23 июня
А потом в эту желеобразную массу сего локального бытия приехали они. Он был очень взволнован и странно смотрел на дымящуюся у моего лица самокрутку. Она говорила о каких-то проблемах или даже о чем-то совсем серьезном. Он уже знал все это, он переживал это вместе с ней, но она все равно рассказывала будто только ему, во всех подробностях, усталым голосом. Я задумчиво, внемысленно курила и смотрела то в оконную перспективу, то в слегка ожившую к вечеру комнату. Только сейчас, когда папа оперся о краешек письменного стола, я заметила, что часть мебели под серым имеет темно-коричневый оттенок.
Это важно? Вряд ли. А говорили о важном. Я молчала, и всем казалось, что я молчу тоже о чем-то важном. И это обязательно что-то означает. Я долго молчала (или говорила?) о дочке. Как она там, не скучает ли? А надела ли она сегодня то голубенькое платьеце с кружевами? Она такая милая, когда кружится в нем по комнате и танцует сама с собою, намурлыкивая что-то под нос... И он умильно улыбается ей. Наверное, он счастлив. Когда я приеду домой, я обязательно спрошу его, не грустила ли она и вовремя ли ложилась спать. А пока нужно еще посмотреть в серое и что-то решить. Сказать что-то одно. Умное, определенное и однозначное. Главное, не смотреть на их усталые, будто вдруг постаревшие лица сквозь этот серый воздух, а все время помнить воздушное нежно голубое платьеце, маленькие ладошки и ту нежную улыбку.
Свидетельство о публикации №109042400496