Когда вошли в пещеру почившего старца...

… мудрый ощущает мир животом…
                Лао-цзы 


Когда вошли в пещеру почившего старца,
обнаружили панно из нескольких разновидностей кварца.

Первым заговорил в освещении семи свечей
искристый ручей,
бегущий по центру стены,
приводимый в движение хрусталиками очей,
на дне которых – непреданные сны:

«Я отголосок духа ушедшего вдаль
из пустынных ночей,
я – Горный хрусталь!
Я абсолютно всё и всегда ничей.
Всем из меня пьющим приношу печаль.
Но все,
кто болен мной, игнорируют врачей,
ибо я – изначального прозрачная скрижаль,
смысла которой, во всей его красе,
жаждет каждый книгочей,
способный жалу познания сказать: «Ужаль!»,
и музыки моего проникновения
нет прозрачнее и горячей,
я холоден лишь с первого прочтения.
Для непосвящённых я – обесцвеченная сталь.
Я нить, нанизывающая жемчуга Творения.
Я приговорённых увожу от палачей,
срываю с коронованных уродов вуаль,
освобождаю поэтов от общественного мнения.
Я духа отголосок и отражение,
до искристой игры выстраданность слёз,
до звона выкованный стон.
Не понимающих моих речей,
искренне жаль».

Вторым заговорил Морион:

«Я – амальгама духа, прослойка, отделяющая суть от мути,
степень отчаянья, обладающая действием ртути…
Я – братских очей легион,
та самая печаль,
которая жирна, черна,
как воронежский чернозём.
Моя высота, как смерть, верна,
я – потустороннего занавешенный окоём,
в хрустальном зеркале любовь отражена,
но она безлика
(Ау, Эвридика!),
без чёрного дна.
Небо и земля созидают живое вдвоём».

« А я – Раухтопаз,
я сомнение, обволакивающее вас».

«Подожди, мой дымчатый брат!
Я – земля, за которой небо,
я уход от хлеба
в освежающий виноград,
я воздух в шевелюрах предрассветных крон.
Раухтопаз, прости за то, что тебя перебил».

«Это твоя особенность, Морион.

Я же – дым, который поколеньям кадил,
горсточка пепла в детской горсти,
я то, что не весит, но то, что тяжко нести,
я – любовь, которую никто не любил,
но без которой никакой не найти,
я дым над трубою и дымка в пути,
я дымчатый кот,
но говорить (Бог спас!) – лучше мурлыкать, мудрых успех
в том, что знание прячут в живот,
не выдавая заветных вех
тому, кто в Пути ничего не поймёт,
в лучшем случае – смех,
в худшем – грех,
каждый живёт так, как живёт.
Я – святость, уплывающая из соборных прорех
в небосвод.»

Аметист заговорил:

«Я – фиолетовый Нил
всех не казённых чернил,
я слезами Бориса февралём колесил,
я в зрачки Иннокентия плыл,
я сиренью сорил,
я пьянил,
я томил,
я застыл…
Я – любви неприкаянной грот,
я то, о чём каждый молил,
когда он не пуст.
Я – прощальный поцелуй,
достояние обескровленных уст.
Чаша объединения разноцветных струй,
отзовись, единокровный брат наш, Цитрин,
золото вне золотинок витрин,
расскажи о стране Золотого света
(чист –
золотист),
успокоившей почившего старца».

За любовь к словарю простите поэта,
люди, не знающие о разновидностях кварца,
этот поэт любит дебри,
но сквозь них ведёт золотая мета.

Так же красиво он споёт о зебре,
принимающей участие в дерби,
о цыплятах серебристых – на вербе…

Главное – не о чём, а как… будет спето.
Точность выраженности проверьте,
важно это.