2. Рай на Земле

Поэтому, Правитель грозный всех стихий,
Сжалься над чудным пасынком Природы,
Услышал ты о Фениксе правдивые стихи,
Его портрет при мне. Если тебе в угоду
    Он явится пред взором пламенным твоим,
    Навечно очарован будешь им.

От этих слов Юпитер замер изумленно,
Юнона стала в ревности бледна,
Венера раскраснелась вся влюблено,
А Веста тихо слезы полила.
    И Купидон, малютка, страстью поражен,
    Стал грезить, словно Голубь — он.

В конце концов немного овладев собой
Юпитер заявляет Матери-природе:
Все женщины язык, не разум ценят свой!
Такого чуда нет в сем смертном роде.
    Среди бесчисленных существ на всей планете
    Никто таким запросам не ответит.

Природа-мать от страха побледнела,
Увидев Громовержца яростные очи,
Его густые кудри затряслись от гнева,
Как будто он испепелить творенье хочет.
    И та перед грозным богом на колени пав,
    Портрет ему дала, чтоб доказать, кто прав.

Ты должен сам составить впечатленье,
Чтоб не заслуженно меня не обвинял,
Явив нам справедливое сужденье
О том, кто красоты волшебный идеал.
    Вот Феникса портрет. В овальной раме он
    Арабским золотом по краю обрамлен.

Юпитер на картине взор остановил —
Их взгляды встретились. Потом он улыбнулся,
Краснея, и в ответ улыбку получил.
Заговорил — желаний жар в груди его проснулся.
    И он в любви возжаждал поцелуй украсть…
    Юнона помешала, его ревнуя страсть.

И остальные обрели тогда возможность
Увидеть редкостного существа двойник.
И был пленен, забыв про осторожность,
Тот, кто глазами к тем глазам приник.
    О, пламя сладострастное небесных глаз,
    Сколько еще сердец похитишь ты у нас?

Тогда все боги и богини порешили
Юпитера смиренно умолять.
Могущественные, колени преклонили,
Чтоб поддержать в любви Природу-мать.
    И упросить Юпитера сменить на милость гнев,
    Чтоб Феникс в новом возродиться мог огне.

Но сладостный портрет давно весь гнев прогнал
Из глаз Юпитера и поселил в них нежность
И тут же тягостным раздумьем напитал:
Кто увидал сей лик — теряет безмятежность.
    И он признался, что ему невыносима
    Мысль о потере черт любимых.

Возьми скорей, Природа, колесницу Феба,
Покинь пустыни обезвоженной Аравии,
Пересеки в повозке той просторы неба
Оставь туманные леса Британии.
    В краях тех жара нет, чтобы усилить пламя,
    Которое для Феникса способно выжечь имя.

Но есть страна, что славится особо,
Зовется Пафосом чудесный остров тот.
Ты кручи горные преодолеть попробуй,
Затем коней крылатых усмири полет.
    Увидишь ты долину, рощу кипарисов и обитель
    В ней Феникса любовь, второе «я » и избавитель.

Та превосходная страна полна лесов тенистых,
Лугов медвяных меж прелестных маленьких холмов,
Безбрежно наслажденье речек серебристых,
Услад несчетно климат даровать готов.
    Со скал великолепные струятся водопады,
    Неся животным свежесть и отраду.

Среди величественных кедров, пышнокронных юкк
Душистых пихт, что чувства распаляют,
На фоне скал Ливанских, стройных тополей вокруг,
Где ананасы сок нектарный источают,
    Там, где боярышник цветет у горных струй,
    Похитила Венера Адониса поцелуй.

Там в зарослях густых, в кустарнике колючем
Проворного оленя можно подстрелить.
Диана часто здесь добычу сваливала в кучу,
Чтобы в тени прохладной смотр ей учинить.
    Охотой изнуряющей утомлена,
    Трофеи среди нимф считала здесь она.

Там хоры ангелов небесных голоса соединяют,
В противовес им соловьи рулады издают,
Все это ликованьем душу наполняет,
И в изобилии плоды на той земле растут:
    Душистая клубника, груши, сливы и черешня, —
    Все лакомства дарует щедро климат здешний.

Здесь гости частные Сатиры и Дриады,
Лесные нимфы с эльфами танцуют,
Прелестники, развлечься в рощах рады,
Русалки песнями на отмелях чаруют,
    Но местные влюбленные, купаясь в озерцах,
    Не ищут прелести в русалочьих слезах.

Здесь нет ни крокодилов, ни гадюк гремучих,
Они приблизиться не смеют к сим святым местам,
Укусами москиты по ночам не мучат,
И змеи ядовитые не рыщут по лугам,
    Здесь молоко и мед потоками струятся,
    И фрукты, словно в Сирии, во множестве родятся.

Что мне еще сказать? Здесь множество садов
Благоухают, как сад наслаждений Флоры.
Цветок один рождает дюжину цветов,
И те в ковры арабские вплетаются узором.
    Под небесами благодатнее нет края,
    Который столь достойно носит имя рая.

Вблизи бегущих струй и хрусталя фонтанов
Повсюду жемчуга — роскошный дар Востока.
И сторожат крутые горы-великаны
Покой и благоденствие земли далекой,
    Чей властелин красой и честью наделен богами,
    Для Феникса хранит он Прометея пламя.

Его приют, где ночи так прелестны,
Средь кедров и величественных сосен
Украсил я как свой дворец небесный,
Укрыв от ненависти, лжи и злости.
    Великодушьем, преданностью, благородством
    И верностью то сердце пламенное бьется.

Вглядись в его лицо, его чело так красит
Кровь благородных предков, милосердья сладость,
Но кровные враги в нем снисхожденье гасят,
К ним нежный нрав его теряет жалость.
    И волосы, мягки, послушны, от природы вьются,
    Небрежно щек его зардевшихся коснутся.

Ты голову его душистой миррой смажешь,
В стопы вотрешь остаток драгоценный,
От этого он Феникса возжаждет
И встретит на холме уединенном.
    И из их пепла моей волею восстанет
    Новый Феникс. Им он равным станет.

Это сказав, замолк Юпитер. Боги и богини
Бурно одобрили решенье грозного Судьи,
Природа славила его божественное имя,
Но путь ее ждал долгий впереди.
    Исчез средь звезд Юпитер, и Природу понесла
    Кометой колесница. Венера же моленья вознесла.


........................................................


РАЙ НА ЗЕМЛЕ

Therefore dread Regent of these Elements,
Pitie poore Nature in her Art excelling,
Giue thou an humble eare to my laments,
That to thee haue a long true tale beene telling,
    Of him, who when it please thee to behold,
    His outward sight shall bewties pride vnsold.

Поэтому, Правитель грозный всех стихий,
Сжалься над ч;дным пасынком Природы,
Услышал ты о Фениксе правдивые стихи,
Его портрет при мне. Если тебе в угоду
    Он явится пред взором пламенным твоим,
    Навечно очарован будешь им.

At these words Ioue stood as a man amazed,
And Iunos loue-bred bewtie turnd to white,
Venus she blusht, and on dame Nature gazed,
And Vesta she began to weepe outright:
    And little Cupid poore boy strucke in loue,
    With repetition of this earthly Doue.

От этих слов Юпитер замер изумленно,
Юнона стала в ревности бледна,
Венера раскраснелась вся влюблено,
А Веста тихо слезы полила.
    И Купидон, малютка, страстью поражен,
    Стал грезить, словно Голубь — он.

But at the last Ioue gan to rouse his spirit,
And told dame Nature in her sweet discourse;
Her womans Toung did run before her Wit,
Such a faire soule her selfe could neuer nurse,
    Nor in the vastie earth was euer liuing,
    Such beauty that all beauty was excelling.

В конце концов немного овладев собой
Юпитер заявляет Матери-природе:
Все женщины язык, не разум ценят свой!
Такого чуда нет в сем смертном роде.
    Среди бесчисленных существ на всей планете
    Никто таким запросам не ответит.

Nature was strucke with pale temeritie,
To see the God of thunders lightning eyes;
He shooke his knotty haire to wrathfully,
As if he did the heauenly rout despise :
    Then downe vpon her knee dame Nature fals,
    And on the great gods name aloud she cals.

Природа-мать от страха побледнела,
Увидев Громовержца яростные очи,
Его густые кудри затряслись от гнева,
Как будто он испепелить творенье хочет.
    И та перед грозным богом на колени пав,
    Портрет ему дала, чтоб доказать, кто прав.

Ioue thou shalt see my commendations,
To be vnworthie and impartiall,
To-make of him an extallation,
Whose beauty is deuine maiesticall;
    Looke on that painted picture there, behold
    The rich wrought Phoenix of Arabian gold.

Ты должен сам составить впечатленье,
Чтоб не заслуженно меня не обвинял,
Явив нам справедливое сужденье
О том, кто красоты волшебный идеал.
    Вот Феникса портрет. В овальной раме он
    Арабским золотом по краю обрамлен.

Ioues eyes were setled on his painted eyes,
Ioue blushing smiled, the picture smiled againe:
Ioue spoke to him, and in his heart did rise
Loues amours, but the picture did disdaine
    To loue the god, Ioue would haue stole a kisse,
    But Iuno being by, denyed him this.

Юпитер на картине взор остановил —
Их взгляды встретились. Потом он улыбнулся,
Краснея, и в ответ улыбку получил.
Заговорил — желаний жар в груди его проснулся.
    И он в любви возжаждал поцелуй украсть…
    Юнона помешала, его ревнуя страсть.

When all the rest beheld this counterfeit,
They knew the substance was of rarer price:
Some gaz'd vpon his face, on which did waite
As messengers, his two celestiall eyes;
    Eyes wanting fire, did giue a lightning flame,
    How much more would his eyes mans sences tame?

И остальные обрели тогда возможность
Увидеть редкостного существа двойник.
И был пленен, забыв про осторожность,
Тот, кто глазами к тем глазам приник.
    О, пламя сладострастное небесных глаз,
    Сколько еще сердец похитишь ты у нас?

Then all the Gods and Goddesses did decree,
In humble maner to intreat of Ioue
And euery power vpon his bended knee,
Shewd faithfull seruice in dame Natures loue,
    Intreating him to pacifie his Ire,
    And raise another Phoenix of new fire.

Тогда все боги и богини порешили
Юпитера смиренно умолять.
Могущественные, колени преклонили,
Чтоб поддержать в любви Природу-мать.
    И упросить Юпитера сменить на милость гнев,
    Чтоб Феникс в новом возродиться мог огне.

His picture from Ioues eyes hath banisht Hate,
And Mildnesse plaind the surrowes of his brow,
His painted shape hath chastised debate,
And now to pleasure them he makes a vow:
    Then thus Ioue spake, tis pittie he should die,
    And leaue no ofspring of his Progenie.

Но сладостный портрет давно весь гнев прогнал
Из глаз Юпитера и поселил в них нежность
И тут же тягостным раздумьем напитал:
Кто увидал сей лик — теряет безмятежность.
    И он признался, что ему невыносима
    Мысль о потере черт любимых.

Nature go hie thee, get thee Phoebus chaire,
Cut through the skie, and leaue Arabia,
Leaue that il working peece of fruitlesse ayre,
Leaue me the plaines of white Brytania,
    These countries haue no fire to raise that flame,
    That to this Phoenix bird can yeeld a name.

Возьми скорей, Природа, колесницу Феба,
Покинь пустыни обезвоженной Аравии,
Пересеки в повозке той просторы неба
Оставь туманные леса Британии.
    В краях тех жара нет, чтобы усилить пламя,
    Которое для Феникса способно выжечь имя.

There is a country Clymat fam'd of old,
That hath to name delightsome Paphos Ile,
Ouer the mountaine tops to trudge be bold,
There let thy winged Horses rest awhile :
    Where in a vale like Ciparissus groue,
    Thou shalt behold a second Phoenix loue

Но есть страна, что славится особо,
Зовется Пафосом чудесный остров тот.
Ты кручи горные преодолеть попробуй,
Затем коней крылатых усмири полет.
    Увидишь ты долину, рощу кипарисов и обитель
    В ней Феникса любовь, второе «я » и избавитель.

A champion country full of fertill Plaines,
Green grassie Medowes, little prettie Hils,
Aboundant pleasure in this place remaines,
And plenteous sweetes this heauenly clymat filles :
    Faire flowing bathes that issue from the rockes,
    Aboundant heards of beasts that come by slockes.

Та превосходная страна полна лесов тенистых,
Лугов медвяных меж прелестных маленьких холмов,
Безбрежно наслажденье речек серебристых,
Услад несчетно климат даровать готов.
    Со скал великолепные струятся водопады,
    Неся животным свежесть и отраду.

High stately Caedars, sturdie bigge arm'd Okes,
Great Poplers, and long trees of Libanon,
Svveete smelling Firre that frankensence prouokes,
And Pine apples from whence sweet iuyce doth come:
    The sommer-blooming Hauthorne; vnder this
    Faire Venus from Adonis stole a kisse.

Среди величественных кедров, пышнокронных юкк
Душистых пихт, что чувства распаляют,
На фоне скал Ливанских, стройных тополей вокруг,
Где ананасы сок нектарный источают,
    Там где боярышник цветет у горных струй
    Похитила Венера Адониса поцелуй.

(Снова «Венера и Адонис». Shake-speare опять ставит свою подпись)

Fine Thickets and rough Brakes for sport and pleasure,
Places to hunt the light-foote nimble Roe:
These groues Diana did account her treasure,
And in the cold shades, oftentimes did goe
    To lie him downe, faint, weary on the ground,
    Whilest that her Nimphs about her daunst a round.

Там в зарослях густых, в кустарнике колючем
Проворного оленя можно подстрелить.
Диана часто здесь добычу сваливала в кучу,
Чтобы в тени прохладной смотр ей учинить.
    Охотой изнуряющей утомлена,
    Трофеи среди нимф считала здесь она.

A quire of heauenly Angels tune their voyces,
And counterseit the Nightingale in singing,
At which delightsome pleasure he reioyces,
And Plenty from him cell him gifts is bringing:
    Peares, Apples, Plums, and the red ripe Cherries,
    Sweet Strawberries with other daintie berries.

Там хоры ангелов небесных голоса соединяют,
В противовес им соловьи рулады издают,
Все это ликованьем душу наполняет,
И в изобилии плоды на той земле растут:
    Душистая клубника, груши, сливы и черешня, —
    Все лакомства дарует щедро климат здешний.

Here haunt the Satyres and the Driades,
The Hamadriades and pretie Elues,
That in the groues with skipping many please,
And runne along vpon the water shelues :
    Heare Mermaides sing, but with Ulysses eares,
    The country Gallants do disdaine their teares.

Здесь гости частные Сатиры и Дриады,
Лесные нимфы с эльфами танцуют,
Прелестники, развлечься в рощах рады,
Русалки песнями на отмелях чаруют,
    Но местные влюбленные, купаясь в озерцах,
    Не ищут прелести в русалочьих слезах.

The Crocadile and hissing Adders fling,
May not come neere this holy plot of ground,
No Nightworme in this continent may sing,
Nor poison-spitting Serpent may be found :
    Here Milke and Hony like two riuers ran,
    As fruitefull as the land of Canaan.

Здесь нет ни крокодилов, ни гадюк гремучих,
Они приблизиться не смеют к сим святым местам,
Укусами москиты по ночам не мучат,
И змеи ядовитые не рыщут по лугам,
    Здесь молоко и мед потоками струятся,
    И фрукты, словно в Сирии, во множестве родятся.

What shall I say? their Orchards spring with plentie,
The Gardens smell like Floras paradice,
Bringing increase from one to number twentie,
As Lycorice and sweet Arabian spice:
    No place is found vnder bright heauens faire blisse,
    To beare the name of Paradise but this.

Что мне еще сказать? Здесь множество садов
Благоухают как сад наслаждений Флоры.
Цветок один рождает дюжину цветов,
И те в ковры арабские вплетаются узором.
    Под небесами благодатнее нет края,
    Который столь достойно носит имя рая.

Hard by a running streame or crystall fountaine,
Wherein rich Orient pearle is often found,
Environ'd with a high and steepie mountaine,
A fertill foile and fruitful plot of ground,
    There shalt thou find true Honors louely Squire
    That for this Phoenix keepes Prometheus fire.

Вблизи бегущих струй и хрусталя фонтанов
Повсюду жемчуга — роскошный дар Востока.
И сторожат крутые горы-великаны
Покой и благоденствие земли далекой,
    Чей властелин красой и честью наделен богами,
    Для Феникса хранит он Прометея пламя.

His bower wherein he lodgeth all the night,
Is fram'd of Caedars and high loftie Pine,
I made his house to chastice thence despight,
And fram'd it like this heauenly roofe of mine:
    His name is Liberall honor, and his hart,
    Aymes at true faithfull seruice and desart

Его приют, где ночи так прелестны,
Средь кедров и величественных сосен
Украсил я как свой дворец небесный,
Укрыв от ненависти, лжи и злости.
    Великодушьем, преданностью, благородством
    И верностью то сердце пламенное бьется.

Looke on his face, and in his browes doth sit,
Bloud and sweete Mercie hand in hand vnited,
Bloud to his foes, a president most fit,
For fuch as haue his gentle humour spited:
    His Haire is curl'd by nature mild and meeke,
    Hangs carelesse downe to throwd a blushing cheeke.

Вглядись в его лицо, его чело так красит
Кровь благородных предков, милосердья сладость,
Но кровные враги в нем снисхожденье гасят,
К ним нежный нрав его теряет жалость.
    И волосы, мягки, послушны, от природы вьются,
    Небрежно щек его зардевшихся коснутся.

(Таков подлинный облик Великого Барда!)

Giue him this Ointment to annoint his Head,
This precious Balme to lay vnto his feet,
These shall direct him to this Phoenix bed,
Where on a high hill he this Bird shall meet:
    And of their Ashes by my doome shal rise,
    Another Phoenix him to equalize.

Ты голову его душистой миррой смажешь,
В стопы вотрешь остаток драгоценный,
От этого он Феникса возжаждет
И встретит на холме уединенном.
    И из их пепла моей волею восстанет
    Новый Феникс. Им он равным станет.

This said the Gods and Goddesses did applaud,
The Censure of this thundring Magistrate,
And Nature gaue him euerlasting laud,
And quickly in the dayes bright Coach she gate
    Downe to the earth, fhe's whirled through the ayre;
    Ioue ioyne these fires, thus Venus made her prayer.

Это сказав, замолк Юпитер. Боги и богини
Бурно одобрили решенье грозного Судьи,
Природа славила его божественное имя,
Но путь ее ждал долгий впереди.
    Исчез средь звезд Юпитер, и Природу понесла
    Кометой колесница. Венера же моленья вознесла.

(Мистический остров Пафос довольно точное описание Бельвуара, прекрасного поместья графа Рэтленда. Оно одно из самых чудесных мест в Англии. Вот его же описание из сонета, совпадающее практически слово в слово:

«Full many a glorious morning have I seen
Flatter the mountain-tops with sovereign eye,
Kissing with golden face the meadows green,
Gilding pale streams with heavenly alchemy» —

«О сколько раз я видел — в блеске утро
Стекало золотом ручьев с холмов вершин,
И целовало, осыпая перламутром,
Густую зелень сумрачных долин»)