Философия звука

Моей жене Э. Казаковой


Просто любовь…
 


 
 ***
 
Я,
      ты,
            мы –
это, наверное,
                атомы.
Первокирпичики здания,
начинающегося со свидания.
Я,
     ты,
           мы.
Мы собою оглушены.
Словно горошинки перекатываю.
Я,
     ты,
           мы –
это, наверное,
                атомы…
 


 
 
 


 
***
 
Любимая,
да пропадут наветы!
Над нами лес ветхозаветный
расправит пальцев кроны.
Да здравствуют короны,
венчающие нас!
Тот год, и день, и час
да здравствует
и вечным будет пусть!
Мы – поросль живого,
травы,
            цветов,
                жнивья.
Прекрасен дом наш без порога,
где Ты и Я,
как сгусток бытия.


 
 
 
 
 
***
 
Усталые руки сомкнутся,
как ветви густых тополей.
О как твои губы поются
на нотной странице аллей!
Хранящие время вороны
ударят над нами в набат.
Мы были вчера не знакомы –
сегодня венчает нас сад.
Два глупых, бездомных подранка,
куда мы с тобой побредем?
Асфальт, как консервная банка,
гремит во дворе проходном.
 


 
 
 
 
 
ГОРОЖАНКА
 
… вьюга мылится
за окном кутерьму развести,
и луна, как обмылок из мыльницы,
между туч заскользил по пути,
что привел нас с тобой за околицу,
в занесенную снегом избу,
где никто уже Богу не молится,
попеняв на лихую судьбу.
Ты притихла под старой овчиною.
Разогретая печь не дымит,
и тепло высыхающей глины
белым паром у двери стоит.
Горожанка моя удивленная,
на чужие взираешь углы,
и чужие заботы поденные
для тебя необычно милы.
Ни трамвай, ни соседи горластые
не нарушат гуденье огня,
в этом доме со старым пряслами
мое детство живет без меня.
Засыпай же под песенку вечную,
мой любимый, родной человек,
а во мне ощущение вечера
закружит и запляшет,
                как снег…
 
 


 
 
 
 
 
***
 
Вращаюсь по треку орбиты,
Стирая шершавость граней.
Сгорающие метеориты –
На окнах твоих герани.
Колышутся занавески
В раскрытых объятьях окон,
Словно иконные фрески,
Увеличены в бинокль.
Свет преломляется оптикой
До режущей глаз черноты…
Я вижу в лампадной копоти –
У Мадонны твои черты…
 
 
 
 
 
 
 
 
ТЫ
 
 
Трава проклюнулась, трава…
А помнишь, во вселенной
когда-то родилась молва
о женщине из пены?
Так сразу,
                вдруг,
                непостепенно,
сырою галькой зашуршав,
она не из ребра – из пены
явилась,
волосы отжав…
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Босая ночь

бредет по городу.
Дома повылупили окна.
«Ну ладно было б дело смолоду… -
ворчали прогнутые стекла, -
Ну это ж надо,
вот распутница –
по лужам шляться босиком!
Какая там жена получится –
к другому бегает тайком!..
 
…Босая ночь бредет по городу.
Нас обвенчала эта ночь.
 
 
 


 
 
 
 
 
***
 
Свеча, потрескивая, тает.
Светает…
Светают волосы твои
И плечи.
Светают в роще соловьи.
И вечер…
Пылинки в жгутики лучей
Стекают,
И нашей нежности ручей
Стихает…
Мир в крике петухов.
Светает.
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я думал, будет все иначе.
 
С набухших почек брызнет свет,
и тень упрямо обозначит
на тротуаре
твой портрет.
 
Я думал, будет все иначе…
 
 
 
 


 
 
 
***
 
Вертишь конвертик,
как ключ от машины,
будет ответик
непогрешимый.
Встретишь: «Приветик,
ты не пиши мне»…
Шуршащие шины,
ржавые листья…
Как ты красива
в шапочке лисьей!..
Трезвость похмелья
выплюнет утро,
скатерть накроешь
мне иль
              кому-то?
Выдавят краны
струйку воды,
шрамы на раны –
и снова на ты.
 
 


 
 
 
 
 
***
 
 
Луна, опять луна

И свет на землю льется,
Ведро со дна колодца
Всплывает.
                Тишина
Трусливо прячется в тени.
Усни,
          мы вновь с тобой одни.
 
 


 
 
 
***
 
Слезы на бумагу кап-кап.
Я приду и лягу
                в твой пикап.
И ты отбросишь дверцу одеяла
и вздохнешь устало:
- Здравствуй…
 
 


 
 
 
 
 
Два сына и дочь
 
 
 
 
 
***
 
                Алексею
 
 
Цветы продолжают землю,
а ты продолжаешь меня.
Камыш над рекою дремлет,
отпрянув к воде от огня.
 


      Ночные тревожные звуки



рождаются где-то в лесу,
и тени, как черные руки,
их к нашей палатке несут.
 
Тебе неспокойно и страшно,
ты хворост бросаешь в костер,
И сосен высокие башни
над нами ведут разговор.
 
Великая тайна сила
тебя от меня уведет.
Послушай,
                как ветер красиво
про небо и землю поет…
 
 
 
 
 
 
 
***
 
О, глупая, не плачь


И не жалей себя.
Слепой любви палач
Не требует огня.
Потемки не в душе,
А вне, мой друг, тебя.
И счастье в шалаше
Лишь губит,
                не любя.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Не спи во сне
И не живи средь яви,
Но, окруженная друзьями,
Сама в себе собою будь,
И ты найдешь в себе свой путь.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ДОМ
 
Кто придумал это слово?
Словно в клетке птицелова
Бьется птичка – дом.
Дом,
дома, проблемы, люди
все скользят на скользком блюде,
ушибаясь больно лбом.
Дом построен и разрушен,
дом криклив и равнодушен,
ловит кошек чердаком
дом.
В дом бегут от непогоды
все без разницы народы
и не думают притом,
Что такое слово «дом».
Дом бывает очень разным –
вот таким пятиэтажным,
в этом доме мы живем,
а еще дома – домищи,
в них квартир, наверно, тыщи –
не обегать и бегом.
Дом.
А нашел я это слово
у Алешки Казакова.
он под ивовым кустом
Сам себе построил дом.
Есть и печка,
                и фрамуга,
даже маленький подвал.
Он вчера меня, как друга,
к новоселию позвал
в дом.    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ПОЧЕМУ
               
                Жанне
 
Эти маленькие дети
знают все на белом свете:
где зимуют носороги,
кто в чью спрятался нору,
почему большие ноги
у малышки кенгуру.
Но!
Вопросы “почему”
задают нам часто дети,
а, наверно, потому,
чтобы каждый мог ответить:
где зимуют носороги,
кто в чью спрятался нору,
почему большие ноги
у малышки кенгуру.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
                Саше
 
Я маг.
Руки моей мгновенный взмах
И миг
Растет, разбрызгав свет травы,
Смотри!
Течет вода в лучах пылинок
Смотри!
Завязло солнце в нитях паутинок
Роса
Вбирает мир прозрачной каплей,
Леса
Качают гнезда птиц, а цапли
Стоят,
В луга укутав стебли ног,
И аист, в белом, словно Бог.               


 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Как быстро вырастают дети.
в ночи меж туч скользит луна,
и блики пляшут на паркете,
чертя чужие имена.
Как дети быстро вырастают
и, нашу молодость забрав,
нас постепенно убивают
одной из сладостных отрав.
Но в этой правоте безумной
я счастлив истиной одной,
что этой страшной ночью лунной
я не один – они со мной.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Отраженное эхо
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Что и где? Какая карта?
Отзовется боль в спине.
Мне приснилась нынче парта
и портреты на стене.
Я – несмелый первоклашка
в серой форме и с ремнем,
где изогнутая пряжка
отражает мать и дом.
В этом блеске вожделенном
Я не думал о судьбе.
Я не знал о настоящем
О теперешнем себе.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Судьбой придуманный шаман,
шучу на звездном бубне,
смотрю на спутник сквозь стакан,
играя на оконной лютне.
А вы ведь думали: я ваш
ручной и мягкий киса,
а я – небесной девы паж,
седой и лысый.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Спасибо, пани, бардзо за науку
я к вам пришел простецким хлопаком.
Вы научили целовать вам руку,
а ночью окрестили мужиком.
И я бежал в рассветные низины
из никуда в такое ж никуда
и ощущение себя мужчиной
кипело словно вешняя вода.
Спасибо, пани, бардзо за науку.
Мне часто снится та рука
и жажда так, похожая на муку,
терзает душу мужика.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Росинки России –
Озерами севера,
Ты жемчуг, Россия,
Лугами рассеяла.
 
Муравы по берегу,
Коврами расстелены.
И белые храмы
По свету разбелены.
 
И ласточки песни
Над селами мечутся.
Россия,
               Россия…
До бесконечности.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ОТРАЖЕНИЕ
    (диптих)
 
1.
Руки к лицу подниму,
словно зеркало.
Отраженье
неясно всплывет:
маленький мальчик и хрупкая женщина
зимней дорогой
                по жизни идет.
 
2.
Когда ладони желтых листьев
замутят зеркало воды,
я отраженье скучных истин
увижу в нем,
                как знак беды.
Притихнет мир над этим прудом,
но в искаженном блике дня
увижу маленькое чудо,
что будет ждать зимой меня.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Мама моя, мамочка,
верный часовой!
Светит в кухне лампочка,
ждешь меня домой.
 
На весенней просеке –
проседью цветы.
Пусть не тронет осенью
мамины черты.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Девочки косы не носят –
взрослыми стали давно.
Рыжая кружится осень,
идет на Арбате кино.
Выстрелы щелкают гулко –
герои должны убивать.
А кто-то поет в переулке
              Про то, что так хочется спать.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
БЫХОВСКИЙ БАЗАР
 
                В уборе из цветов и крынок
                Открыл ворота старый рынок.
 
 
Обожание базара
и базарной суеты.
Осень, полная пожара,
и церковные кресты.
Звон бидонов и посуды,
крики, смех и суета.
Меж торговлею и чудом
вдруг разрушилась черта.
Театральные подмостки,
не сыграть вам ни за что,
как горластые две тетки
предлагают мне пальто!
Это все зовется – рынок,
старый рынок у Днепра.
Отдохнуть от магазинов
прихожу сюда с утра…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Трава заполонила двор
я жил когда-то в этом доме.
И вот он мне - немой укор,
и, словно змеи по соломе,
воспоминания ползут
в мою простуженную душу.
Какие призраки взойдут,
коль эту тишину нарушу?
Кто мне ответит? Нет огня
в окне, к земле давно склоненном.
Я убежал бы от себя,
не будь я ночью оглушенный.
И не ступил я на порог
того, что было здесь со мною.
Прости меня, всесильный Бог,
я не гожусь уже в герои.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Станция Реста
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я помню хлеб,
                что бабушка пекла.
Дышала печка хлебным жаром,
и этот дух над домом старым
вставал
               и плыл к околице села…
И детских дум прозрачные ростки
тянулись к запаху, как к небу.
И небо наполнялось хлебом,
и мы росли,
                как в поле колоски…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Роняет тихо листья осень
на тротуары мокрых дней,
и небо в фартуке проносит
косяк нестройный журавлей
над шпилем старого вокзала,
где детство глиняным свистком
меня в дорогу провожало,
махая
           маминым платком…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Вот от этого порога
и моя скользит дорога
по ладоням городов
на спине у трех китов.
На спине у трех китов
шар вращается, не блюдце.
Петухи на землю рвутся,
а я к полету не готов.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Калитка, клен и старый дом.
Давно не топленые печи.
Икона над хромым столом,
из воска тоненькие свечи
вокруг распятого Христа
с венчальным маминым венком…
Так начинается Реста.
Здесь каждый шорох мне знаком.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ЛЕБЕДА
 
Ушла деревня,
                как вода
из оскверненного колодца.
Живет в деревне лебеда –
теперь привольно ей живется!
Белесый отсвет лебеды
ночами долго будет сниться,
и зарастут мои следы
к той обезводевшей кринице…
Но стынет церковь без креста
над опустевшим Завожаньем.
 
… Ты говоришь, что простота
не обязательна писанью.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Белеют деревянные кресты
на старом кладбище у речки.
Мои односельчане из Ресты
здесь обрывают путь конечный,
и прорастают вновь травой,
и крапивой
целуют руки,
когда я снова, сам не свой,
иду сюда
                после разлуки…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ДЕД НИКОДИМ
 
Отбухали комья земли,
отбряцали звонко монеты,
и серые тучи легли
на синее небо планеты.
Стоит заколоченный дом.
Сквозь сад золотого ранета
глядит на прохожих крестом
последнее дедово лето.
Нет деда, и внук – сирота.
Стою на знакомом перроне
поселка с названьем Реста,
где речки Рудея и Проня.
На старый рестянский погост
ведет грунтовая дорога.
Как труден,
как краток и прост
наш путь – от порога до бога.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Жизнь травы
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ЯБЛОКО
 
Вот яблоко.
Свой труд закончила природа
и, оборвав земную связь,
мячом
             швырнула с огорода
его на рыночную грязь.
Еще не продано, не съедено.
торговца отражая глаз,
своею красною отметиной
оно рассматривает нас.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ЦВЕТЫ
 
Цветы любить умеют.
Умеют жить до крика
и гибнут,
                выгнув шеи,
надменно и велико.
Что значат эти знаки?
Репейник корчит рожи,
и жадно смотрят маки
на женщин меднокожих.
Откуда сила взгляда
у красных георгин,
что тянутся из сада
к огню твоих гардин?
Минута с болью века,
и век, как жизнь цветка,
глядят на человека
с немого потолка.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Уходит осень безвозвратно,
Уж инея белеют пятна
На листьях парковых аллей.
И крик прощальный журавлей
Бесследно тает в небесах.
Внизу,
            в покинутых лесах
Осиротевши, птичьи гнезда,
Как будто гаснущие звезды,
Глядят с тоской на их полет
Никто тоски их не поймет…
Октябрь.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***      
 
…Чур меня, щур меня,
сохрани меня, предок!
хоть разок напоследок
схорони ты меня.
Это все не фигня.
Я по-волчьи сощурюсь,
Словно зверь от огня.
Чур меня, щур меня.
Ощетинился лес
Частоколом из веток,
поминаемый предок
отозвался с небес.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СЕНОКОС
 
Мои намокшие пролески,
а я другими помню вас.
Ложились блики, словно фрески
на золотой иконостас.
 
Шмели гудели, словно дьяки,
и вторил им пчелиный хор.
Ветвей загадочные знаки
Вели свой тихий разговор.
 
Сбегали теплые пролески
тропинкой к старому Днепру,
а на лугу хмельно и звонко
гуляли косы поутру.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Рубаха, темная от пота,
и пот, как слезы, на глазах,
и мышцы взбухли от работы,
и звон косы поет в ушах –
Жах – жжах – жах – жжах…
Забытый праздник сенокоса,
жара, июль, жужжат шмели,
и луг поет многоголосо
слова во здравие земли,
что нынче буйно уродила.
И бьют у речки родники,
и жадно пьют
земную силу,
к воде приникнув, мужики.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Расквасивши нос о кастет горизонта,
расхлюпавши кровь на востоке зарей,
на небо взбиралось с одышкою солнце,
как в гору взбирается старец хромой.
 
И день закипел бесконечным базаром,
толкущим на площади кашу людей…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
МУРАВЕЙ
 
Ревели грозные стихии,
гудели войны и века.
Народы гибли и всходили,
а он все полз наверняка.
Мы в суете теряли годы,
решали, что и кто главней.
Мы укрощали власть природы,
но полз все так же муравей.
Ему неведомы границы,
указы грозные властей.
Мелькают лапки, словно спицы,
ползет куда-то муравей.



 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Вошел октябрь властно
В аллей озябших позолоту,
Вода в пруду, как масло,
Чернела, отражая что-то,
И, блик, поставив на ребро,
Гранила грани света,
Лучи, отдав свое тепло,
Уже не воскрешали лета.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Ветер. Свист. Клекот.
Заклинаю куст ивовый:
«Заглуши дождинный цокот,
дай ты мне зимы суровой,
дай, хмельному мне простора
целовать любимой губы!
Ты рассерженным заборам
запломбируй снегом зубы,
брось на плечи пелерину
до корней промокшим елям
и красавицу осину
напои холодным элем.
Пусть горят стоваттно звезды
на холстине черной неба!
Нам бездомно, мы не мерзнем –
снега хочется, как хлеба!»
Зря стараюсь.
                Куст ивовый
ничего мне не ответил.
Начинаю все по новой…
Клекот.
              Свист.
                Ветер.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Простреленная фляга
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я – солдат, мама.
Разве этого мало?
Я – первый, кто костьми ляжет,
руки по ветру разметав,
когда страна прикажет
обнажить безобразный металл.
 
Вот бланк стандартной похоронки,
которую подбросят маме,
как мертвого ребенка
проезжие цыгане…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Шинель не по росту,
сапог не по росту –
но всех подравняла война.
И стали по росту солдатам погосты,
погостом – родная страна.
Кто шел по проселку –
                по росту канава,
бежал по лужайке –
                по росту отава.
И слева, и справа,
                и рыжим, и черным
по росту достались зеленые дерны…
 
Вчера перед строем сказал мне завсклад:
- Все будет по росту, товарищ солдат.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ
 
Песня флагом на ветру
встрепенулася над строем.
С этим строем я иду
неопознанным героем.
 
Скатка, фляжка, котелок.
Лихо сдвинута пилотка.
Хоть и мал у службы срок,
но точна моя наводка.
 
Я герой ни дать, ни взять,
ерунда, что без медали.
Я умею воевать,
как герои воевали.
 
Вам – ученья, мне же – бой.
Вам – кино, а мне – работа.
Неслучившийся герой.
Непрославленная рота.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
На жесткой солдатской подушке
мне снятся веселые сны.
Про то, как гуляю с подружкой
по улицам нашей весны.
 
Но грохот ночного подъема.
По лестнице топот сапог.
Подобны небесному грому
команды учебных тревог!
 
А я не расстроен ни грамма –
я знаю, команда «отбой»
придет, как твоя телеграмма,
и снова я буду с тобой.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ПЕРВЫЙ ГАРНИЗОН
 
Вот снова белесые искры
Над миром зажег чародей.
Мы жили когда-то под Истрой,
в стране золотых снегирей.
Лесные тенистые тропы
сбегали в глубокий овраг,
и сосен смолистые стропы
натянуто пели в горах.
И эта забытая песня
над домиком нашим плыла,
и не было в мире чудесней
ее голубого весла.
Под окнами зрела клубника,
сверкая глазами росы,
и в них отражалась столико
трава в ожиданье косы.
По дому бродяжил котенок,
Лохматый и шкодный, как черт,
зеленые искры потемок
сливая в вечерний аккорд.
И песня с остывшего плаца
летела и гасла вдали.
Далекое, милое братство,
мои лейтенантские дни.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
КАПИТАН
 
Идут усталые комроты.
Затих гремящий полигон.
Лучи вечерней позолоты
ложатся мягко на погон,
и звезды тускло отражают
день уходящий, прожитой,
и в отраженье воскресает,
как на экране, прошлый бой.
Учебный бой твоей пехоты,
когда ты, превращаясь в бег,
в атаку поднимаешь роту
и первым прыгаешь на снег.
На той заснеженной равнине
о чем ты думал, капитан?
О том, что жизнь на половине,
и снова собран чемодан,
и вновь жена сердиться будет.
Вокзалы, крики, поезда.
Твоя судьба из этих буден
сложилась раз и навсегда.
 
…Идут усталые комроты.
Затих гремящий полигон.
Лучи вечерней позолоты
Ложатся мягко на погон…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Не тронь века.
Не воскрешай былое.
Полет ужасен мотылька
над полем боя,
что отгремел вчера,
оставив трупы,
и чьи-то вдовьи вечера,
и чьи-то губы
другим оставил…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
МОНОЛОГ СМЕРТИ У ЛАЧИНСКОГО
КОРРИДОРА
 
 
 
                М.Маркелову
Учись, солдат,
                тебе на пользу
пойдет умение владеть
штыком, прикладом,
падать, ползать,
травы и брюха не жалеть!
Учись, солдат,
                твоя наука
хоть немудра,
однако в ней
звон тетивы кривого лука
созвучен залпам батарей!
Учись!
             Твоя, солдат, учеба
еще почетна на земле.
Ты от рождения до гроба,
не зная сам,
подвластен мне.
Смотри, как брызнули опилки,
Как плавно стелется дымок.
Окоп – подобие могилки,
Простой и свежий бугорок…
               


 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Война. Герои. Тема.
Запев, припев и спад.
Кончается поэма,
как белый снегопад.
Снежинки в красном свете
сигнальных фонарей
кружатся по планете
приметой страшных дней…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
В ГОСПИТАЛЕ
 
                В. Радчикову.
 
Красный крест и белый бинт.
Белая палата.
Я пока что не убит,
тем и виноватый.
Жизнь идет сама собой
дождиком по саду.
Осень гонит на убой
листьев кавалькаду.
Красный лист и желтый лист,
им приспело время –
как лихой кавалерист
покидают стремя.
Время,
             времячко, постой,
не гони картину!
Я пока еще живой,
хоть наполовину.
Я пока что не убит,
тем и виноватый.
Красный крест и белый бинт.
Белая палата.
          
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Был бой,
                был просто бой.
Не бой –
                всего лишь стычка.
Он вспыхнул,
                словно сам собой
и вдруг погас, как спичка.
Росой сверкнула тишина,
земля холодной стала.
В бою том не было меня,
но смерть меня искала.
Чужие раны не болят,
и горе – мимолетно.
Смотрю
               на стриженых солдат,
идущих в ночь повзводно.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Холодный пот и смрадный дым,
И кровь чужая на лице.
Я глупым был и молодым
Кумира видел в подлеце.
Не ждал команды, рвался в бой,
Писал дурные рапорта
И гордым приезжал домой
Не понимая ни черта.
И жизнь прошла сама собой,
Медалей звон, друзей кресты
И слово страшное «герой» -
Уже синоним пустоты.
Да на войне живет война
И смертью правит смерть.
За смерть дают нам ордена,
А им - за нашу смерть.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Познание свечи
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Благослови меня, светлый отче,
Припадаю к твоим стопам.
Душа моя снова хочет
На Валаам.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
О Божий страх
Расплата за грехи.
Иеромонах
Мои прочел стихи.
Седая борода
Лампадочка в углу.
Зачем принес сюда
Свою глухую мглу?
Раскаянья слеза –
Прозрение души
И светлые глаза:
«Стихи?
              Стихи – пиши».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
От войны и до войны
Скачут белые скакуны.
В седлах мертвые седоки -
Про то говорят старики.
Скачет белая конница
За селом по околице
Бабуля на образ молится
-         Чур меня, белая конница…
-         Какая ж белая, бабушка?
Уж разбили когда беляков?
-         Белая…
                Спи, лапушка…
…А утром в правду –
                следы от подков…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Грехи мои следом тянутся,
словно следы от сапог.
Как рано выходим мы в пьяницы,
оставив отцовский порог.
Идем без охранной грамоты,
ни Бога в душе, ни креста,
угрюмые черные мамонты,
и песня с чужого листа.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Не знай того, что знают все
Их знания всего лишь кокон.
Беззвучный смех погасших окон,
Зачем-то тянется к луне.
Иди к себе, в себя извне
И будь собой, себя не зная,
В том арифметика простая
И крест начертан на стене.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
В грехах кого-то обвиняем,
но в поисках чужой вины
своей вины не замечаем,
не видим прогнутой спины.
 
Себя всегда считая правым,
творим неправые дела,
одев красивые оправы
на их кривые зеркала.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Столбы, пустынная дорога
и колесо в своем вращенье,
как будто брошенное Богом,
бежит за собственною тенью.
Не понимаю этих знаков
и их страшусь,
                воображенье
напоминает мне, однако,
что круг и разума круженье,
в одну сливаясь бесконечность,
нас обращает в эхо, в тени
и мы,
           губами, тронув вечность,
уже становимся не теми.
Кресты, пустынная дорога
и колеса скрипучего вращенье
нас приближает молча к Богу,
и я бегу за собственною тенью.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Лонгитюды
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Какой-то тяжестью на грудь
легло предчувствие дождя.
И к небесам заказан путь
И нету вести от тебя.
Зывыть пытаюсь в тишине.
Глотаю горечь сигарет.
Портрет на треснутой стене,
Чужой,
             не твой портрет…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Прости, но что там до меня,
какие к черту интересы,
огонь погаснет от огня
в душе слова, как будто бесы,
опять заплачут, заскулят
и будут жадно ждать ответа.
Не набирай мой больше взгляд
В надежде лета.   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Серебром высокой пробы
занося случайный след,
наметает ночь сугробы
на асфальтовый паркет.
Дым от горькой сигареты,
словно шарф вокруг души.
Не могу писать про это –
                не пиши.
Но бормочутся словечки,
их не сплюнуть мне никак.
Я рисую человечка
На двух тоненьких ногах…
Что случилось с нашим домом?
Почему сынишки плачут?
Почему втроем бездомны,
почему мы слезы прячем?
И целуемся украдкой,
выбегая в коридор…
Кто придумал эти прятки?
Нет ответа.
Приговор
ночь заносит неуклонно
в книгу хлынувших снегов.
И живет во мне бессонно
слабый звук
                твоих
                шагов…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Племенная корова поэзии
густое дает молоко.
Колокольчик погромче повесили,
чтоб не зашла далеко.
Ах, кормилица наша, буренушка,
раскормили тебя клеверком!
И меня подпустили, гаденыша,
Попитаться твоим молоком.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Не повторяйтесь даже взглядом
И не кажитесь молодым.
Роса холодная над садом
Застыла, как алмазный дым.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Так грустно. Холод ночи.
Луны безумное бельмо
И что-то белое хохочет
В мое оконное стекло.
Кому пишу я оправданье
Своей измотанной души?
Сын, возвращаясь со свиданья,
Незлобно скажет: «Не блажи
Ни в чем ты, батя, не виновен -
Такие были времена».
Окно. Сквозь частокол из бревен
С оскалом щерится луна
И что-то белое хохочет…
В стекле седая голова
Мне рассказать о чем-то хочет,
Но не слышны ее слова.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Уже улыбки гаснет пламя,
уже пора, уже пора,
уже над черными домами
кусок повешен серебра.
Пора. И брошена дорога
под тяжкий звон колоколов.
Прощай.
               И оставайся с Богом,
посланница иных миров.
И я забыл тебя. Чужая
в чужом осталась ты краю.
И я живу не вспоминая
о той, которую люблю.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Там в бездне мутного стакана
Потусторонний блеск вина,
В нем жизнь твоя, твое начало
Всплывает медленно со дна.
 
Чужую жизнь вовек не выпить,
Свою – всего один глоток.
И кто-то будет пальцем тыкать
И называть тебя “браток”.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ИЗ ОКНА
 
 
К руке рука,
                к плечу плечо.
В объятьях медного оркестра
Куда-то улица течет,
сорвав с насиженного места
одетых празднично людей
с гирляндой флагов и детей.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Брызги зеркала
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я заблудился в трех словах.
Я заблудился и забыл
их смысл…
Он важным был,
как позже оказалось.
И это все касалось
меня
и линий стройных бытия,
что дождь чертил
по клеткам поля.
Я все забыл
и нечего не понял.
Увы, не всем дано,
Нырнув, увидеть дно.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Что есть дома
Для знакомых?
Два летающих батона,
чашка кофе, бишбармак
и безбожный кавардак.
Кроме этого, в засоле
есть печальное застолье,
где всего за три хруста
сторговались на Христа.
Есть портрет –
                лампада века,
борода без человека,
человек без бороды,
индикатором беды
                не погашены глаза.
Есть у женщины слеза,
у сынишки есть слезинки,
для кого-то есть ботинки,
что-то есть и для меня
в сусле гаснущего дня.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ТАД– ЭКАМ
 
 
Приходит Нечто Одно.
Обретая конкретные черты,
привычного для мира бытия,
приходит, как приходишь ты,
красивая, пока еще ничья.
Оно – одно.
Там опрокинутая галка,
там вниз упавшая звезда,
там в телефонной перепалке
набухли криком провода.
Все это, от меня, до муравья –
глоток прохладного пространства,
а в белом облаке – друзья,
как некий символ постоянства.
Тад-экам – нечто Одно,
что было в начале,
может быть, дно,
а может отчаяние.
Отчаяние крика –
осознавшее Бога,
оно не открыто, оно лишь дорога,
а я муравей, до великого малый.
Тад-экам –
                Конец и Начало.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Смотрите мир, какой раскрытый
спит в моей ладони.
Так дети спят, раскинув
ноги,
          мы их не догоним.
Хоть в вечном состязанье
ракет, машин, идей
наш бег нам в наказанье
за непонимание детей,
за непонимание поэтов,
что тоже спят, как дети,
веря, что планета –
запутавшийся в сети
футбольной мяч вселенной.
Наш бег нас губит.
Мы, этого не понимая,
бежим в упряжке потной
по стоптанной планете
и, если что-то давим, -
                топот
не дает заметить.
Топот ли аплодисментов,
топот ли рот на марше,
топот речей президентов,
которым рукою машем,
и жаждет хотя бы пуговицу,
хотя бы пылинку с его одежд,
чтобы быть знаменитостью улицы,
улицы таких же невежд.
В чем сущность бега
Заплывшей кровью индустрии?
 
 
 
 
 
 
 
 
Почему мы бежим,
как оголтелые, отдать свое тело
на всемирное дело новой бойни?
Почему только дети
могут бежать просто так
бежать ни за что,
но колеса наших фраз
давят их и их цветы.
 
 
 
Бег создал наших отцов,
которые уже не молились
и не учили этому нас.
Наш бег создает нам подобных,
но самое ужасное,
что, сорвавшись в пропасть,
мы продолжаем дергать ногами,
имитируя шаги бега.
 
А по дороге идут гуси,
Гордые, как динозавры.
И почему-то грустно,
что нас не будет завтра.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Плыви,
             плыви,
                плыви туда,
где тонет в море горизонт,
где в небо хлынула вода.
 
Но солнца огненный бизон
нас приколол к шезлонгу,
как будто навсегда.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
-         Снимите музыку с плеча!
-         Увы, я вас не понимаю…
Но все ж, покорно, не спеша
с плеча я музыку снимаю,
кладу на гладкий стол,
она,
паденья звук воспринимая,
с надеждой шепчет имена,
что я давно не вспоминаю.
Зачем мне музыка,
                зачем
мне эта тайна отраженья
чужих имен и чьих-то тел,
зачем все это наважденье…?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Печален этой осени распад,
как счетчик Гейгера стучат каштаны.
Я рад, а может, кстати, и не рад
услышать снова эти барабаны.
Я облучен тобою листопад
сквозь муть туманную рентгенов
во мне просвечивает град
украденных у деда генов.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Мы пили пиво на вокзале,
и в наши кружки падали миры
мириадами снежинок.
Падали и погибали,
едва коснувшись
                уже не пенящейся грани.
Кустом герани
цвели креветки.
Сочилось время
в электрорасписаньях,
нам не предвещая опозданий.
Мы пили пиво.
                Мимо нас
шумела пестрая река
и плыли скучные минуты,
вокзалом обращенные
в века.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Кто ногу зашиб –
Больное место,
Кто руку сломал –
Больное место,
От кого-то ушла невеста –
Больное место,
Не трогайте душу мою –
Больное место.
Я в сосновом прописан раю –
Вот такое место.
Домик ветрами стуженный –
Больное место.
Доживу ли до ужина –
Мне не известно,
А впрочем,
                известно –
Все скучно и пресно.
Все встало на место.
И… Не интересно…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Зима и снег.
И на снегу вороны
как обрамление короны
монарха черного - зимы,
в которую попали мы
негаданно.
                И вдруг
замкнулся белый круг.
Испуг на ветки накололся,
и брызнул клюквой крик,
и заметалось эхо
по глянцу призрачного смеха,
скрипящего, как боль.
Из глаз живая соль,
в кристаллы обращаясь на лету,
упала на черту.
Ее паденья звук
родил движения испуг,
швырнувши в ноги бег.
И, полупризрак, получеловек,
я смыт слепящей содой,
и чувство дьявольской свободы
я ощутил в моей беде.
Полет мой в белой темноте,
увы, закончился вопросом:
-         У вас не будет папиросы?
и я споткнулся.
                Впереди
огни знакомого поселка,
передо мной лесник с двустволкой,
зима,
заснеженная елка
и кашлем сгорбленный старик.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Поэмы
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Дворы проходные,
сквозняк тишины
И мы молодые
в объятьях луны.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
В ПОДЪЕЗДЕ
 
 
Войдем
и все забудем…
Окончится зима.
Как хорошо, что люди
придумали дома!
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Увидев солнце – не ослепни.
Узнав людей – не предавай.
Земля покоится на пепле
Того, что называлось – рай.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Сколько было вас, ученых
обратившихся в гранит.
Лишь один поэт Крученых
нашим временем забыт.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
 
Плескался крик –
                кричала осень.
Объявлен был отстрел зверья.
И два ствола, как цифра восемь,
В упор
смотрели на меня.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
 
Опустошенные словами
Мы упадем на край судьбы
И жизнь, как боль пройдет над нами
Едва коснувшись головы.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
 
Я в этом мире неприкаян
Во мне живет чужое зло
И по ночам рыдает Каин,
О том, что брату повезло.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Резолюция совести
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Сегодня нам идти на сцену
и представлять государство,
в котором уже нет нищих
и говорят, что нет богатых,
где по-прежнему не читают Ницше
и все так же протекают хаты.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
…но это не лицо – фасад,
годами пригнанная маска.
То нами выкормленный гад –
потомок бывшего подпаска.
Вот он, узнавший слово «власть»
и ставший наркоманом власти.
Вот он, дающий право красть
и быть в особой касте.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
   
ЛЕЙТЕНАНТАМ 43-го ГОДА
 
Серебром погоны
Засыпает снег.
Товарные вагоны,
Музыка и смех.
 
Крутит сорок третий
Переломный год.
Кто-то его встретит,
Кто - не доживет.
 
А пока в теплушке
У буржуйки рай,
В новенькие кружки
Разливают чай.
 
Обжигая глотки,
Матерясь в кулак,
По-солдатски шутки
Отпускают в такт
 
Воющим колесам,
Стонущим боям,
Будущим заносам,
Будущим смертям.
 
Уезжают парни,
Обогнав мечту,
После школьной парты
Сразу на войну…
 
Едут – в юбилеи,
В книги и в кино,
В тихие аллеи…
И в мое окно.
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
                Виктору Радюшину
 
Научи меня русской словесности,
уважаемый мной Розенталь!
Из Тамбова, из сельской я местности,
где такая небесная даль,
где весной половодья раскинутся,
где паруют под солнцем поля,
где за пряслами кривенькой улицы
по-российски шумят зеленя.
Третий год твою книгу ученую
я таскаю,
                но с ней не в ладу
те слова, что веселыми пчелами
в нашем поле живут и саду.
Уж прости мою душеньку грешную,
видно, корм задался не в коня,
видно, бабушка песнею вечною
не по-русски учила меня.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СИРОТСТВО
 
 
Мы городу пели хвалу,
и он воздавал по заслугам
своим новоявленным слугам
и нес по проселкам молву,
что есть-де на свете прогресс,
а в нем чудеса, словно в сказке.
И меркли старинные краски
на ликах икон и небес.
И некому вспомнить тот год,
когда по проселкам
средь буден
как в праздник одетые люди
открыли великий исход!
Их путь из родной стороны
в чужие лежал палестины,
за ними вставали плотины
на реках, как вещие сны.
Немало воды с той поры
по рекам большим убежало,
к концу приближалось начало.
По селам зияли дворы
пустыми глазницами рам,
и в них пооглохнув от вьюги,
свой крест старики и старухи
несли,
           как строку телеграмм
о собственной смерти
сынкам
и самым любимым дочуркам,
которым хранили в печурках
их куклы
и девичий хлам…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я все пытаюсь разобрать
неровный почерк листопада.
О как мне надо прочитать
две строчки гаснущего сада!
Я вижу в этих строчках суть,
в них тяжесть вызревшего плода,
блестящего, как будто ртуть,
на ветках буйного восхода.
В полнеба русская заря,
на треть земли легла Россия,
но обесхлебели поля,
как под копытами Батыя.
И серп худые колоски -
как дань когда-то хану -
от браги пьяный и тоски,
нес призрачному плану.
Народ спивался – план жирел,
ворочал реки, строил дачи,
с улыбкой на людской удел
смотрел портретами незрячих,
и, восхищаясь сам собой,
был для народа неподсуден.
Судьба России – вечный бой
на поле буден.
Как не гремела б шестерня
речей над нашим бедным домом,
но пробуждается земля,
и небо вторит полю громом,
и подымаются хлеба,
и я читаю строчки сада.
Моя земля, моя судьба
и жизнь моя
как поиск лада…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
СЕЛО ЗАВОЖАНЬЕ
 
Зима сорок второго года.
Чернеют редкие дома,
и одичало с небосвода
глядит голодная луна.
 
Там мама худенькой девчонкой,
забыв про игры и букварь,
вращает жернов
                и в воронку
ссыпает детства календарь.
 
 
-         Я сын!
                Прошу, меня пустите! –
кричу я страшным тем годам. –
Я не нарушу ход событий,
лишь хлеб
                для мамы передам!..
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
               
                Памяти отца
 
Я на запад не шел,
я не мок по траншеям,
не носил «кубарей»,
не курил самосад.
Я родился и жил
                и вытягивал шею,
восхищенно читая названья наград.
Я не знал, что в крови моей бродит железо
тех осколков,
что носит в себе мой отец,
и на годы свои, как на линии среза,
я смотрел свысока,
словно книжный мудрец.
И казалось мне, что, постигая науку,
я познаю земного творения суть,
но над бездной листа занесенную руку
задержал,
                и открылся сомнения путь.
Подступили слова, позабытые напрочь,
и прокуренном мареве душного дня
показалось мне вдруг,
что я маленький мальчик,
оседлавший отцовский сапог, как коня.
И в шершавых мозолях крестьянские руки,
а не книги,
в которых искал я ответ,
и железо отца,
                а не храмы науки
меня вывели молча сквозь годы на свет…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Окно на дорогу
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Я загнан в кольцо, я лечу по кривой,
касаясь едва циферблата.
Давно потерял я и сон, и покой
в кривых переулках Арбата.
Куда я спешил, там не ждали меня,
но все же стелили диваны.
как жутко чужая хрустит простыня,
И хлоркою тянет из ванной.
мне крохи бросали на праздничный стол,
со мной говорили на равных,
Наутро я гордо с авоськами шел
на рынок из этих парадных.
Я честно платил за добро, что имел,
за книги и угол батрачил.
О сколько чужих переделал я дел –
свое до сих пор и не начал!
Но знал, что когда-то споткнется луна
об эти усталые камни,
и черная ночь, как чужая жена,
откроет мне радостно ставни…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Пусть растворится мрак во мраке,
как растворился мир во мне.
И неба огненные знаки
поймут народы на земле.
Какие годы станут веком,
какому слову жизнь отдам?
И право зваться человеком
я обрету к каким годам?
Куда причалю тихой лодкой,
Что потеряю, что найду;
потеря, ставшая находкой,
что даст, удачу иль беду?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ВОТ И ОСЕНЬ
 
 1.
Я вновь брожу всю ночь по кругу,
как заблудившийся слепой.
И филин ухает над ухом:
«Иди домой, иди домой…»
Я рад послушаться совета,
но вязнут ноги на тропе…
Ищу чего-то до рассвета,
не то в лесу,
                не то в себе…
 
 2.
Так начинается отрава
осенних сумрачных ночей,
где незаметно гаснут травы
и стаи мокрые грачей
на мокрых ветках сиротливо
слезами черными висят.
Стоят дом под ними,
                криво
в кривые улицы глядят.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
А день идет,
                а год идет,
и жизнь проходит незаметно,
и кто-то яблоки крадет
и вместо них на стол кладет
как гири, тяжесть пустоты:
пустой квартиры,
суеты,
вопросов денежных
и быта.
И обозначена орбита:
работа, женщина, кино,
 
все чаще звуки домино,
и стол, окованный железом,
где будет разум мой зарезан,
зовут,
           зовут к себе меня…
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***
 
Ссутулился, съежился домик,
больные суставы скрипят.
Окно, упершись в подоконник,
не сводит с вошедшего взгляд.
Не будет мне легкой работа.
Не будет почета и звезд,
колпак чудака-звездочета
лишь бросит на голый помост.
Плевать! Я стираю пеленки,
на шифере слов и людей,
стираю чужие потемки
души и бредовых идей.
Я верю в великое слово
и, вылепив строчку губами,
расплющу о площадь,
                и снова
начну все своими руками.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
***         
 
Летела луна в поднебесные выси,
седые качались внизу ковыли,
и звезды глазами рассерженной рыси
смотрели на землю и гасли вдали.
Степного простора забытая сила
дышала и пела в колючей траве,
но песня другая пока что несмело
рождалась, и зрела, и крепла во мне.
Степного народа, ушедшего в Лету,
что некогда здесь, вот под этой луной,
шатался скитальцем по белому свету,
а в этих курганах нашел свой покой.
Откуда несли их лохматые кони,
и чем их манили чужие края?
Недобрым предчувствием близкой погони?
Хрустальной прохладой степного ручья?
Не знаю ответа на эти загадки,
но слышу печальную песню людей,
скрипящую в небе обозной палаткой
летящих над степью седых лебедей.
Разбрасывать камни велело им время.
Из этих камней мы сложили дома.
Мы их не забыли и песни их пели,
другие вставляя по ходу слова.
Куда занесут нас железные кони?
И чем нас так манят чужие миры?
И что нас сегодня по улицам гонит
И спать не дает
                до рассветной поры?