31. Видение второе. Владыка Всех Муз

Завесы пали. Тяжелые, багровые, словно налитые кровью, они легли неуклюжими складками у ног Победителя. Они сдались. Они не могли ему противиться.
И я не мог – я, творец мыслящий и разумеющий всю фатальность затягивания в водоворот – не мог оторвать глаз от сцены. И мне оставалось лишь внимать. Внимать, как строится по кирпичикам моя смерть, строится, обретает форму, хорошеет – и в конце концов становится невыносимо прекрасной, настолько прекрасной, что ослепляет всех сидящих вокруг – кроме меня.
Победитель медленно, уверенно, спокойно идет по трупам, чью улегшуюся плоть символизируют тяжелые портьеры. В его темных, едва лишь искрящихся глазах я вижу бесконечную усталость и вселенскую грусть.
Я понимаю его. Сколько личин он перемерял! Сколько спектаклей отыграл! Сколько приговоров произнес! Не счесть… Он видел все, что только можно было видеть, слышал все, что можно было слышать, чувствовал все, что можно было чувствовать – от величайшего наслаждения до ужаснейшей боли…
Потому он и является величайшим художником, что сквозь его руки прошел весь спектр.
Но я прошелся по мосту, сходя на промежуточных землях, отщипывая кусочек то там, то здесь – и все  перевоплощая в стихи. На моей палитре – те же цвета, но их неоспоримо меньше…
Потому что я жил слишком мало!
Я видел, касался, пробовал на вкус – но за секунду до полного прочувствования букета я выплевывал вино.
А оно могло оказаться ядом.
Могло оказаться и живой водой.
Я ступаю по портьерам навстречу ему – единственному достойному противнику, единственному непонятому королю.
Его манжеты белоснежны, мои же – красны, хотя я грешил много меньше его… И я склоняюсь к его плечу, не в силах сдержать рыдания.
Он смеется.
Он смеется.
Он смеется!
И занавесы вновь струятся по краям сцены, слепцы рукоплещут, недоумевая: могли ли небеса сотворить подобный талант?! Он смеется, совершая преступления. Он злорадствует, отпуская грехи. Он велик!
Я смотрю из-за кулис и вижу, что нет предела совершенству, нет конца безумию, которое порождает гениальность – неожиданную, изменчивую, вечную.
Мой Властелин! Я – счастливец, когда следую за тобой!
Ни одна Грань Искусства никогда не искрилась так, как от прикосновения твоих жестоких пальцев!
Ночь завидовала темноте твоих глаз, а день – их свету!
Мы, Твои названные дети, раз за разом принимали Тебя в свое сердце, не ведая, что если мы велики – мы уже принадлежим Тебе, ибо не мы тебя приняли, но Ты – нас.
И, греша век за веком, мы никогда не отпустим Тебя в Неименуемое…
Я кричал в пустой зал, приобретавший со временем очертания моей комнаты, а величайший Гений сего мира, который не мог не слышать меня, смотрел на меня и теперь – с полотна, на котором я вчера собирался написать божество, но утром – передумал.