Письмецо

Садись со мной рядом, Боже, доставай сигареты, звук делай потише, снимай шляпу. Сейчас я расскажу тебе, как все вышло. Про жизнь, синонимом для которой стала драка.
Видишь ли, я никогда не плакала и не билась в истериках, когда хоронили чье-то тело.
Я думала: ну ушел, ну вернется, право слово. Что они все как маленькие? Надоело!
Я всегда думала, что им там лучше, что путь там чище, дороги равнее и вообще-вечное лето.
Иногда очень даже хотелось уйти с ними, бежать по дороге из солнечных кирпичей за рассветом.
Но когда они приходили в мои сны- я кричала, кричала до дрожи в коленках, до неврозов.
Отчаянно вжималась в угол стенки, пытаясь выдохнуть эту боль, становилась совсем серьезной.
Поднимаясь по лестницам подъездным, старалась идти быстрей, слышала чьи-то шаги, боялась танцующей тени.
Бежала домой, сломя голову, запирала дверь и вжималась в стенку, падая на колени.
Возраст брал свое, на сдачу давая боль, каждый новый год кто-то со мной прощался.
Я по-прежнему не признавала истерик и слез, только все они по прежнему шли ко мне во сны, и каждый, каждый следующий в них смеялся.
Я не понимала, за что меня хотят разорвать изнутри от невыносимой боли.
Зачем полосовать мне жизнь, как будто я должна за всех: за себя и вновь ушедшего, за обоих.
Наконец наступило время тишины, когда все уходили безмолвно, не посылая последних писем.
Я стала спать спокойно, но не до сна было особенно. Ночью метался бисер.
Ночью звенела музыка, лился рекою ром, жизнь состояло только из after-party.
Были забыты заботы, оставлен дом, быстро менялись- туфли, подруги, платья.
Было не страшно, молодость, словно шторм, крутила меня об берег не била долго.
Впрочем, все что сейчас осталось для меня с той бесследной поры- это музыка и наколка.
А потом пришло время одиночества и коньяка, балконных тет-а-тетов с вуалью ночи.
Свобода стала пиком блудной мечты, а серость дней вылилась в эти строчки.
Мне больше никто не снился из тех кто был сом ною рядом пока ещё, и кто не был.
Спасла спокойно, по ночам открывая мир, а под утро отдаваясь в объятья Гебы.
И тогда наконец дошло, наконец пришло, я не помню с какой минуты, какого черта.
Просто стало понятно, что мне без них тяжело, не потому что их нет, а потом что прошлое стерто.
Все что осталось в памяти- люди, глаза, места, до боли знакомые сердечному аппарату,
Ситуации, чувства, эмоции-все ушло, забрав с собой неустойку за неуплату.
Мне больше туда не вернуться, мне больше не попить из колодца воды ледяной, не посмущаться, не улыбнуться,
Так как это было там, куда  мне уже не докричаться, не вернуться.
Видишь ли, Боже, ты забрал мое прошлое не оставив отпечатков.
Все что ещё храню- это де жа вю и пара образов, режущих сетчатку.
Но я не злюсь, я не прошусь назад, мне просто больно по прежнему коленки,
Когда мне снюсь я сама пару десятков лет назад и тех, что ушли неясные оттенки.
И рано ли поздно исчезну и я сама, со временем память развеется, люди сгинут.
И я не останусь ничем, пролет окна, разве что запомнит мою спину.
А знаешь, Боже, если б ты действительно был, и я как дура не говорила бы с Вордом,
На мое письмо пришел бы короткий ответ:»Встретимся и поговорим в морге..»