Четырнадцать стаций

...вот и солнце взошло.
Утро росами руки умыло.
Осудили на смерть,
до которой идти на закат,
там, где ад.
Крест на плечи кладут
и толкают вперёд что есть силы -
по булыжнику пятниц
ни шагу, ни стона назад, -
только к верху - на череп Голгоф.
Путь не нов.
Упадёшь - не поднимут,
ухмыляясь, под лёгкие пнут.
Цепь минут.
Как жестоки глаза,
что не видят небесного нимба,
беспощадны сердца,
если сердцем их можно назвать.
Стонет мать.
На мгновение встретиться взглядам дано
под заостренным стражным мечом.
Глубину этой боли немногим постичь суждено.
Всё одно.
Не желая, Симон подставляет плечо.
Но, коснувшись креста,-
боль чиста.
На платке Вероники -
всё те же и терн и глаза.
Как сказать
о Любви к палачам и к толпе -
кровожадной, жестокой, безликой?
Тебе падать опять.
И виновных опять утешать.
Где фонарь со свечой,
где отсечено ухо,
поющий петух...
Трижды вслух.
Снова падать.
Песок на зубах и на дёснах
вместе с кровью.
Дыши - не дыши.
Разве к смерти так стоит спешить?
Вновь луна и нисаны и вёсны.
Вновь и новью
Путь стоном прошит.
На холме.
И хламиды срывают.
Гвоздь ладони пронзает сквозь хрящ.
Чей-то плащ
на мгновение солнце скрывает
от мира.
На кресте,
где заветные буквы четыре
отражаются в лицах
стоящих внизу у креста.
Твоя правда проста.
Но копьё под ребро
проникает змеистою спицей,
кровь стекает по древку в грааль.
Нет, не снится,-
прозрачна апрельская даль...

Умереть и опять воскреситься.
И себя ни на драхму не жаль.