, старшему эльфу на Поперечке. Может быть,  какой-нибудь другой эльф и потерпел бы годик-другой. Ну что такого особенного, если в течение дня четыре раза подворачиваешь ногу или тебя обкусывают комары, которые вообще не должны были бы подлетать к эльфам. Или ты наступаешь на шнурки собственных ботинок и падаешь. Ну что тут такого особенного происходит? Извините, может ничего особенного и не происходит, но только не с эльфом. Потому, что там, где живут эльфы, обязательно есть Чаша, а там где есть Чаша, она обязательно наполняется счастьем. И этого счастья, которым наполняется Чаша, должно с избытком хватать  на всех, кто живет у Чаши. И поэтому никаких зацепившихся за сучок брюк, никаких расшибленных коленок и никаких птичек, которые пролетали сверху, быть не должно. Есть Чаша Счастья, и есть хранитель Чаши — Домашек. И если у тебя начались неприятности, надо идти к Домашеку и выяснять, что случилось.
Домашек жил в собственном доме. Вообще-то для эльфов дом понятие свободное. Для эльфов дом всегда находится там, где им нравится. Но у Домашека была Чаша. В этой Чаше хранилось и копилось счастье всех эльфов, которые жили поблизости. И поэтому у Домашека был дом. Дом у Домашека был вполне обыкновенный: кухня, прихожая, комната для Чаши, скамьи для гостей, стулья, столы, путеводитель, книги, свечи, щетки и ковры. Домашек страшно любил ковры. Удобства у Домашека были во дворе. Чаша стояла в центре комнаты и наполнялась счастьем сама собой. Точно так же как само собой наполняется водой корытце или корчажки и бочки во дворе, в любом хозяйстве. Они стоят себе под открытым небом и ждут дождика. И в них всегда плещется вода, и живут всякие мелкие водоросли, мальки и водомерки. Живет ли счастье, которое наполняет Чашу, в корытцах и корчажках — я  не знаю. Чего не знаю — того не знаю.
Знаю только, что Домашек, старший эльф с Поперечки, тоже наполнялся счастьем вместе с Чашей, как и все эльфы с Поперечки. И тоже, в один прекрасный момент, стал чувствовать себя не по себе. С ним случилось какое-то недомогание, он чувствовал себя как никогда в жизни больным и разболтанным. А по ночам Домашека стали мучить кошмары. Словно кто-то хотел похитить у него Чашу, словно кто-то ворвался в дом, разбил сундуки, сорвал со стен картины и захватил эльфелевую Чашу Счастья.
Конечно, что с утра Домашек проверил запоры и замки, послушал, не роет ли кто подземный ход в его владения.  А потом согнал с крыши всех голубей на всякий случай. Но беспокойство не проходило. Поэтому Домашек ничуть не удивился, когда прямо с рассветом к нему пришел Миляга со своими жалобами на жизнь. Что-то произошло, и Домашек это почувствовал. Недаром Домашек был старшим эльфом Поперечки. Пока Миляга жаловался Домашеку на неприятности, подтянулись Лямба, Лякса и Ляпка. Неразлучницы. Все трое какие-то расстроенные, неприкаянные и больные. Кашляют, чихают:
— Плохо нам, дорогой Домашек, — говорит Лямба, а Лякса с Ляпкой туда-сюда головками крутят. Как в мультике.
Домашек столик собрал, угощенье поставил:
— Садитесь, девочки, жалуйтесь!
Лямба, Лякса и Ляпка расселись. А тут Рембик в дверь заколотил:
— Домашек, открывай скорее!
Заскочил в дом Рембик, трико под чешую, и из губы крючок торчит. Лямба, Лякса и Ляпка как увидели — в обморок упали, по очереди.
— Первый раз в жизни на удочку попался! — говорит Рембик. — Что за незадача?
— Да как же это тебя так угораздило? — сначала не поверил Домашек. — Ну-ка рот открой пошире!
Пока Домашек крючок изо рта у Рембика доставал, Рембик что-то рассказать пытался, но не рассказывал, а шепелявил.
— Шуп, шуп.. — губами шлепал.
— Да помолчи, ты, — не выдержал Домашек, — а то так и останешься с крючком в голове.
У Рембика даже волосы на голове зашевелились, под резиновой шапочкой. Эльфины все резиновые шапочки носят, как пловцы-спортсмены.
— Да, — думает Домашек, — и вправду что-то случилось. Никогда такого не бывало, чтобы у всех эльфов Поперечки одновременно неприятности начались. Хотя почему у всех? — думает Домашек, а тут в дверь постучали.
— Кто там? — спросила Лямба, она как раз из обморока вышла. Лякса и Ляпка все еще в обмороке лежали.
— Это Сима, — раздался из-за двери тоненький голосочек. — Я с Синюшником, можно?
— Вообще-то с посторонними нельзя, — сказал Домашек. Рембик в зеркало губу рассматривал. — Но тебе с Синюшником можно.
— С тобой можно, — сказала Сима Синюшнику.
— Случилось что-то? — спросил Домашек у Симы, уже заранее зная, что что-то случилось. Сима посмотрела на Синюшника. Синюшник зашелестел пластинами, закивал, вздыхая.
— Что-то в воздухе, — сказала Сима, — что-то давит на грудь, чего-то не хватает.
— Привет, Рембик, — сказала она Рембику. — Привет, девочки, — сказала она Лямбе и Ляксе. Ляпка была еще в обмороке.
Девочки покивали, а Рембик помахал рукой. Между пальцев у Рембика были перепонки.
— Все собрались? — спросил Домашек.
Сольвейг тихо кивнула. Никто даже не заметил, как она вошла. Сольвейг вообще была тихая девочка. Не быстрая, не озорная, а малоподвижная. Сольвейг постоянно угнетало то, что никто не видел ее звездочку. Сольвейг была погружена в себя так, как будто она хотела увидеть эту звездочку внутри себя.
— Тебе, конечно, тоже плохо? — спросил Домашек у Сольвейг. Сольвейг кивнула. Один раз — и тихо-тихо.
— Остался Фантос, — сказал Домашек. — Фантос, единственный из нас, которому всегда хорошо. Он самый жизнерадостный, самый здоровый, самый веселый. И я верю, что у него все хорошо.
Кто-то поскребся в дверь.
— Как? — у Домашека морщинки разгладились.  — У нас все дома, кроме Фантоса. Неужели и он?
Дверь медленно отворилась. Здоровый, красивый, могучий Фантос, эльф-реклама, стоял на пороге дома с таким удрученным, можно даже сказать, ошарашенным видом, которого у него, наверное, не было никогда в жизни.
— Что случилось? — встревожено закричала Сима, втаскивая Фантоса в домик.
— Ик, — сказал Фантос. Рубашка у него распахнулась, показывая рельефную грудь и тугие бицепсы. — Ик, ик…
— Что-что-что-что? — закричали все, пришедшие в себя от любопытства тройняшки. — Что случилось?
Фантос молча прошел к столу. Он налил себе целую кружку клюквенного морса, залпом выпил и закусил огромным куском желе, чтобы успокоиться.
— Меня в первый раз в жизни отдубасили! — сказал Фантос и расхохотался. — В первый раз в жизни меня отдубасили какие-то лесные слизняки. И надеюсь в последний, — сказал он, прекращая смеяться и уже серьезно, и поворачиваясь к Домашеку. — Старшой, на Поперечке что-то происходит. Надо думать, что случилось. И что нам всем надо предпринимать.
Эльфы с Поперечки во главе с Домашеком расселись вокруг круглого стола. Таким образом, они все видели друг друга. Все выглядели ну, не очень хорошо. Не так уверенно и беззаботно как обычно. Справа от Домашека сидела Сольвейг. Слева — Сима. Сзади за Симой, как камердинер, стоял ее верный подсолнечник, Пластинчатый Синюшник. Возле Симы расположились Лямба, Лякса и Ляпка, пустоголовые и перепуганные. За ними следовал Фантос, крупный, красивый. Возле Фантоса развалился в единственном кресле Миляга. А около Сольвейг, аккуратно держа руки с перепончатыми пальцами на столе, сидел эльфин Рембик. Таким образом, все эльфы, обитатели Поперечки, сидели и ждали, что скажет им старший эльф, хранитель Чаши — Домашек. Домашек думал. То, что с его друзьями и подопечными эльфами начали происходить странные, с точки зрения эльфа, события, то, что их сразу всех стали преследовать неудачи и неприятности, могло означать только одно — что эльфам просто стало не хватать счастья. Никакие Эльфиры в расчет идти не могли. Это было просто.
Домашек встал, обошел вокруг стола и подержал руку над Чашей Счастья. Он сразу почувствовал тепло внутри себя. Руку стало приятно покалывать. Ощущение было такое, как будто бы на тыльную сторону ладони, которую он держал над Чашей Счастья, стекает тонкая струйка живой воды. Или почти такое. Это означало, что счастье из окружающего эфира, из космоса, извне продолжало поступать в эльфелевую Чашу Счастья. Значит, дело было не в том, что счастье исчезло.
Восемь пар внимательных глаз следили за Домашеком. За его движениями. За выражением его лица. Все ждали, что он скажет. Домашек продолжал размышлять. Счастье продолжало поступать в Чашу Счастья. Это было понятно! Но эльфов, обитателей Поперечки, стали преследовать неудачи. Значит, что-то случилось с самой Чашей. При полном одобрительном молчанье эльфов Домашек снял Чашу Счастья с постамента, и в комнате померк свет. Рембик не любил огня, поэтому со своего места быстро поднялся Фантос. Он взял кремень и кресало, высек искру и стал подносить огонек к свечам, которые стояли на подсвечнике около зеркала. Комната осветилась неровным, довольно ярким светом сальных свечей. Домашек продолжал осматривать Чашу Счастья, тонко ощупывая ее пальцами прирожденного музыканта. Внезапно Домашек вскрикнул. Лямба, Лякса и Ляпка завизжали. Миляга взял себя в руки. Пластинчатый попытался заслонить собой Симу. Фантос сцепил зубы:
— Что случилось, Домашек? — сурово спросил Фантос. — Что-то случилось, не так ли?
Домашек помолчал и поднял Чашу Счастья над головой. Он повернул ее боком и провел пальцем по одной из сторон.
— Трещина, — глухо сказал Домашек.
Всем стало плохо.
— И что, что это значит? — спросила Сима, отстраняя Пластинчатого.
— Это значит, — сказал Домашек, — что наше счастье вытекает из Чаши Счастья через эту трещину. И мы не успеваем его получить.
— Но как? — спросил Рембик.
— Почему? — удивился Фантос.
— Как это произошло? — воскликнула Сима.
— Понятия не имею, — честно сказал Домашек. — Но меня мучили предчувствия. Я точно знаю, что никто не мог попасть в дом. Ни вор, ни Эльфира, ни крыса, ни случайности. Но в Чаше образовалась трещина. И наше счастье вытекает.
— И что это значит? —  снова спросил Фантос.
— Это значит, что я, хранитель Чаши — ее не уберег, — ровно сказал Домашек.
— Глупости, — тихо сказала Сольвейг. — В жизни каждой семьи случаются всякие непонятные вещи. Ты ни капельки не виноват в том, что Чаша треснула. И вопрос вовсе не в том, почему и когда треснула Чаша,  наша Чаша Счастья, а в том, что нам делать дальше.
— Мы знаем, мы знаем, мы знаем! — закричали Лямба, Лякса и Ляпка. Почему-то на разные голоса.
Все повернулись к эльфочкам.
— Надо спросить у Домашека! — наивно сказала Лямба.
— Он все знает! — сказала Лякса.
— Он нас выручит! — сказала Ляпка.
— Спасибо, — растрогано сказал Домашек. — Спасибо, что вы мне верите. Да, я вижу только один выход.
Все снова стали внимательно слушать.
— Счастье продолжает поступать в Чашу Счастья, — сказал Домашек, — но счастье вытекает в трещинку в Чаше Счастья. В трещинку, которая неизвестно откуда появилась. Поэтому вся наша проблема заключается в том, чтобы заделать трещинку в Чаше Счастья.
Все облегченно вздохнули.
— Я так и знал, что ты придумаешь что-нибудь стоящее, — сказал Фантос и одобрительно хлопнул Домашека по плечу. — Ты отличный хранитель, Домашек!
Все заговорили, стали отодвигать стулья. Кто-то развернул конфету, кто-то стал рыться в карманах, кто-то достал платок.
— Я не знаю, как чинить трещины в Чаше Счастья, — сказал Домашек негромко.
Эльфы повернули к нему головы. Опять повисло молчание. Дело было серьезнее, чем показалось сначала. В комнате Домашека, сквозь стойкий запах можжевельника, пробился тревожный аромат полыни.
— Тогда надо пойти на Эльфелевую Башню, — сказала глупенькая Ляпка. — И спросить у Старших эльфов, что нам делать.
Абсолютно естественно, что никто из эльфов абсолютно не удивился упоминанию об Эльфелевой Башне. Удивительно было скорее то, что о ней раньше никто не вспомнил. Еще бы! Эльфелевая Башня. Ну, конечно! А что же еще? Да Эльфелевая Башня, если хотите знать — это самое лучшее, что вообще есть у эльфов. Самая лучшая в мире. Это самая волшебная, самая прекрасная башня на свете. Башня, где живут самые могущественные и самые прекрасные Старшие эльфы в мире. Это башня — дом, башня волшебства и уюта. И нет никакого сомнения в том, что там, в мировом центре эльфов, смогут помочь Домашеку и всем остальным эльфам Поперечки.
— Надо спросить у Старших эльфов, что нам делать. И отнести им Чашу,— сказала Лямба.
— И старшие эльфы, с Эльфелевой Башни скажут нам, что нам делать, — сказала Ляпка. — Они починят Чашу Счастья или дадут нам другую.
Сима не выдержала и громко чмокнула Ляпку в щеку. Пластинчатый раскланялся, как будто это Сима сделала такое прекрасное предложение. Все оживились. Все не просто оживились — все просто обрадовались. А обрадовавшись, стали обниматься и тискаться. И хотя они царапали друг друга,  и били посуду, никто не обращал на это внимания. Подумаешь, какая-то мелкая неприятность.
— Да, — сказал вдруг Рембик. — А как мы отыщем Эльфелевую Башню? Ведь мы уже сто лет там не были. Ведь мы уже сто лет не посылали туда открыток и поздравлений и не звонили Старшим Эльфам по телефону.
Все растерялись. Всем стало стыдно. Всем действительно стало стыдно.  Эльфы жили счастливо на Поперечке. И они позабыли обо всем  на свете и совсем не писали Старшим эльфам на Эльфелевую Башню. А потому было непонятно, как им, вот так с ходу, найти дорогу к Эльфелевой Башне. Потому что Эльфелевая Башня, как магнитный полюс или бродячий цирк, все время меняла свое место. Эльфы снова приуныли. Царапины стали болеть, и осколки битой посуды впиваться в ноги.
— Ну, — сказал Домашек, обходя разбитый бокал, — какие будут предложения?
Предложения поступили сразу. Хотите знать от кого? Не угадали! Не от Лямбы, не от Ляксы, и не от Ляпки. От Синюшника! Синюшник подумал вместе со всеми и сказал, что надо орать. Надо орать так, чтобы крик долетел до Эльфелевой Башни. Тогда Старшие эльфы услышат и придут на помощь.
— Это как же орать надо? — удивился Домашек.
— Громко! — уныло прошелестел Синюшник.
— Не пойдет! — строго сказал Домашек.
На дубовой полке, которая стояла на четырех ножках, сложенных из грубого кирпича, лежала здоровенная, запыленная книга. Полка едва не гнулась под весом тысяч ее страниц.
— А вот это? — вспомнил Миляга, указывая на книгу. — Учебник по поиску Эльфелевой Башни? Может он нам пригодится?
— Если нам необходимо попасть в Эльфелевую Башню по всем правилам, — сказал Домашек, — мы открываем эту книгу и по этой книге быстренько определяем, как нам найти Эльфелевую Башню.
— Так поехали! — обрадовался Рембик.
— И я с вами! — закричал Фантос.
— Ребята! — сказал Домашек. — Чтобы попасть в Эльфелевую Башню по всем правилам, надо не только выучить и запомнить десять тысяч восемьсот семьдесят страниц текста, но и изучить приложения, описывающие краткий курс физической подготовки, которую надо пройти. Курс металловедения, физиологию, ботанику, методологию изучения явлений природы, геометрию, географию.
— Да, — сказал Миляга, — такая канитель нам не подходит.
Лямба, Лякса и Ляпка заглядывали с дивана в Чашу.
— Смотрите, смотрите, как мало счастья в нашей Чаше! — кричали эльфочки.
— Да, — сказал Домашек, — времени у нас нет. Какие еще будут предложения?
— По звездам надо искать, — сказала Сольвейг и покраснела.
Домашек чиркнул что-то в блокноте, но помотал головой.
— По звездам, если по книге, целый месяц разбираться придется. Не пойдет!
— А компас? У нас же компас есть? — сказал Рембик. — По компасу мы не найдем?
— По компасу тоже долго, — сказал Домашек, — по компасу другие полюса ищут. А наш компас, хоть и называется эльфийским, на самом деле обыкновенный. По нему можно найти Эльфелевую Башню, но надо делать сложные вычисления соответствия светлой части суток с лепестками розы ветров. И учитывать количество выпавших метеоритов. Кто-то из вас считал метеориты последние три недели?
Все помотали головами. Всем стало стыдно. Количество метеоритов вообще никто не считал. Ни три недели, ни три года. И о розе ветров никто не думал. И никто не учил ботанику или математику. Эльфы с Поперечки вообще жили беззаботно, как на каникулах. Домашек скрипнул стулом. Лямба, Лякса и Ляпка стали тянуть руки вверх. Им в голову одновременно пришли три идеи, как надо искать Эльфелевую Башню.
— Говори ты, — сказал Домашек, показывая на Ляксу.
— Нам надо искать Эльфелевую Башню по цвету, — сказала Лякса, которой запомнилось больше всего голубое небо над Эльфелевой Башней, когда она гостила там маленькой.
— Идти, идти, — простодушно продолжала Лякса, — туда, где самое голубое небо.
Домашек махнул рукой и повернулся к Ляпке.
— Теперь ты!
— Надо искать Эльфелевую Башню по запаху, — сказала Ляпка, — у нашей бабушки с Эльфелевой Башни, такие вкусные пирожки с капустой, что их слышно на весь мир!
Ляпка зажмурилась, вспоминая пирожки бабушки с Эльфелевой Башни, и расплылась в улыбке.   
— А ты что скажешь? — повернулся Домашек к Лямбе.
— Надо идти, — сказала Лямба, — все равно куда. Эльфелевая Башня сама нас найдет.
Домашек чиркнул что-то в своем блокноте и посмотрел на Фантоса.
Фантос расслабился. Фантос всегда расслаблялся, когда речь шла не о тренировках.
— Ну, я знаю, — промямлил Фантос. — Может посмотреть по телевизионным программам? — Фантос всегда, когда не тренировался в гамаке, смотрел телевизор. — Может, пощелкать пультом?
Домашек перевел взгляд на Милягу. Миляга развел руками и улыбнулся.
— Извини, Домашек, — сказал Миляга, — я тоже прогулял.
— Да! — сказал Рембик, — давно мы дома не были. Никто уже и не помнит, как до  Эльфелевой Башни добраться.
Лямба, Лякса и Ляпка снова залезли на скамейку и стали заглядывать в Чашу.
— У Пролетающего Бруса надо спросить, — неожиданно подсказала Сима. Синюшник покивал.
— Пролетающий Брус? — удивился Домашек. И снова что-то записал в свой блокнотик. — Но Пролетающий Брус летает только в Каньоне. Только вниз. Вылетает из трубы и падает в озеро. Кто туда полезет? В озеро! И с обрыва с ним не поговоришь.
— Я не полезу! — сразу сказал Рембик. — Озеро там мелкое, а Брус здоровенный. Он мне по башке ударит — и рыбец, в смысле — конец!
Синюшник пошевелил пластинами.
— Синя говорит, — перевела Сима, — пусть эти лезут. Она указала на Лямбу, Ляксу и Ляпку. Они цепучие.  Лямба сверху прицепится, с обрыва, за пенечек зацепится. Лякса за ней. А Ляпка — за Ляксу. Так Ляпка возле норы Пролетающего Бруса и окажется. Пусть у него и спрашивают.
Все согласились, что эта идея хорошая. Остальные эльфы, которым не надо было цепляться друг за дружку и лезть вниз, потому что им не надо было. А Лямба, Лякса и Ляпка, потому что они были эльфочками глуповатыми и добродушными. Все быстро собрались и уже через десять минут были на обрыве. Обрыв зарос просто прекрасно. На нем было полно кустов, деревьев и пеньков. Лямба, Лякса и Ляпка стали моститься над обрывом, цепляясь друг за друга. А все остальные свесили головы с обрыва, чтобы посмотреть, что получится. Получилось здорово. Лякса зависла, как десантница, прямо над норой Пролетающего Бруса. Лямба и Ляпка висели цепочкой. Лямбу держал Фантос. И не успел Пролетающий Брус вылететь из норы, как Ляпка что-то затараторила. Брус на лету что-то пробурчал ей в ответ и камнем упал в свое озеро. Он упал в озеро и пошел под воду. Никто не знал, что это было для Бруса: работа, ритуал, или хобби. Просто Брус летающий так жил. Зато Брус летающий все знал. Он, например, мог  сходу бы рассказать вам, где найти сто тысяч гривен, потому что Брус летающий — все знал. Правда, знал все на свете. Но спросить у него что-нибудь было не так то просто. Может поэтому он и жил так, чтобы у него никто ничего не спрашивал. Неудобно жил. Ляпку подержали еще, но Брус больше не показывался. И Ляксе надоело висеть у норы. Короче, вытянули репку, то есть Ляпку, и сразу у нее торопливо все  стали спрашивать, забыв о Лямбе и Ляксе. Лямба, и Лякса выкарабкались сами.
— Ну, что? — приставал к Ляпке Миляга. — Спросила?
— Спросила! — важно отвечала Ляпка. — Известное дело, спросила.
— А что спросила? — уточнил Рембик, потому что Ляпка была пустоголовая.
— А что, я не помню, что спрашивать? — обиделась Ляпка. — Спросила, как пройти к Эльфелевой Башне.
— Ну и что? Он тебе ответил?
— Ответил, — сказала Ляпка.
— И ты дорогу запомнила? —  спросила Лямба у Ляпки.
— Я запомнила, — гордо сказала Ляпка. — Если по уврагу, на путите, то через родогу пройдете, потом ам, где релектовали, преслыльню, и по сусекам эка, эчка и эпта.
Все рты поразевали, включая Ляксу и Лямбу.
— Хорошо! — сказал, помолчав,  Домашек. — Значит, надо идти прямо, — Домашек это неискренне сказал, безрадостно.
— Не прямо, а правее надо искать, — сказала Сольвейг.
— Почему? — удивился Домашек.
— Так, — пожала плечами Сольвейг. — Правее — всегда звезды ярче.
— Кто мне еще даст совет на дорожку? — строго спросил Домашек, оглядывая эльфов, и перелистал свой блокнот.
— Вдоль речки надо идти, — сказал эльфин, потому что Эльфелевая Башня всегда  находится рядом с речкой.
— Разумно, — сказал Домашек.
— Эльфелевая Башня — на шесток! Эчка, эчка, — подтвердила Ляпка.
— Ну что, решили? — спросил Домашек.
Хотя, откровенно говоря, никто ничего не решал.
— Интересно, — сказал Рембик, наклеивая на пенечек кусок мокрой газеты, которую он выудил из лужи.  — Интересно, а что если поискать нашу Башню в том направлении, куда летят газетные утки?
Фантос посмотрел, нет ли в мокрой газете программы. А Миляга, вместо девочек, забрался на лавку и посмотрел, сколько осталось счастья  в Чаше счастья.
— Короче — дело к ночи, — сказал Домашек, — все, что вы мне показали и рассказали интересно. Правда, интересно. И Пролетающий Брус, и Эхо и другие способы. Однако, наверное, мы не должны слишком долго думать, потому что Чаша увы треснула. Я думаю, что лучший совет — это просто идти искать Эльфелевую Башню, как сказала Лямба.
— Это я так сказала, — закричала Лякса.
— Нет, это я так сказала, — закричала Лямба.
— Будем надеяться, — не слушая никого, сказал Домашек задумчиво, что Эльфелевая Башня  сама нас найдет. Мы не можем долго думать, потому, что Чаша, увы, треснула. Я оставлю вас дома, — повернулся Домашек и обвел всех эльфов взглядом. — Я оставлю вас дома, а сам пойду навстречу Эльфелевой Башне. Единственное место, где вы можете чувствовать себя в безопасности — это мой дом. Поэтому, дорогие мои, — Домашек еще раз осмотрел всех своих подопечных, — поэтому, дорогие мои вы будете прятаться в доме, а я вас покину.
— Покинешь? Как покинешь? — удивился Рембик.
— Ты что нас бросишь? — спросил Фантос.
— Нет, — сказал Домашек, — я посажу вас дома, закрою вас на ключ, возьму с собой Чашу Счастья и отправлюсь искать Эльфелевую Башню.
— Один? — удивился Рембик.
— А ты думаешь, что если мы пойдем с тобой или с Фантосом, — сказал Домашек, — то девочки будут в большей безопасности? А может мне взять с собой Пластинчатого?
Синюшник попытался спрятаться за Симу.
— Конечно, я пойду один, — подвел итог дискуссии Домашек. — И ничего со мной не случиться. И с вами ничего не случится. В Чаше осталось совсем немножечко счастья, во-первых, а во-вторых, если ее нести правильно, то там, в чаше, всегда будет немножечко счастья. А если в чаше будет хотя бы немножечко счастья, то я почти ничем не рискую, отправляясь на поиски Эльфелевой Башни. Мне обязательно повезет.
— А мы? — спросили Лямба, Лякса и Ляпка, доверчиво улыбаясь.
— И вы ничем не рискуете, — сказал Домашек. — Какой же я был бы старший, если бы не знал, что оставляю вас в безопасности. Я долго экспериментировал с разными предметами и пришел  к выводу, что счастье никогда не выливается из бумажных пакетов. Поэтому я заранее достал несколько десятков бумажных пакетов и наполнил их счастьем из Чаши. Думаю на все время, пока меня не будет, вам этого хватит.
— А погулять можно? — спросил Миляга. — Там на речку с Поперечки такие девочки отдыхать приехали.
Лямба и Лякса хихикнули.
— Какие девочки? — рассердился Рембик. — Сказано тебе — тут ждать. Будешь со мной в шахматы играть.
— А я с кем? — завопил Миляга.
— А ты с Ляпкой.
Ляпка, которая уже задремала, подхватилась, широко распахнула глаза и захлопала в ладоши.
— А во что мы сыграем? — спросила она у Миляги.
— Кышь отсюда! — рассерженно сказал Миляга. — Я с девчонками не играю.
— А в сундуки лазить можно? — спросила Лякса и Лямба.
— Можно, — ответил Домашек. — Только все обратно сложите.
— А мультики смотреть? — спросил Фантос.
— И мультики смотреть можно, только телевизор много счастья жрет, — сказал Домашек, — смотрите, чтобы хватило. А то будете тут в темноте сидеть.
— Ты же сказал, что счастья в пакетах много! — удивился Фантос. — Я бы пощелкал, может, обо мне что-то покажут.
— Вернусь, пощелкаете! — пообещал Домашек. — На телевизор никакого счастья не напасешься.
Пока они разговаривали, Домашек упаковывал Чашу Счастья в бумажный кулек. У него трескался уже второй.
— А какой у тебя план? — спросил у Домашека Рембик.
— По речке, — сказал Домашек. — По речке и пойду, как мы и говорили. По речке вверх.
— А потом?
— А что, потом? — удивился Домашек. — Потом Эльфелевую Башню найду, Старшим эльфам поклонюсь, приветы передам, на жизнь немножко пожалуюсь. Старшие эльфы Чашу починят, я погощу немножко и домой.  Треснувшая чаша для Старших эльфов пустяк.
— Мы тоже хотим погостить у Старших эльфов, — захныкали Лямба, Лякса и Ляпка. — Нам тоже хочется.
— Цыц, — прикрикнул на них Домашек. — Вот я дорогу узнаю, а потом все вместе сходим. Может Старшие эльфы за нами какой-нибудь ковер пришлют. Самолет. Не потащу же я девчонок-эльфочек по кучкам и кочкам.
— Это верно, — сказал Рембик и пожал Домашеку руку. — Ты давай скорее, и приветы всем передавай.
Домашек завернул кулечек в курточку и принял его подмышку.
— Ну, что? — сказал Домашек, — присядем на дорожку?
Все присели и помолчали. Хотя Домашеку было и жалко остающихся друзей: Рембика, Милягу, Фантоса, Сольвейг, Лямбу, Ляксу, Ляпку и Симу с Синюшником. А остающиеся эльфы тихонечко желали Домашеку счастья, и готовы были отдать ему свое, припасенное в бумажных пакетах. Но все знали, что чужого счастья Домашек  не возьмет. Наконец он вздохнул, встал и направился к выходу. Эльфы загомонили ему вслед всяческие пожелания. Лямба, Лякса и Ляпка захныкали, у Пластинчатого тоже намокло. Миляга держался мужественно, а Фантос — торжественно.
Домашек запер дверь снаружи своими ключами, положил их под ступенечку, вскинул чашу на плечо и быстрым шагом отправился к речке.
Домашек давно из дома не выходил, давно к речке не подходил. И очень он удивился, как разлилась речка. Она так разлилась, что конца-краю не было видно. Домашек к привычному броду пришел. А брода —нет!
— Как нет? А никак нет!
— Почему?
— Потому что. Может, дожди прошли, может, родники забили. В общем, там, где обычно Домашек на ту сторону переходил — глубоко.
Походил, походил Домашек по берегу, смотрит — мужики у бережка лёпаются. Не плавают и на берег не вылазят. А так — окунутся и плещутся на мелководье. По грудь в воде. Странные какие-то мужики. Для пляжников — холодно, время не то, для рыбаков — не то место.
— Наверное, — думает Домашек, — это не простые мужики. Наверное, это водяные мужики. Дай-ка, — думает Домашек, — я у них спрошу, что случилось.
Подошел Домашек культурно к водяным мужикам, как он умеет: ни ряби на воде не было, ни листик не шелохнулся. Человека они бы сразу заметили. Но он ведь не человек, а эльф. Подошел Домашек, так как он умеет, да как гаркнет мужикам на ухо: — Здорово, мужики!
Водяные мужики так и присели с головой. Все трое — один рыжий, один лысый, один с усами. Так и попадали. Может, и лужиц понаделали. Только лужиц в речке не видно.
— Чего орешь то? — спросили мужики водяные, выныривая. — Люди делом заняты, а ты ходишь, орешь. Чего тебе надо? Выскочил, понимаешь, мы тут чуть не того…
Домашек смутился.
— Извиняюсь, конечно, — сказал Домашек, — привычки проклятые. Извините повсеместно.
Мужики помягчели.
— Ну, чего тебе надо? — говорят. — Говори и уходи. А то мы тут делом заняты.
— А чем вы тут заняты? — спросил Домашек. — Вы что, водяные?
— Никакие мы не водяные, — сказали мужики. — Водяные сами по себе плавают, гуляют, а мы тут работаем. Видишь, авария случилась — подземную речку погулять потянуло, вот она в нашу надземную и влилась. Все залило. А нам, Баламутным — чини. Будем тут лёпаться, пока не починим. Так что говори, что надо и отваливай. Нам работать надо.
— Я башню ищу, — сказал Домашек. И кулек в курточку завернутый показал.
— Какую башню? — не поняли мужики.
— Нашу, Эльфелевую. Найти не поможете?
— Ну, ты даешь! — сказал водяной мужик с усами. — Ты бы нас про заслонки спросил, про дренаж, про трубы. По водопроводной части мы бы тебе все ответили. А про Эльфелевую башню знать не можем. Не знаем, мужик, извини.
— А разлив-то велик? — спросил Домашек. Он чувствовал себя неудобно.
— Да, здоровый, — ответил водяной мужик. Тот, что рыжий.
Домашек Баламутным кивнул и повернулся. Баламутные снова лёпаться начали, чинить что-то. А Домашек платочек достал, лоб вытереть. А из платочка у Домашека компас выпал и в воду — плюх. И Баламутные сзади — плюх, плюх, плюх. Домашек ничего не заметил и ничего не услышал.
И дальше пошел.
А из камышей тихо-о-о-нечко отщепенец из Эльфириной команды выскочил, за компасом нырнул, компас под водой нашарил и помчался куда-то, не разбирая дороги.
Домашек посмотрел на небо внимательно и увидел, где разлив сужается и снова русло речки начинается. Знаете, почему на небо посмотрел? Если эльф в небо посмотрит, то в небе такой эльф как бы отражение земли видит. Вы удивляетесь, почему эльфы сразу на небо не посмотрели, чтобы Эльфелевую Башню увидеть? Потому что. Потому, что отражение Земли на небе, как в зеркале, такие же размеры видимости имеет. А если Эльфелевая Башня там, за горизонтом, за речкой, за камушками, то смотри, не смотри, ничего не увидишь. Потому, что она  с земли не видна. И в зеркале ее не видно. На небе. Ясненько?
Ну вот. Поправил Домашек Чашу на плече и пошлепал по воде разлива в ту сторону, где  у речки русло начиналось. Ведь это эльфин в воде плавает как рыба, а обыкновенный эльф вполне обыкновенно может ходить по воде, как по суше. Ну, почти как по суше. Как по песку или по снегу. Проваливаясь, правда, то по щиколотку, то по колено, кое-где и глубже. Но идет, а не плывет. Идет эльф, как по песку. Поэтому Домашек этот разлив прошел, хотя и с трудом, еле ноги вытаскивал. А на той стороне за корень зацепился и вылез из разливчика. Отряхнулся Домашек и думает: «Вот-вот темнеть начнет,  не на берегу же мне ночевать. Ведь на берегу страшно, русалки всякие, водяные. Вон сколько страшилок Рембик каждый раз про подводный мир рассказывает. Особенно, когда пенки нахлебается». Короче, забрался Домашек в самую глубину леса, что стоял стеной около речки на той стороне, выбрал местечко наподобие полянки, чуть посвободнее, и с пенечком. Домашек пенечки любил. И тут решил остаться на ночь. А пока возился, пока шалашик себе строил — стемнело. Сверху луна тучами затянута, снизу мгла.
— Нет, — решил Домашек, — так не пойдет, не надо нам темноты. Нам посветлее надо.
И заклинание вспомнил на ясную луну. Из Домашека заклинания как горох из стручка выскакивали.  При каждом удобном случае. Сделал Домашек заклинание большого круга лунного света, чтобы ни его, ни Чашу на полянке в глухом лесу видно не было. Потом приворожил Домашек пустяковое волшебство, приворожил окрестных светлячков, соорудил из этих светлячков холодный костер, достал из кармана курточки флягу с пенкой елового отвара.  Смотрит на холодный костер и пену отхлебывает. Эльфы страшно любят пенку с любых продуктов. Можно сказать, что пенка — любимый напиток эльфов Поперечки. Домашек особенно пенку елового отвара любил.
Нахлебался Домашек пенки, закусил холодным мухомором из-под дерева, и что-то у него в голове помутнело. Так помутнело в голове у Домашека, как будто кто-то специально на него чары напустил. Вспомнил Домашек сколько неприятностей на эльфов обрушилось.
— А вдруг, — думает, — это эпидемия. Вдруг это не только на эльфов, вдруг, это на всех жителей Поперечки и окрестностей чары обрушились. Смотри вон, у Баламутных речка прохудилась.
— Вдруг, придут сейчас из серого сырого леса бедные жители и спросят жалобными голосами: — Домашек, нет ли у тебя капельки счастья? А я им скажу — нет!
Подумал Домашек, подумал и засунул Чашу Счастья в кучу прошлогодней листвы.  И побрызгал сверху, чтобы естественнее выглядело. Успокоился немного. Чуть-чуть успокоился и опять думает:
— А если придут все-таки сизые жители  и спросят  меня слабыми голосами: «Домашек, а может, есть у тебя Чаша Счастья?» «А я скажу —Нет! А они у меня спросят: «А что у тебя в куче листвы зарыто?»
— Ой, найдут, — испугался Домашек. Выгреб он Чашу Счастья из кучи листвы, залез  на дерево и в дупло ее затолкал. Затолкал Чашу в дупло, а сам думает:
— Вот придут сейчас несчастные жители окрестностей и спросят:
— Что, Домашек, нет ли у тебя  лишней капельки счастья?
Я им скажу: Конечно, нет! А они спросят:
— А что у тебя в куче листвы?
— А я кучу листвы разгребу и скажу — ничего! Они спросят:
— А что ты в дупло на дереве затолкал?
— Найдут! — расстроился Домашек. Вытащил Чашу из дупла и в луже ее притопил — почти не видно. Только за фляжкой потянулся — мысль его ошарашила: А вдруг они все равно явятся, несчастные жители окрестностей. Явятся и спросят:
— Домашек, нам так не везет. У нас сплошные проблемы.  Нет ли у тебя хоть капельки счастья?
— А я скажу — нет! — думает Домашек.
— А что у тебя в листве зарыто?
— А я скажу — ничего!
— А что ты в дупло затолкал?
— А я скажу — ничего!
— А что у тебя в лужице притоплено?
— Найдут! — горько подумал Домашек. Вынул он Чашу Счастья из лужицы, сдул светлячков и пошел перепрятывать. Сел Домашек на пенечек, дунул, плюнул, глянул и задумался:
— Ну, дела! А если эти жители все-таки явятся, попросят капельку счастья? Что я им скажу?
— А я им скажу — нет!  — повеселел Домашек.
— А в листве, что зарыто?
— А я скажу — ничего!
— А  в дупле, что спрятано?
— Я скажу —  ничего!
— А в луже, что притоплено?
— А я скажу — ничего не притоплено!
— А под пенечком что зарыто?
— А вот это совсем враки, — развеселился Домашек, — ничего у меня под пенечком не зарыто! — И встал как вкопаний.
Кто?
Домашек!
А чего он встал?
А того, что забыл, куда Чашу Счастья спрятал. Встал и стоит как дурачок. Какая уж тут пенка! Какой уж тут отдых…
Домашек свою Чашу по всей полянке до утра искал. И никто к нему не подходил. Никакие несчастные местные жители. В общем, пока  Домашек Чашу искал, рассвело по-настоящему. И тут Домашек свою Чашу увидел. Оказывается, Домашек  ее и не прятал совсем. Домашек, оказывается еще в первый раз, когда заклинание создавал — он ее так изменил, что Чаша просто невидима была. Под лунным светом. Поэтому когда Домашек  Луну полную запустил, без облачков  — Чашу при Луне не видно было. В общем заморочил Домашек сам себя. Потому что Чаша на пенечке стояла. На виду. Подхватил он Чашу Счастья — обнимает, целует, хвалит. Хорошо, что он ее нашел. Собрал он все разбросанные листочки, заровнял ямочку, дунул на воду,  три раза вокруг пенечка обошел. Все на полянке, где провел ночь Домашек, приобрело первоначальный вид.
Усталый, но довольный Домашек покинул полянку, крепко прижимая Чашу к груди. Взглянув на небо, Домашек выбрал для дальнейшего пути другой маршрут, не тот, которым шел накануне. Надоело Домашеку шлепать по лужам. Решил Домашек, что пробираться через корни, ветки и палки гораздо удобнее. Но вот как только Домашек миновал Большой Круг, который он при помощи заклинания лунного света нарисовал накануне, его словно что-то кольнуло, как там, в домике  на Поперечке. Или там в дороге. Домашеку  вдруг показалось, а, может, он просто почувствовал, что неподалеку вдруг вспыхнули те же желтые глаза рыси. Ослепительно вспыхнули, словно увидев его. На мгновение взгляд желтых рысиных глаз сфокусировался на Чаше Счастья у Домашека подмышкой. Потом взгляд потух — как будто из опасения, что его заметят, только что-то зашелестело вокруг Домашека. И шелест то удалялся, то приближался.
Но Домашек мужественно решил не обращать на такие страхи внимания, списывая такие страхи на ночную суету и усталость.
Домашек бодро продирался сквозь  прибрежные заросли, но так как Домашек все-таки был эльф, а не мишка-косолапый, то никаких неудобств жителям кустарника Домашек  не приносил, ловко минуя гнезда, птенцов и звериные тропки и не нанося им никакого ущерба.
Эльфы с Поперечки не любили наживать себе врагов. Но вот, с косогорчика, сверху, вдруг посыпались груды камней вперемешку с ветками, мусором, землей. Путь Домашеку мгновенно преградила возникшая куча мусора. Домашек круто остановился. Прямо перед ним внезапно выросла стена из ракушечника, веток, камней и песка.  Из нее торчали ветки, и сыпался песок. А слева, в зелени листвы Домашек вдруг увидел какой-то высоченный забор зеленого цвета.  Может, поэтому он не сразу бросился Домашеку в глаза. Домашек раздвинул ветки. Забор оказался очень высоким. Наверху забор опутывала нить колючей проволоки, а за ним ничего не было видно.  В заборе тоже ничего не было видно, кроме калитки.
Домашек  подергал за ручку. Калитка оказалась незапертой. Она немедленно подалась. Домашек  посмотрел на груду мусора, который преградил ему путь и, не задумываясь, шагнул в сторону калитки.
Только Домашек вошел в калитку, как перед ним возникла Эльфелевая Башня. Яркая красивая, домашняя. Замерев от счастья, Домашек бросился к Эльфелевой Башне, прижимая к груди Чашу Счастья и  взбежал по ступенькам. Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь… и нога Домашека повисла в воздухе. Домашек не встал на восьмую ступеньку. Нога Домашека зависла в воздухе. Ступенек у Эльфелевой Башни не могло быть восемь. Домашек не встал на восьмую ступеньку. Он вдруг застыл.
— Ой, — застыл Домашек, — а где же кирпичная дорожка, где же розовые кусты семь розовых кустов у входа, где ров? Где мостик через ров? Где оббитые железом двери.
Ничего этого не было и в помине. Была только Башня. И вели к ней десять ступенек. А должно было быть семь. Семь ступенек Эльфелевой Башни. И Домашек с зависшей ногой и Чашей Счастья, прижатой к груди,  почувствовал себя вдруг стоящим на канате.
… Оказалось, что он и стоял на канате. Точнее на досочке — над пропастью.  Миражи башни рассеялись и Башня исчезла вместе с забором. А вместо Башни внизу открылся глубокий овраг с острыми камнями на дне, и досочка, на которой балансировал Домашек. А внизу оврага стояла нагло улыбаясь и уперев руки в боки… Эльфира.
Да, Эльфира. Совершенно безвредная с точки зрения Домашека неприятность Поперечки. Эльфира, от которой Домашек никогда не ждал никаких неприятностей, и чьи выходки он всегда считал совершенно безвредными. Эльфира смотрела на Домашека желтыми глаза рыси из-под длинного козырька бейсболки. Вокруг Эльфиры бесновалась компания отщепенцев с Поперечки.
— Сейчас будет немножечко больно, — улыбаясь сказала Эльфира.
Отщепенцы вокруг Эльфиры обидно захохотали.
Эльфира начала разминать пальцы, готовясь выхватить у падающего Домашека Чашу Счастья. Но Домашек не рухнул. Он балансировал изо всех сил на бревнышке, нависшем над оврагом. Бревнышко под Домашеком раскачивалось все сильнее.
Эльфира захохотала и разминала пальцы, готовясь выхватить у Домашека Чашу Счастья, как только он рухнет.
— Помогите! — закричал Эльф Домашек. И досточка под ним завибрировала.
Домашек перехватил Чашу. Не было бы счастья, да несчасть помогло. Все счастье, что осталось в Чаше пролилось на Домашека, и произошел счастливый случай. Внезапно из-за тучи вылетел на Добром Драконе  красивый седобородый Старший Эльф в кепке в полосочку черно-белую. Черно-белый шарф развевался у него за спиной как знамя. Метнув огненную стрелу в перепуганную Эльфиру, Старший Эльф на своем полосатом черно-белом Драконе подлетел к Домашеку и подхватил его подмышки. Ноги Домашека болтались в воздухе, он улыбался…
Через минуту Дракон завис над поляной, седобородый Эльф мягко поставил Домашека на ровную поверхность и сам спрыгнул на землю. Дракон опустился левее и стал обдирать куты сирени и чавкать. Старший эльф похлопал оторопевшего и улыбающегося Домашека по плечу. Домашек продолжал бережно прижимать к груди Чашу Счастья.
— Ну-ну, — сказал Старший Эльф, и подтолкнул Домашека. — Все уже, успокойся.
Домашек сделал одеревеневшими ногами мах, другой, а потом вдруг расплакался.
— Успокойся! Ну! — Старший Эльф достал платочек в черно-белую полосочку и подал его Домашеку.
Всхлипывая и утирая сопли, Домашек рассказал все. И протянул Старшему Эльфу Чашу Счастья. Старший  Эльф принял из рук Домашека Чашу, осмотрел ее, провел пальцем по трещинке и пожал плечами.
— Ну, ничего особенного. Сейчас полетим на Поперечку, по дороге где-нибудь наберем глины без косточек.
— Глины без косточек? — очень удивился Домашек. Он не подозревал, что трещинки в Чаше Счастья можно лечить глиной без косточек.
— Ты еще очень маленький Старший Эльф, — мягко улыбнулся седобородый  и похлопал по черно-белой сумке через плечо, — я оставлю тебе кое-какие книги…
— А что будет с Эльфирой? — спросил Домашек, вспоминая недавние события.
— С Эльфирой? — пожал плечами Старший Эльф. — Эльфира сделала хороший мираж. И я думаю с чьей-то помощью. И, знаешь,  — засмеялся Старший Эльф лукаво. — Ничего с ней не случится. Пусть она поживет как настоящая эльфочка. Ведь ей так хочется быть королевой эльфов. Сегодня ей повезло — я улучшил ее мираж. Теперь ее миражи почти-почти-почти как настоящая Башня Эльфов. Эльфелевая Башня. Я думаю, Эльфире приятно будет в ней пожить. Но когда-нибудь она покинет эту Башню, чтобы украсть Чашу Счастья. Но если она решиться ее покинуть, то эта Башня никогда не примет ее обратно. Разве что в компании с эльфом. — Старший Эльф засмеялся, повязал на рукав черно-белый платок, которым утирался Домашек и свистнул Дракону. Дракон отвалился от сирени, зашлепал в их сторону, и вскоре они улетели.
По дороге Старший Эльф собрал немного свежей грушевой смолы, и на лету, недалеко от Букингемского Дворца, где жил Бука, стал обмазывать Чашу, что-то напевая.
— Так вот какая глина без косточек, — думал Домашек. Они летели неспеша, но тот путь, который Домашек прошел за полтора дня у черно-белого Дракона отнял меньше двадцати минут.
Вскоре они были над Поперечкой.
— Там, — указал на домик Домашек. Черно-белый Дракон плавно спустился. Пока Старший Эльф снимал с Дракона черно-белое седло Домашек побежал к домику, достал ключ и распахнул дверь.
В домике никого не было. Ни Рембика, ни Миляги, ни Фантоса, ни Сольвейг,  ни Лямбы, Ляпки и Ляксы, ни Симы с Синюшником.
… Это потому, что все были во внутреннем дворике-патио. Все  играли в песочнице — со смехом строили какой-то песочный замок. При виде Домашека и седобородого Старшего Эльфа все эльфы с Поперечки стали орать, визжать, смеяться, хохотать и наперебой рассказывать и расспрашивать, обниматься и петь.
А потом все обступили Чашу Счастья.
Только Сольвейг не толкалась, не суетилась и не орала от счастья.
Она стояла в сторонке и думала.
- А я знаю, – думала Сольвейг, – почему она треснула, Чаша счастья.

 Конец первой книги