Эта вьюга мела бесконечно

Эта вьюга мела бесконечно.
Я тоскливое рабство простил,
но забылась любовь беспечно,
окружённая мраком могил.

И от гибельной прелести сада
не уйти далеко без потерь.
Даже редкая сердца отрада
с сожаленьем мне снится теперь.

Сладкозвучная песня томила,
но не ждал меня чуткий покой.
Меня прелести хладность губила
я не мог примириться с тоской.

Даже двери, открытые настежь,
мне неверно направили путь.
Лишь в твоей благодарственной власти
моё смутное счастье вернуть.

Но возвышенный зов мой бесплоден,
тёмной скорби безнравственен гнев.
Был, казалось, вполне благороден
этой тайной разлуки напев.

Но весна была кратким мгновеньем,
не дала утоленье от грёз.
Лишь на сердце легло утомленье
И мечту покоробил мороз.

Эти дали зияли бездушьем,
белых скал не познали орлы.
Поражённые жутким удушьем,
камнями сорвались со скалы.

И безумие стало спасеньем,
утомлённый рассудок уснул.
Он падением листьев осенним
увяданию силу вернул.

Ты ж всё дальше в неясном испуге
отучала меня от мечты.
Наконец, в заколдованном круге
меня дерзко оставила ты.

Снова вьюга запела свирепо,
заметая следы через ночь.
Заблудиться в тумане нелепо,
убегая от прелести прочь.

Даже самая чудная песня
угасает, лишённая муз,
так и сердце сбивается, если
непомерен отчаянья груз.

Не такой уж теперь я как прежде,
этой смутной поры не забыл.
Даже сердцу разбитому негде
свой умерить безрадостный пыл.

Даже память моя – беспокойство
о давно позабытых делах.
От такого ущербного свойства
стал я сух как столетний монах.

Лес таился под белой попоной,
Белый всадник скакал за рекой
и отвешивал ветер поклоны
тонких веток покорной тоской.

Я как лес в непостижность увлёкся,
но высокое небо не рай
и мой пыл ненасытный улёгся,
и небес не открылся мне край.

Белый всадник – мираж вдохновенья,
оголённые вижу холмы.
Ты же против была откровенья,
неподвластная мненью молвы.

Но мне чудился в небе лиловом
молчаливого диска оскал.
В сокровенном томлении новом
я ему свою грусть посвящал.

Прелесть была звучнее и звонче
и я молча пред нею предстал,
но души неприкаянной порче,
тяжек был мне в мечте пьедестал.

Я фортуне в глаза загляделся
и раздавлен был счастием вмиг.
Словно мир на куски разлетелся
от очей полыханья твоих.

И тогда я сгорел в одночасье
на костре беспощадной любви.
Вот оно удушение счастьем,
вот, что горестный ум мой постиг.

Я не знал тогда в мире счастливей,
ослепление жгло как пожар.
О, когда бы я был терпеливей,
то ушёл бы от гибельных чар.

Но не в силах был мыслить я здраво,
колыхалось всё в зыбком стекле.
Я упал в шелковистые травы
и душа растворилась во мгле.

Но моё несомненное право
все мечтанья с надеждой сверять.
И тебе, не упавшей во травы
важно чистым сердцам доверять.

27.01.1979