Девочка с разными глазами

Она бесшумно, как кошка, встала с кровати, грациозно потянулась и пошла умываться. Я молча  курил в форточку. Было лето, такое тягучее переменно жаркое лето. Это был последний раз, когда я её видел - я это безупречно чувствовал и старался сохранить в себе каждую черту её лица, изгибы тела и запах волос. Расстраиваться и убиваться уже не имело никакого смысла, но я знал, что через пару дней именно этим я и займусь. Я вышел на кухню и стал искать какую-нибудь еду…впрочем, безуспешно - еды не было со вчерашнего дня, тогда я тихо опустился на пол и, прислонившись к стенке, пустым взглядом уставился в невидящее меня небо.
 Сколько раз просто, словно птица, я мечтал скользить по просторам этой пьянящей свободы. Эта память приходила ко мне очень редко, но в последнее время воспоминания приходили часто - всё говорило о том, что жизнь начинает выходить на очередной виток. На этом витке я прокопчённым чёртиком сидел на огрызке полуразвалившейся пятиэтажки, смотрел на небо и нервно бил хвостом по захламленному полу, в прошлом, видимо, был ангелом…. Ха, как всё это глупо - корявая фигурка на краю мира…
Она мягко прокралась на кухню и грациозно присела на край стола, вся растрёпанная и влажная и, уткнув подбородок в обхваченное руками колено, стала смотреть на меня своими выразительными разными глазами. Я знал, что не пройдёт и пяти минут, как ей надоест сидеть в тишине, и она задаст обычный для неё вопрос: о чём думаешь?
-О чём думаешь?
Я пожал плечами. Ну как ей объяснить, что за бури идей и мыслей проносятся у меня в голове на данный момент? Не все (даже, скорее всего, большинство) их она поймёт, какие-то покажутся ей бредовыми, какие-то дурацкими, какие-то сумасшедшими, а над какими-то она будет смеяться, и каждое её, сказанное по этому поводу, слово сделает больно мне….Какими словами можно изощрённо изложить, что я чувствую себя полководцем, победоносно громящим своих врагов, отвергнутым богом и парящим в поднебесье дьяволом? Вместо всего этого я просто пожал плечами, потом глубоко вздохнул и произнёс
-Ни о чём…
-Как можно думать ни о чём?
Я прикрыл глаза  и вновь начал вспоминать сон, мучивший меня вот уже неделю. В нём лежала она, сжимая подаренную ей на какой-то праздник мягкую игрушку-котёнка - он был единственным близким ей, с кем она могла бы поделится самым сокровенным. Подушка была ещё мокрая от слёз, и она ощущала себя таким одиноким и никому не нужным в этом большом городе ребёнком, что от этого ей становилось ещё тоскливей и невыносимость этого одиночества почти физически сдавливало тело. Страшнее всего было понимание того, что этот кошмар никогда не закончится, от этого, не успевшая высохнуть подушка вновь пропитывалась солёной влагой…
-Смотря как понимать в случае единицы измерения мыслей «ни о чём».
Я улыбнулся про себя, оценив свой столь высокопарно-философский ответ.
-«Ни о чём» - это, так сказать «об очень многом», но не заслуживающем внимания или совершенно не нужном, быть может, хламе, которым не стоит засорять мозги.
Дальше - хуже: скорее всего это был flash back. Я стоял на какой-то станции метрополитена и, глядя ей в глаза, говорил.
-Я знаю, что мы виделись тогда в последний раз, не спрашивай, как я это узнал - просто чувство, если тебе будет угодно…
Она перебила меня.
-И как ты это переживёшь?
-О… Я буду очень страдать. Сколько? Долго, очень долго…я ещё не дожил до того момента, когда мог бы тебя забыть, но понимаешь,… как бы это сказать… Человек может адаптироваться почти к любым условиям существования. К примеру, если загнать в палец занозу… нет, плохой пример. Вот у ветеранов, как помнишь, бывают осколки снарядов или пули остаются в теле, сначала они болят, а по прошествии времени человек привыкает к посторонним кускам железа в организме, и чем дольше, тем меньше они его беспокоят, хотя и могут в любой момент нанести фатальный по своему результату удар. У меня такая же ситуация: у меня 2 таких «осколка», хотя мне больше нравится называть их шариками. Первый уже почти рассосался и совершенно меня не беспокоит, за некоторым исключением. Вторым будешь ты, и твой «шарик» будет очень болеть, но со временем я просто свыкнусь с этой болью, и с переходящей в депрессию тоской буду вспоминать каждый миг, когда я был с тобой. Потом мы будем некоторое количество времени переписываться сообщениям, пока я сам в один прекрасный момент, чтобы не писать, смазливых глупостей, как это бывает у школьников (да, я - романтик, но мне претит это, так сказать детство, я - классический романтик, а вены я себе уже резал, и потому отношусь к такого рода занятиям крайне отрицательно - черствею), просто сотру твой номер изо всех своих справочников…
Она опять сидела напротив меня за столом и чего-то писала, я поднял на неё глаза.
-Я совсем ничего о тебе не знаю, только имя и одно твоё пристрастие, которое мне совершенно не нравится, знаю телефон и всё, хотя мне этого достаточно, чтобы тебя любить, но всё же…
-Где же ты был раньше? Наверное, ты опоздал…
С горечью ответила она и протянула мне оборванный уголок листка, где были нацарапаны несколько строк, вонзающихся в сердце страшнее смоченных солью игл (это оказалась своего рода «чёрная метка», приговор, тут же приведённый в исполнение).
В глазах потемнело, я судорожно закурил и дал себе слово больше никогда не писать о ней, хотя это было нечестно по отношению к самому себе…
                июнь-июль 2007.