Сорок пятый

         
Зима и холод. Я пилю дрова,
От злого ветра спрятавшись в сарае.
Клочок обоев, карандаш – провал:
Опять туда, где вся душа сгорает.

Я – там, где сорок пятый, далеко,
Где до Победы – гром боёв жестоких.
Так пишутся коряво, нелегко
Войною той пропитанные строки!

Берлин чадящий. Танковый прорыв.
Идём вперед. Вокруг – такая каша!
И вдруг – удар по головному, взрыв,
И оправдались опасенья наши:
.
Шарахнул кто-то «Фаустом» в него –
И башни нет, ребят – как ни бывало.
А до рейхстага – полчаса всего,
Преодолеть осталось лишь завалы.

И лейтенант, наш командир, вскипел,
Он вспышку ту, от выстрела, заметил:
«По чердаку, вон по тому, - шрапнель!
Чтоб он, паскуда, нам за всё ответил!»

Но тут и нас нашёл шальной снаряд.
Огонь и чад, и напрочь рвутся нервы –
Хоть из железа танки, а горят,
Но перед тем чадят неимоверно.                7

Не вспомнить, как и что случилось там.
Ни выстрелов, ни топота не слыша,
Бежал за кем-то следом по пятам
По лестнице ажурной я всё выше.

И вот – чердак полуразбитый тот,
Досок обломки, брёвен, черепицы…
Мальчишка немец от окна встаёт,
Где «Фауста» труба ещё дымится.

И лейтенант с трясущейся щекой
Ему под носом тычет пистолетом:
«Ты, гитлерюгенд грёбаный такой!
Да ты хоть понял, что ты сделал это?

И – по уху с размаха пацану,
И отвернулся: «Некогда с тобою!
Пошли, ребята – добивать войну.
Рейхстаг уж близко – там, за той пальбою».

За кобуру схватился старшина:
«Да он же гад!.. Да я его!..» «Отставить!
Малец же! Агитация, война…
Учись прощать. Вражда не навсегда ведь!»

Я оглянулся мельком на бегу,
Стоял малец, лицом нам вслед белея.
И до сих пор представить не могу,
Как жил там лейтенант, прощать умея.

...Я из сарая выхожу во двор –
Зима и холод. Где же май Победы?
И кажется, глядят на нас в упор
Добывшие её отцы и деды.
               
       25. 09. 08 г.