Я сослан сам в себя

Я сослан сам в себя, закрыт на сто замков, наверное, давно к забвению готов,
не голосит петух, взывая к кутежам, и время, как паук, забилось по углам.
Молчит язык - дурак и нет в руках огня,  на стеклах от очков туман и  полутьма,
лишь только в голове ревёт водоворот, ночные мысли жгут, мне освящая вход.

Ныряю, сам в себя, ищу забытый рай, но только кирпичи, там, где стоял сарай,
в закрытые глаза, в зажатый тряпкой нос, врываюсь по газам,  надолго и всерьёз.
Ищу по всем углам, копаюсь в сундуках, быть может, где-то там запрятан детский страх,
на самой глубине, касаясь пальцем дна, нащупаю проход, найду понятный знак.

Осталось лишь нажать на дужку у кольца, жизнь обернётся вдруг, как двое из ларца,
проснутся ручейки, заверещит комар, открою лишь глаза и всё, как было встарь.
Сосна над головой, в иголках простыня, зелёная трава и отблеск фонаря,
разломанный забор, покрашенный гараж, подгнившего крыльца нечаянный мираж.

Приглушенно звучат отрывки старых фраз, что говорил отец, ругаясь в сотый раз,
вновь запахи костра и сена у ворот, и вишня, чьи следы ещё хранит живот.
Тропинка, где порой курили по ночам, под свиристящий рок назло окрестным псам,
дорога в темноте, братишка на плечах, нам было хорошо, ведь победил Спартак

Остаться  там совсем, не мучить жизни бал, поверьте, я тогда б не очень горевал,
но не вернуть назад сбежавшего ежа и ржавчину не смыть на лезвии ножа.
Зазубренная сталь, мечта забытых снов, он до сих пор со мной, на полке под сукном,
сожму его в руке, как отголосок гроз, мой старый верный друг, попутчик в город грёз.