Садомазох. песенки об опасности безнравст. Любви

;

Я помню чудный день рожденья одной молоденькой «вдовы»,
Ее Любовь как Преступленье носилась шепотом молвы.
Медбратом я тогда на скорой лишь подрабатывал слегка,
Ловил участливые взоры, колол укол от столбняка,
И от любой другой заразы, и кости шинами вправлял,
Лишь милых девочек два раза порой в кустах обожествлял.
И вот, случилось же такое, - мы ночью приняли звонок, Приехали, - их было трое, - мертвец, девчонка и щенок.
Хозяйка плакала чуть слышно, щенок сочувственно скулил,
Один мертвец был третий лишний,но никуда не уходил.
Весь без одежды,волосатый, лежал он точно спящий зверь,
Одна девчонка виновато - смущенно пряталась за дверь.
Поскольку муж в командировке, решила друга пригласить,
кто ж знал, что секс без тренировки
вдруг сможет так легко убить.
- Прошу вас тихо,спят соседи, свезите в скорую свою,
Иначе, как вернется Петя, убьет неверную жену.
За это дам вам денег много, хотите в гости приглашу?!
- Да, что вы, да, побойтесь Бога, - врач засмеялся,я молчу.
И так случилось, в день рожденья одной молоденькой «вдовы»
Я заглянул на угощенье, едва не сдохнув от Любви.
Вот это страсть,ну и зараза, да здесь подохнет даже бык, Сгоришь весь к черту от экстаза, с усердьем высынув язык.
Полгода я лежал в больничке, весь тощий – высохший в скелет, Девчонка прилетала птичкой и меня трахала в обед…


;


Шатался я пьяным, вздыхая по бабам,
Был очень молод, а значит, и глуп,
На лошади мчался вдаль по ухабам,
Чтобы на танцы попасть в сельский клуб…
Там все танцевали еще под пластинку
И незнакомцев били гурьбой,
Там я нашел свою сладкую жинку
И за Любовь отвечал головой…
Меня отдубасить сбежалась деревня,
Парни сорвали с заборов колы
И по традиции зверской и древней
Кастетом проверили прочность скулы…
Я отбивался, швыряя в них стулья,
Девка была позарез мне нужна
И ночью один никогда не усну я,
Если в постель не ляжет жена…
В общем, я дрался рьяно и лихо,
Сто пацанов очутились в больнице,
Однако с невестой ушел очень тихо,
За день обвенчался, за два – поженился…
За мордобой дали только полгода,
Я их отсидел от звонка до звонка,
Домой прихожу и встречаю урода –
Жена подарила мне сына полка…







    ;

Я жил в тишайшем общежитье
И девочку одну имел,
Я с ней связался по наитью,
Творя безумье  грешных тел…
Искусна в ласках обольщенья,
Она под лестницу звала
Меня в ночные наслажденья
И к нежной пропасти вела…
Мы с ней испили сто бутылок
И провели сто вечеров,
Она обрила свой затылок,
Чтоб доказать свою Любовь…
И только лишь, когда однажды
Я, запьянев, зашел к другой,
Она вдруг прыгнула отважно
С  седьмого этажа в Покой…
Ронял я слезы в ее тело
И бился головой об столб,
Но все напрасно – охладела –
Легла моя невеста в гроб…
Весь курс в почетном карауле
Стоял, и тих был институт,
И вот, глаза ее сверкнули,
Меня свергая в Страшный Суд…
И я сошел с ума, в психушке
Лежал три месяца и год,
Мне даже вскрыли черепушку,
Но я мычал как идиот…
И целовал вокруг все вещи,
И думал, - это все она
Пришла ко мне как призрак вещий
Чтобы опять свести с ума…


;


Она была поклонницею готики
В одежде черной, с фиолетом на ногтях
И обожала, затонув в лучах эротики,
Ярчайшим током прожигать мой прах…

Светился пирсинг над губой как символ юности,
Восторг пьянящий расширял зрачки в глазах,
Она в сексе достигая зверской чудности,
В позе Лотоса вертелась как юла…

Идеально имитируя шакалов,
Выть могла до самого утра,
И как шакал она меня кусала,
И как вампирша кровь мою пила…

Я ей нравился почти что без усилий,
Правда, почему-то все худел,
Возбужденный ее пламенным насильем,
Я как в огонь ложился с нею я в постель…

А через месяц я очнулся крошкою,
Висящий пирсингом над чашечкой пупка,
Она рычала сладострастной кошкою,
Меня съевшей вроде голубка…


; Бенедикта


Бенедикта моя лежит в гробе как будто покойник,
Я по ляжкам ее провожу, будто чую завесу,
Нет дыханья в устах, в глазах блеска и нет интересу,
Слышать мессу по ней,как читает молитву духовник…
Идеал, говорили мужчины, с ней одной до экстаза
Можно спать день и ночь,забывая с ней даже про пищу,
В ее телом прекрасном нас побывало за тыщу,
Ведь недаром на кольцах ее блеск от алмазов…
Ей бы жить да любить, да жених как ревнивый Отелло,
По следам ее псом беспризорным запах ловил драгоценный,
Вдруг ужасная боль разбежалась по членам, - Вот это измена!
Она к телу другого прикована рабски склонившимся телом!
С истерически страшным лицом и неистовой злостью
Он проткнул их обоих своим возмущенным концом,
Так в азарте едок подавляется крупною костью,
Они сгинули оба, накрывшись терновым венцом…
Бенедикта, прости, ведь и я любил тебя тоже,
Твой несчастный жених нас не мог во тьме разглядеть,
Когда ты послушная мне, в верх взлетала, о, Боже,
Почему мне с тобою вдвоем не пришлось умереть?!

;


Безумный муж с могучим телом
Каждый день лупил свою жену,
Так издевался над бедняжкою в постели,
Что я никак не мог за стенкою уснуть.
Его жена ходила с синяками,
И каждый день его отчаянно кляла,
А я глядел на небо с облаками
И под гитару пел по вечерам…

Но вот однажды темной ночью,
Когда трещал за окнами мороз,
Она пришла истерзанная в клочья
И попросила пару папирос…
Ее супруг давно храпел за стенкой,
А я ей папиросы дал и спел романс,
Она ко мне прижалась грустной деткой
И нас связал волнующий экстаз…

Всю ночь она смеялась как шальная,
А муж за стенкой выдавал могучий храп,
А у меня была, наверно, посевная,
Я ей двойню сделал лишь за раз…
Сто лет прошло, и я лежу в могиле,
А мои дети ходят по земле,
И точно знают, как мы с ней любили,
Когда другие пребывали здесь во сне…


;

Упал вдруг случайно балкон,
Прохожих троих задавил,
Раздался лишь грохот и стон,
И кто-то навеки почил…
А я Тебя напоил,
Увел в бесчувственный сон,
С Тобой бутылку распил
И ввел в Тебя свой патрон…

И очень нежно пальнул,
Сказала Ты только: Ах!
Разлился в лесах шумный гул,
Раскрылся наш сказочный прах…
Теперь Тебя я люблю,
Как самый таинственный зверь,
Ночами часто палю
В Твою бесовскую щель…

А Ты блестишь лишь слезой,
Жених Твой навеки почил,
Вот он сияет звездой,
Лишая меня нежных сил…
Ну, зачем упал тот балкон
И сразу троих придавил,
Зачем во мне жил тот стон,
И я Тебя сладко любил?!…


;


В лесу дремучем ветер дул, девчонка шла совсем одна,
Над нею разносился гул, и вновь царила Тишина…
Ей было страшно замечать, как чья-то промелькнула  тень,
Как лужи зарябила гладь, и как растаял быстро день…
И вот одна и в темноте в лесу дремучем заблудилась,
И кто-то брел за ней в хвосте, она в норе звериной  скрылась…
И кто-то нюхал ее след, ужасно щелкая зубами,
Безумный вой и лунный свет будто столкнулись вместе лбами…
Она дрожала под землей, в нору все глубже уползая,
И рев пронзительный и злой летел за ней, твердь отверзая…
Вдруг вся от страха замерла, В мгновенье притворившись мертвой…
Матерый волк ее лизал, В пах тычась своей жуткой мордой…
Он ею быстро овладел,попало в лоно волчье семя,
Жар выплывал как пар из тел, остановилось будто время…
Уже не помня, как ушла, явившись в город многолюдный,
Она тот миг пережила как Чудо среди серых будней…


 ;


Когда-то был я юным принцем,
Имел в горах прекрасный замок
И дамам раздавал гостинцы,
Любуясь их чудесным задом…
До них никто не смел коснуться,
Их было сотни три, как куры
Они шумели, чтоб проснуться
Я смог – опять плести амуры…

И преданно молчала стража,
Когда я матерился громко, -
Ведь каждая ждала ребенка,
Живот надув для антуража…
Еще немного, и мой замок
Весь огласится детским криком
И Страсть моя утихнет мигом, -
Потомство озаботит самок…

Тогда я каждой дал служанку,
Служанки тут же осмелели,
Ко мне ложились спозаранку
И до одной все раздобрели…
Какой я - умный и хороший
И очень добрый человек,
Тебе я благодарен, Боже,
Дал мне страну родить за век…


;


Когда под дулом пистолета
Я молча шел с тобою в ЗАГС,
Я ненавидел лучик света,
Что нас вогнал с тобой в экстаз…
Твоя родня шла тоже молча,
Стволы за пазухой держа,
Они поймали меня ночью,
Когда я на тебе дрожал…
Ведь ты ж сама через окошко
Звала меня впотьмах к себе,
Я забирался точно кошка
             Наверх по жестяной трубе…
Откуда только знать я мог,
Что заварю такую кашу,
Что не поможет даже Бог
       Исправить мне мою промашку…
Теперь как птичка окольцован,
Смеется вся твоя родня,
Папаша твой как орнитолог
Упрямо смотрит на меня…
Чего он вправду изучает, -
Ведь все уже – я не сбегу,
Пусть за себя и не ручаюсь,
Но умирать я не хочу…
Я проживу весь век с тобою,
К тебе привязанный как пес,
Ты лишь корми меня с Любовью
И грей еще, чтоб я не мерз…


;


Расскажу вам, пацаны, про Любовь несчастную,
Как я потерял штаны ноченькой ненастною.
В парке встретил я мадам, предложил ей водочки,
Выпили по двести грамм, закусив селедочкой…
Я ей, - может быть в кусты, сходимте, проветримся,
Поболтаем про мечты, а потом разденемся,
Она вроде ничего, - согласилась быстренько,
Раздевалась делово, нежная как кисенька…
А потом и говорит, - подожди минуточку,
Для начала отвернись и получишь шуточку!
Час стоял, а может два, - развернулся с бранью я,
Ни штанов, ни кошелька,
  - вот связался с дрянью я…
Как теперь идти домой, что подумает жена, -
Ах, боже, боже, боже мой! – голым шел до дома я,
Нарвался на милицию и скорей бежать,
Кричу, - из-за границы я, отстаньте, вашу мать!...
Схватили меня быстренько, и давай пинать,
Ах, нежненькая кисенька, ах, божья благодать!
А потом сидел еще суточек пятнадцать
За то, что бегал голышем, и звался иностранцем!



;

Помню как-то, с одной повстречался,
Загорелася в сердце Любовь,
Я с ней нежно в саду целовался,
Оставляя засосы аж в кровь...
Но потом меня в армию взяли
И два года промчались как   сон,
Прихожу я домой к своей крале,
Ну, а с ней уж другой обручен…
Сам богач и имеет торговлю,
И за городом есть особняк,
Только я вот с моею Любовью
Не могу проститься никак.
И тогда я ее выкрал ночью,
И увез к себе в Жигулях,
Предварительно сделав укольчик,
Чтоб молчала любимая  в снах…
Дом наследственный был за Уралом,
Верст за тысячу так от Москвы,
Там имел я ее и немало,
День и ночь ей все клялся в Любви…
А она как язык проглотила,
Плачет, бьется об древо башкой,
Только вспомню, как раньше любила,
Так умоюсь горючей слезой…
Ну, а с годик спустя потихоньку
Мы детишек с ней стали плодить,
Подобрела ко мне моя Сонька
И давай ко мне в койку ходить…
Вот как быстро Любовь возвернулась
И нет крепче на свете семьи!
Ах, прекрасная светлая Юность,
Помогла ты мне Счастье найти!...


;


Под кустом ты лежала хмельная,
Набок свисла Твоя голова,
Утешая меня, соблазняя,
Зажигая меня как дрова…

Лишь искринка из глаз,  и я вспыхнул,
Всей Душою Тобой овладел,
А теперь мы замучились, дрыхнем,
Вылетаем как Духи из тел…

Рядом тренькает нежно гитара,
Набок свисла Твоя голова,
Нет на свете прекраснее пары
Чем безумные Мы – Ты и Я…

Кто-то крик поднимает ужасный,
Вдруг увидев живые тела,
Я владею Тобой ежечасно,
Ты во мне, я в Тебе, Ты – моя…

Этот славный любовный обычай –
Мы одни как весна под кустом,
Для зевак мы всего лишь добыча,
А для Бога - сплошной адский гром…


;


На сосне кричит кукушка,
Я лежу и вижу сон –
На поляне спит пастушка,
Голая со всех сторон…
Я крадусь к ней очень тихо,
Залезаю на нее,
А она хватает лихо
Все Сокровище Мое…

Все Великое Наследство
В ее ручке, вот, те-на!
Что, дружок, не отвертеться,
Я теперь твоя жена!
Тут же кличет все село,
Нас бегом ведут во храм,
Что, миленок, повезло
Будить спящих по утрам…

Я ведь это… не со зла,
Только мимо проходил,
Не успел моргнуть, тела
Леший враз соединил…
Вон он прячется за древом,
Машет нам своим хвостом,
У него любая дева
В браке будет с мужиком…

;


Стучался в дверь сердитый муж,
За дверью голос раздавался
Его жены и человека, чей голос чуточку дрожал…
А муж стучал и громко плакал, маша над дверью
        топором,
Сосед испуганный вертелся юлою за его спиной,
И страшно голая соседка звала обиженного мужа
К себе немного отдохнуть, прилечь и может
позабыться…
Безумный муж не отзывался, он бил и бил,
но дверь звеня,
Увы, никак не отпиралась, она железною была…
Тогда соседка вдруг прижалась горячей грудью
      к удальцу,
Он тут же глупо улыбнулся, топор свой выронил, пошел
На отдых к чувственной соседке…
Потом ревнивая жена звенела топором по двери,
Но дверь стояла, как и та, она железною была…
Имейте люди из железа двери и ваши нервы тоже
                будут из железа,
Любите своих ближних как всегда, не забывайте
                только запираться,
Вся ваша жизнь пройдет как суета,
но дверь железная должна в веках остаться
Как сопричастница безумного греха,
Которым вам здесь никогда не наиграться…

;

Ню в меня проникнуть хочет,
Воет, свищет и ревет,
И в окошко лезет ночью,
Не боясь больших высот…
По трубе, по стенке лезет,
Раскрывает шпингалет,
Прыг ко мне из Поднебесья
На кровать в семнадцать лет…
Дорогая Ню, опомнись,
Подожди всего лишь год!
К черту год и к черту совесть,
Скоро мир к чертям пойдет!
Вот безумная девчонка,
Навалилась как прибой
И поет мне в уши звонко
Гимн любовный роковой…
Не дает сползти с кровати,
Ее страстью обуян,
Я с нее срываю платье,
Клокочу как ураган…
Визг в мгновение, и стоны,
Натиск бурный преломив,
Ню глядит ошеломленно,
Ощутив в себе мой взрыв…
Через час мы снова видим
В телевизоре Себя,
Наше главное открытье –
Жизнь – Безумная Борьба…


 ;


Истекает  милая жаркою истомой,
Замучила всего меня слезами,
Ужасно сыро стало в нашем доме
И я уже не сплю ночами…
Покорно к  ее телу обратившись,
Я ей читаю только сказки,
Она рыдает, не устав возиться,
И просит от меня отменной ласки…
Я потихоньку в церковь и с молитвой
Пошел скорей замаливать грехи,
Она за мною с острой бритвой, -
Ложись немедля иль тотчас умри…
Я замер перед нею преклоненный,
Едва дышу в ее прекрасный пах,
Она склоняется все ближе, измождено, -
О, Боже, порази тебя мой прах!
Вся наша Жизнь проносится без Смысла,
Уже я годы с ней лежу в постели,
Бессвязно бормоча тупые числа,
Я весь исчез в ее безумном теле…

 ;

Рискуя отдаться сразу или ужасно погибнуть,
Девчонка бесстрашно гуляла в темном лесу с   маньяком,
Его хмельные глаза в нее влезали бесстыдно, -
Он даже и не говорил, а мычал от страсти быком…
И трогал ручищами тело, то ли смеясь, то ли плача,
Зубами срывал всю одежду быстро одну за другой,
Потом вверх как птичку подбросил, празднуя смело удачу,
Но она за ветвь уцепилась ловко своею рукой…
И тут же, как обезьянка рванулась по кронам деревьев,
Напрасно с фонариком бегал по лесу измученный псих,
Она нырнула в дупло, и там затаилась на время,
Пока вместе с тьмой не растаял безумца пугающий хрип…
Лишь утро окрасилось светом и птицы звонко запели,
Девчонка с волшебной улыбкой выбралась вся из дупла,
Маньяк с хмельными глазами взревел тут же горестным зверем,
В душе великий поэт, с которым она в лес ушла…
Теперь он робким ягненком стыдливо глядел в ее очи,
Скромно встав на колени, у нее прощенья просил,
Растрогалась девка, разделась,
- Ну, раз, ты так очень  хочешь,
Давай тогда поскорее, а то мне на учебу к восьми!...


 ;
         
Был жаркий полдень,  я лежал в траве,
С бездомным кобелем у тихой рощи,
А рядом обнимались тени две,
Соединяясь  словно в призрак мощи.
Крест покосившийся их шепоты хранил,
Листва торжественно дышала их покоем,
А я лишенных всяких сил,
По шерсти гладил кобеля рукою.
А  он безропотно мне подчинясь лежал,
Как девушка под пьяным пареньком,
И чуть скуля, таинственно дрожал,
Как будто отдаваясь мне тайком.
О,  как  хотел  любить  ее  одну,
Как плакал, закусив сырой кулак.
О,  неужели нет  моей  Любви,
И  я грехом чужим любуюсь как дурак,
Нет, не любуюсь, а сквозь боль живу,
И  ощущаю стыд ее героя,
Который плеву разрывая как траву,
Вдруг входит в мир ее  волшебною горою.
Собою заслонившей темь преград
Перед любой нечаянной семьею,
Где двое  вдруг себе находят ад,
Как прежде рай с прекрасной тишиною.
Был жаркий полдень, я лежал в траве
С бездомным кобелем у  тихой рощи,
А рядом  миловались тени две
И очень тихо тлели мои мощи…

;  Песня о Гавриле-муже

 Гаврила был прекрасным мужем,
 Гаврила женушку любил,
 Селедку с водкой покупал на ужин
 Хлопушкой мух ей на головке бил.
 А  утром кофе ей носил в постелю
 На ножке каждый пальчик лобызал.
 Он благородство ставил своей целью
 И в этом часто мозг свой упражнял.
 Но как-то рано он пришел с работы
 Ботинки чьи-то видит у двери,
 Зовет жену: Не знаешь, был здесь кто-то
 Стоят ботинки, только не мои!
 - Да что ты, - удивляется жена,
 - Забыл, иль может зрение плохое,
 Тебе их  подарила я вчера
 Бывает и похлеще с перепоя!
 Гаврила мерить стал ботинки,
 Гаврила весь измучился до слез
 И так и сяк лишь натянул до половинки.
 - А что, поболее размера не нашлось?
 - Прости мой муженек, я позабыла,
 Какой ноги твоей размер.
 - Размер пясятый, - отвечал Гаврила, -
 Как ты могла забыть, такое, Вер!
 - Да с памятью моею что-то стало,
 Три дня назад меня ударил ты хлопушкой,
 Убил, конечно, на головке мушку,
 Но я с тех пор запоминаю очень мало.

 - А чье пальто висит на вешалке, Верунчик?
 Оно мне даже с виду маловато.
 - Прости, опять я виновата,
 Тебе вчера его купила я, Гаврюнчик.
 - А чьи штаны повисли на оленьем роге,
 Они едва мне будут до колен.
 - Я думала, чтоб в них влезали ноги,
 А главное, чтоб помещался член!
 - А чья рубашка брошена на стуле,
 Она ведь точно не моя!
 - Да, на тряпки попросила у Зинули,
 Ею ножки протирала у стола.
 - А чьи трусы лежат возле кровати
 Ведь я их на себя не натяну!
 - Да тряпку я вчера взяла у Кати,
 Полы с утра до ночи ими тру.
 - Ну и жена ну и хозяйка, -
 Рассмеялся весело Гаврила,
 - Давай скорее водки наливай-ка,
 Пока налить еще не позабыла!

; Песня о Гавриле-почтальоне

Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила раньше почту разносил,
Вот как-то даме он с поклоном
Ей телеграмму очень дать спешил,
Но дама в дом его втащила,
Не дав ему опомниться и вмиг,
В постель большую повалила,
Коленкой быстро дав ему под дых,
Сопротивление сломила,
Штаны в безумье сорвала,
 В испуге заорал Гаврила:
Спасите, граждыне, меня!
Но было поздно, все уже свершилось,
Враз изнасиловав его,
Улыбкой дамочка светилась,
Рукой держась за естесство.
Как будто пьяный встал Гаврила,
Хромая к своей сумке подошел
И ей сказал: За то, что получила.
Скорее  распишися в протокол!
Та дамочка с улыбкой расписалась,
Дав Гавриле на бутылочку вина,
Вся остальная почта где-то
растерялась,
А через день Гаврилу бросила жена!
Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила почту разносил,
И вот теперь на паперти с поклоном
Он о судьбе своей несчастной голосит!

; Романс об опасности
 шизофренической Любви

 Шизофреников мрачных аллея
 Прегрешений безумных полна,
 Хороша и бледна, как лилея
 Среди них санитаркой была.

 Стукнув в стенку головкой уныло
 И глаза заполняя слезой,
 Ей мальчонка больной шептал: Мила,
 Ты погладь меня нежно рукой!

 А она на него поглядела,
 Когда в окна светила луна,
 Обнажив свое юное тело,
 На постель к нему робко легла!

 Обнажил свои зубы разбойник
 И в прекрасное горло вонзил,
 И всю ночь с ней лежал как покойник,
 Только кровь из артерии пил!

 Шизофреников мрачных аллея,
 Прегрешений безумных полна,
 Хороша и бледна как Лилея,
 Она сном уже вечным спала!


; Речь мертвого к живому, говорящего речь над его
                гробом 
Покуда меня сверху не засыпало говори а я тихонеч-ко послушаю Каким я был прекрасным человечиком под-ряд всех задолбал своей ученостью Не то чтоб этим слишком чванился но рассуждать любил о чем ни попадя Порой влюблялся в очень милых девушек но лишь достигнув своего бросал их сразу же  Стра-дал как многие от частого безденежья от этого же водку пил стаканами Женился как-то раз по случаю ну не бросать же девушку беременной Слова порою молвил нехорошие в нетрезвом виде все мы матери-лися Ну дрался с кем-то в темном переулочке жене фингал поставил вроде поскандалили  Прощения затем просил полмесяца однажды шубу ей купил и помирилися Не воровал совсем почти лишь понем-ножечку Когда лежит что плохо  это даже нравится Любую вещь к рукам прибрать не наказание Лишь обстановку изучай всегда заранее Морали детям не читал ремнем по заднице не жалея сил науку вдал-бливал Зато потом они с хорошими отметками институты все свои уже закончили И как птицы кто куда уж разлетелися На пенсии ходил уж потихонечку то по грибы в лесок то на рыбалочку С дружком хоть выпивал но лишь по шкалику жена как умерла соседку в жены взял Ночами спать один не приучился я и без любви вся жизнь тоска зеленая  А так разок полюбишь лишь и с настроением и по грибы пойдешь и на рыбалочку Жизнь чередом своим пойдет как-будто сказочка А что у сказочки конец так это присказка про белого бычка вся в даль растянется - Иди и погоняй ее родимую,
Все, что надо при тебе всегда останется…

   * Старые и молодые

                Умен лишь тот, кто также глуп как мы,
                Нас всех несет в объятья сладкой тьмы…
                Д. Дидро

Только ночью и при задернутых шторах, в глухой темноте своей единственной спальни старик со старухой опять занимался любовью, привычка в этом была и тень воспитанья, но главное все же, было в нем отвращенье к ее безобразному телу и чуть к своему…

- Ха-ха, удовольствие! Есть, но самая кроха, - старик рассуждал про себя, обнимая старуху, - а впрочем, на жизнь обижаться, наверное, поздно!
- А сил у него как у быка молодого, - старуха думала тоже и часто вздыхала, - с годами уродства все больше, здоровья все меньше, а этот боров едва ли бывает мной сыт?!
И так они жили себе и думали вместе, но всяк о своем, едва замечая, как время уходит и сыпется будто песок, из колбы в колбу, минуты собой измеряя…
А жили они у самого Черного моря, в селенье совсем небольшом, но все же курортном, и был у них домик один на двоих, тихий садик с беседкой, еще подвесной умывальник в тени кипарисов, и комнатушка, которую часто сдавали за деньги внаем…
Однажды днем в середине жаркого лета к ним попросилась одна влюбленная пара, то ли с невестой жених, то ль с попутчицей близкий попутчик, сейчас молодых не поймешь, где хотят, там со страстью трясутся, как угодно друг с другом живут, никого не спросясь…
То ль с завистью, то ль просто в забытье на молодую пялилась старуха, старик от похоти безумной ошалев, в дом забежал, лег на постель и сном забылся, покуда сам себя всего не истерзал…
Дни шли и молодые отдыхали, купались в море, в местном баре танцевали, и старики порой не замечали своих жильцов, живущих через стенку… Лишь только ночью, слыша стон младой в постели, старик старуху обнимал и разгорался такой безумной страстью, что старуха его броска до ужаса боялась…
Как-то поздно вечером с прогулки молодые еле возвращались, дань отдав святому Дионису, перепробовав с десяток редких вин, они под кипарисом развалились, из них не шевелился не один… Десятый сон, наверно, видела старуха, когда старик сидел у дома на скамейке, и улыбался, видя спящих молодых…
Под тенью кипариса как две тени они совсем безмолвные лежали, удивляя беззащитностью сознанья… Когда ты пьян – ты ничего не помнишь, как будто выпитое память отключает, и вместо человека пируэтом марионетка в путь таинственный шагает…
Вот в этот час и сбылись все желанья у обезумевшего в грустном одичанье…
Как хитрый зверь неслышною походкой он к молодой красавице подкрался и быстро спящую унес за дом в беседку…
Подняв у платья легкий парус, сорвав вставною челюстью трусы, едва учуяв сокровенну заросль, старик вошел в нее всем трепетом души… Она сквозь сон в объятиях стонала, как будто в ней совсем другая жизнь по-своему ей что-то объясняла, раскрыв один какой-то тайный смысл… Старик нашел ее благое место, она вскричала так, как никогда не испытала даже будучи невестой в руках у молодого жениха…
В тот миг жених ее едва очнувшись, спьяну не в ту комнату вошел, обняв старуху, взял ее за ушки и быстро насадил на свой же кол… Так страсти тлели, с чувством разгораясь, старуха вдруг от счастья умерла, невеста понесла от старика, жених сбежал от пережитого позора, но суть по прежнему осталась глубока, напрасен крик: «Скорей держите вора!»
Судьба у всех крадет богатство навсегда!


       Отрывок из рассказа "Естество"


Теперь уже Шульц бежал от женщин, задыхаясь и проваливаясь в глубокие сугробы, а голые бабы в черных шубах и с черными, как смоль, распущенными волосами весело смеялись, катясь за ним следом, иногда даже успевая огреть бедного Шульца его же плеткой по его спине.
- Ой, мамочки родные! – истерично кричал Шульц, закатывая белки обезумевших глаз, и опять бежал до тех пор, пока как медведь, не провалился в глубокий сугроб.
Тогда они его опять, как еще совсем недавно, подняли и усадили верхом на себя, и понесли на себе в избу.
В избушке Шульц, опустившись перед ними на колени, стал нараспев читать свои стихи:
 
Все время в пьяной полудреме,
Как будто я с рожденья пьян,
Ночами в звездном окоеме
Я вижу женский океан…
Разлитых  глаз-полуулыбок,
Свет обезумевших речей,
Среду растаявших ошибок,
Тьму память тронувших свечей…
И образ ваш бесстыдно кроткий
Мне указавший смысл всего,
Что улетает в высь от плетки,
Вмиг ублажая естество!

С этими слова Шульц сорвал с себя кальсоны, лег на постель и тихонечко завыл, а смеющиеся женщины с чудным рвением принялись хлестать Шульца по его волосатой попе, часто приговаривая: « Это тебе за смысл, а это тебе за естество!»
-  Ладно, хватит, пора бы пообедать! – сказал Шульц, приподымаясь с кровати.
И женщины сразу же перестали его бить, они набросились на него как голодные хищницы, и долго с упоительным восторгом скакали на нем верхом.