Когда мы были школьниками

40-летию со дня основания Новомичуринской школы №1 посвящается
 
 В нашей замечательной школе я учился с 1974 по 1984 год. И хотя это было так давно, но я помню, как сейчас (ведь детская память цепкая), свою первую учительницу, Дёмкину Анну Ивановну, её добрую, милую улыбку и всепонимающий взгляд.
 Всю первую и вторую четверть мы учились в три смены, так как школу №2 сдали только в начале 1975 года, после новогодних каникул, и в ней всё ещё проводились отделочные работы и устранялись недоделки.
 У нас, первоклашек, на 3-м этаже была своя собственная раздевалка, но дежурившие у лестниц старшеклассники часто забывали об этом или делали вид, что забывали, чтоб лишний раз выказать свою «взрослость», показать власть и одёрнуть «мелкоту», снующую под ногами. Нависнув, как журавль над бедным лягушонком, орали чуть ли не в ухо: «Куда прёшь в одежде, салага? До селёдки дорасти сперва!». Вроде бы, глупо, да? Но дежурным этот юмор казался очень смешным. Они весело хохотали над своими же шутками и вроде бы играя, но весьма ощутимо, толкали нас к выходу. Наши возражения о том, что у нас на 3-м этаже своя раздевалка, принимались только с третьей или с четвёртой попытки, и то зачастую дежурные заставляли нас снимать верхнюю одежду и шапки внизу и с этим ворохом тащиться к себе наверх, что было очень неудобно и казалось нам тогда жутко оскорбительным. Да, строгие «стражи лестниц», как мы называли их между собой, были неумолимы и глухи к нашим доводам.
 — Ничего, ничего, — шептал сквозь зубы мой одноклассник Сашка Святский. — Вот вырасту, вы у меня на 3-й этаж на четвереньках бегать будете! — Его максимализм в детстве был безграничен.
 — Нет! — отвечал ему более миролюбиво настроенный Вовка Агеев, добродушный крепыш, первый друг и защитник всех слабых, хилых и обижаемых. — Пусть они лучше нашу одежду таскают до класса. Зачем на четвереньках-то бегать? Кому польза?
— Умнее будут, — цедил Сашка.
— Умнее не будут. Дурак  — он всегда дурак, хоть в 1-м, хоть в 10-м классе!
— «Ты это кого в 1-м-то имеешь в виду? — подозрительно косился на Вовку одноклассник. И тот умолкал.
Было такое? Было. Воспоминания мелькают яркими, цветными картинками, как страницы в знакомой детской книге…
***
Вот мы — солидные старшеклассники, и сами свысока поглядываем на «первашей», снующих где-то «ниже ватерлинии». Вот уже и новые учителя с нами: совсем молоденькая, тогда ещё неопытная, страшно стеснительная и часто краснеющая учительница русского языка и литературы, Ольга Анатольевна Миронова (теперь Потапова). Строгая и требовательная Нина Михайловна Болтина. Только с годами мы, дураки, поняли, насколько Нина Михайловна сильный математик, и что все её «придирки», казавшиеся тогда чрезмерными, были для нашей же пользы.
 Наш классный руководитель, Татьяна Ивановна Лесных, историк, человек, открывший нам восстание сипаев и Парижскую Коммуну, время трех мушкетёров и в колоритной эпохе древнего мира — восстание Спартака и Пунические войны, осаждённые Сиракузы и Архимеда, подвиг трехсот спартанцев, вечную и прекрасную Древнюю Грецию. От её рассказов просто захватывало дух. Класс сидел, затаив дыхание. Звенел звонок, но все мы как зачарованные оставались на своих местах. Никто не вскакивал с гиканьем, как бывало на других уроках, никто не хватал портфели и не мчался сломя голову на перемену. Класс будто застывал, околдованный только что услышанным и, «разбуженный», начинал потихоньку оживать только после яростного дёрганья запертой двери и нетерпеливого стука в неё, ибо на урок за своей «порцией истории» уже рвался 5-й «Б» или ученики из какого-нибудь другого класса.
***
Перелистываю ещё несколько страничек. Последний звонок. Трогательно наивные и такие маленькие, милые ученики Тамары Васильевны Рогожкиной (к сожалению, не учила нас Тамара Васильевна, только замещала Ольгу Анатольевну в случае болезни или «по семейным обстоятельствам»). Но и те немногочисленные уроки, какие она нам дала, запомнились на всю жизнь. Они никогда не были скучными или «заумными». Материал всегда подавался в доступной форме, усваивался легко и быстро. Каждый урок был открытием «Великого и Могучего», а русская литература приходила к нам в гости запросто, как к задушевным друзьям.
 Её ученики на последней линейке дарили нам нарциссы, играла музыка, звучали напутствия директора и преподавателей. Потом мы, в свою очередь, дарили малышам свои подарки-книжки. Девочкам — русские народные сказки «Сорока-белобока», а мальчикам- сборник былин под названием «На заставе богатырской». Я сам не мог подойти к ребятам, и Тамара Васильевна что-то пошептала на ухо своему ученику, которому не досталось подарка, и который по этой причине недоумённо таращил свои голубые глазёнки с уже зарождающимися в уголках слезинками. Она легонько подтолкнула его ко мне.
Никогда не забуду этот благодарный, оживший детский взгляд, сначала на свою учительницу, потом на меня. Мальчишка даже не стал рассматривать и перелистывать книгу, а, улыбаясь во весь свой щербатый рот, молча прижал её к груди.
***
Ещё одна страничка. Выпускной. Он запомнился не роскошным столом и напутственными речами классного руководителя и некоторых родителей из инициативной группы, хотя и это было, а шуточным стендом под названием «Когда мы были молодыми». Этот стенд мы создавали своими силами в глубокой тайне от преподавателей, родителей и большинства сотоварищей по учёбе. В инициативную группу входили Лена Бойченко, Оля Антошкина, кто-то ещё из девчонок и я , как представитель мужского племени (из мальчишек больше никто не клюнул на туманные намеки нашей «приписной» активистки, Ленки Бойченко, заняться подготовкой сюрприза, от которого все просто ахнут. (Забегая вперёд, хочу сказать, что наш стенд таким и удался). А я не смог отвертеться: нажали на сознательность, ведь с 5-го класса я помогал делать стенгазеты, давал в них свои стихи, заметки, сочинял частушки про лодырей, двоечников и прогульщиков. И хотя формально в редколлегии я никогда не состоял, но всегда помогал как активный общественник.
 Когда Олечка Антошкина (ей я сильно симпатизировал начиная с 7-го класса), мило улыбаясь и, чмокнув меня в качестве предварительной награды, в щёчку и проникновенно произнеся: «Андрюш, на тебя вся надежда!», бросила из-под полуприкрытых длинных ресниц на меня свой выразительный взгляд, я окончательно сдался и растаял. Так я согласился взвалить на свои плечи этот лошадиный груз. Взвалил аккурат перед экзаменами, когда каждая секунда на счету и когда, что называется, «перед смертью не надышишься».
 Сюрприз заключался в следующем: нужно было собрать у одноклассников их детские фотографии и желательно поприкольнее. Собрать под любым предлогом, вплоть до нелегального изъятия. Изъятие происходило так: к человеку, не желающему давать свою фотографию, где он изображен в неожиданной или смешной ситуации, в его отсутствие, домой приходил кто-нибудь из посвященных в нашу тайну. Под шумок, проглядывая его альбом, «пришелец» изымал понравившуюся фотку. К слову сказать, кое-кого из родителей одноклассников, «особо верных», в ком мы были уверены в том, что они не раскроют наших замыслов, или тех, кто не разрешал без сына или дочки давать на просмотр фотоальбом, всё-таки пришлось посвятить в нашу задумку. Таким образом, собранные фотографии сортировались, и к ним придумывались прикольные надписи. Всё это помещалось на стенд, который тщательно прятался у Аллы Немышевой дома за большущим, 60-ти-ведёрным аквариумом. (Вот и ещё одного человека из инициативной группы последнего созыва вспомнил неожиданно).
 Финал наших усилий вышел поистине триумфальным. Весь класс стонал от восторга, увидев Серёжу Костоянова (было ему тогда 4–5 лет), прыгающего на кровати в здоровенных наушниках от катушечного магнитофона первого образца (сейчас такие встретишь разве что в антикварном магазине). Наушники были больше Серёжиной головки и сползали ему на лицо, но он самозабвенно прыгал, запрокинув голову. Из одежды на нём были белые колготки и чёрные очки. Надпись гласила: «Ой-ой-ой, ну очень крутой!» (Надо сказать, что слово «крутой» 25 лет назад имело несколько другой смысл, чем в наши дни).
 Инночка Сорская на фотографии в том же благословенном возрасте стояла в огромной луже и ревела почём зря. Внизу надпись: «Как я в луже оказалась? – Огорчилась, разрыдалась». Я на своей фотке гордо восседал на лошадке-пони (снимок был сделан в Московском зоопарке). Подпись гласила: «Грозный всадник на страже стоит, от него любой враг убежит!». Всеобщим восторгам не было конца!
***
…Я закрываю книгу своей памяти, но перед глазами, как прежде, стоит то, что мило моему сердцу: преподаватели, одноклассники, школа и каждый её укромный закуточек, вплоть до ящика с песком, за которым в бытность первоклашкой, я не раз прятался от не в меру расшалившихся старшеклассников.
 Среди некоторых, хвастающихся своей немереной силой «дядей» из 9-х, 10-х классов, бытовала в те годы такая «игра» — поймать того, кто помладше, и им, как дубинкой, схватив за нижние конечности и, раскрутив как следует, сбивать с ног своего противника, вооруженного таким же «оружием». Турнир проходил вдали от глаз завуча и дежурных преподавателей до полной победы. Что чувствовала бедная «дубинка», чьей головой сокрушался «коварный недруг», в расчёт доблестными «богатырями» не принималось.
 Когда всё заканчивалось, по неписанному кодексу чести, в качестве компенсации «орудию» давались конфета, коржик, яблоко или шоколадная медалька с белочкой, гордо прыгающей на задних лапках и несущей в передней правой большую пятёрку. (Были в то время такие шоколадки в золотистой фольге, весили они, если мне не изменяет память, 20 граммов). Были эти медальки красивые, вкусные и желанные. Получить «белку» считалось у «дубинок» величайшей удачей, но меня даже медалька не прельщала: уж больно «ударный механизм» после схватки болел. Оставалось одно — прятаться, пока эти «добры мОлодцы» не пройдут стороной, не заметив затаившегося «мышонка».
***
Всё это, как живое, до сих пор стоит перед моими глазами. И я снова и снова погружаюсь в воспоминания школьных лет, и тону, тону в глубинах своей благодарной памяти…
 
Андрей Цыпляев,
выпускник школы №1 г.Новомичуринска