Когда на суровом лице митрополита...

Когда на суровом лице митрополита священнодействуют слёзы…,
я мысленно встаю на колени
перед таинством богослужения.
О! Какие грозы,
какие стылые тени,
какие наваждения
неизмеримой,
вневременной тьмой
застывают перед незримой
зрением мира стеной
сквозного внутривенно-небесного жжения
благодати Богоощущения,
сохранённого в суете мирской!

Мысли о светлом – небесная часть в каждом.
Приговорённой плоти уместно ль гордиться?
Мысленно встаю на колени
под взглядами мучеников всех поколений.
Душа, искалеченная, убиенная, воскрешённая птица,
садится
на пробитую недомыслием ладонь.
И дух, сжигающий лишь плотское огонь,
кровью Спасителя по моим венам струится.
Это – нерукотворно.
И как бы проворно
не бегал, озабоченный коммерческим, быт –
ему ничего не светит,
когда, охваченный Божественным, плачет суровый митрополит.
Огнь духа сжигает жира сети,
свет фаворский сквозь опущенные ресницы
струится
на сострадающие миру лица.

Ещё не один пророк будет убит.
Нам не дано знать, сколько веков Голгофа продлится.
Дух, приближающий Воскрешение, среди спящих скорбит.
Гефсиманская быль в современной пустыне вопиёт пробудиться.
Мир спит.