Манифест Группы Поэтического Сопротивления 3
Всякая коммуникация податлива - исключая тот случай, когда поэт коммуницирует с неподатливым языком.
К метафорам самим по себе – как элементам поэтического языка – обычные читатели и поэты относятся терпимо и даже с неприкрытой любовью.
Мне плохо, горько, одиноко
друг предал... рухнула броня...
...расцвеченный берег
заморгал в чудо-красках.
в дни, когда разверзла пасть
ломка вековых традиций...
Три примера, наугад взятых из интернета, показывают, какого рода метафоры ценят и употребляют обычные читатели и поэты. Того, кто говорит о «рухнувшей броне», «моргающем береге» и «ломке, разверзшей пасть» обычные читатели и обычные поэты не обвинят в сочинении бессмысленных стихов. Они хорошо знают: «разверзнуть» в некотором смысле – то же самое что «раскрыть», а раскрыть пасть может что угодно – собака, дракон, сосед, болезнь... («и вдруг незаметно подкралась к нему страшная и отвратительная болезнь, но не убила его сразу, а только открыла пред ним свою всепоглощающую пасть» – этой «пасти» больше ста лет). Они знают, что можно «облечься в броню праведности», броня может разрушиться, а «разрушиться» в некотором смысле – то же самое что и «рухнуть». Они знают, что лампочки мигают, а мигание в некотором смысле – то же самое, что моргание, поэтому иллюминированный берег может моргать.
Все эти ассоциативные ряды стары, как Везувий, и просты, как детская резинка или чикли-гумми. И прилипчивы, как она. Эти метафоры можно жевать и приклеивать к чему угодно. Этим и занимаются обычные читатели и поэты.
А теперь прочитаем стихотворение Пифагора Майкопа «Тьма»:
флейта пела в опытной колокольне
которую я поднял бы
фрагменты не познают время
всей своей тенью
они засыпают
перестают двигаться
приобретают спокойствие столба
Этот текст можно воспринимать и разбирать по-разному. Например, можно попытаться истолковать его как метафорический. А можно, напротив, отказать во всякой метафоричности и рассматривать как образец «конкретной поэзии» (по аналогии с «конкретной живописью»).
Испробуем сначала первый способ – как наиболее близкий к обычному восприятию «поэтического». При этом будет отведено обвинение в бессмысленности такого рода стихов. Смысл тексту придает интерпретатор. И если читатель не в состоянии наделить смыслом подобный стих, пусть купит зеркало.
флейта пела в опытной колокольне
«Флейта пела в колокольне» – фраза вполне вразумительная. Если решено искать ключ в метафорах, то «флейту», видимо, надо понимать иносказательно как «призывный голос» – что-то вроде пения сирен или лонгфелловского Excelsior («А с неба, в мир камней и льда // Неслось, как падает звезда: Excelsior!»).
Если здесь и возникает вопрос, то лишь такой: почему в неподатливом языке используется такое податливое выражение? Если набрать в искалке гугля «флейта пела», то получим около 40 000 страниц с поющей флейтой – от китайской народной сказки до стихов Инны Лиснянской (стих Пифагора при этом не попадет, наверное, и в последнюю сотню). Так почему же такой необычный поэт как Пифагор начинает стих с такого обычного выражения? И почему это выражение ничуть не портит стиха, а укладывается в него очень удобно, как пуля в барабан или пистолет в кобуру?
Ответ ждет читателя в конце этого продолжения.
Определение «опытная» в применение к колокольне звучит непривычно. «Опытная колокольня» – это озадачивает. И очаровывает того, кому наскучило читать о колокольнях «высоких», «монастырских», «старых», «трехярусных», «восьмигранных», «каменных», «красивых», «белых», «рухнувших» и т.д. Очаровывает настолько, что не хочется искать в этих словах отчетливого смысла. Но если потребуется, его можно и представить: опытная колокольня – это необычная колокольня, построенная в виде опыта. Колокольня, какой еще не было.
И тут начитанному читателю вспомнится, конечно, роман «Шпиль» – ведь там говорится о постройке необычайно высокого церковного шпиля. Зодчему приходится использовать различные ухищрения, чтобы фундамент и стены церкви выдержали такой груз. Постройка действительно оказывается рискованным делом, опасным опытом.
Так странное на первый взгляд выражение обретает разумный смысл.
С сюжетом «Шпиля» можно связать и вторую строчку стиха:
которую я поднял бы
Оказывается, колокольня еще не построена. И некто «я» лишь мечтает о ней. Голос флейты, вероятно, призывает его возвести эту колокольню – как видение отца Джослина побуждало его строить шпиль.
фрагменты не познают время
всей своей тенью
они засыпают
перестают двигаться
приобретают спокойствие столба
Проще всего увидеть в этих строчках оцепенение прохладного вечера. В горизонтальном свете заходящего солнца каждый предмет становится отчетливее, отделяется от других, пейзаж (сельский или городской) распадается на фрагменты – это знает каждый наблюдательный человек. Но можно представить, что «я» уже забралось мысленно на еще не воздвигнутую колокольню и там ощутило веяние вечности («Здесь мы свободны от всяческой суеты» – радостно восклицает голдинговский персонаж, поднявшись на верх башни).
«Спокойствие столба» – это многозначительно, или, по крайней мере, двусмысленно: здесь веет не только вечностью, но и смертью (так же, как веет смертью на протяжении всего романа Голдинга, хотя у Голдинга в конце стоит «яблоня», а не «столб»).
«Вся жизнь наша – шаткое здание» (в том же романе), но когда она перестает шататься, наступает смерть.
Если аналогий со «Шпилем» недостаточно, можно пустить в ход «Строителя Сольнеса».
Сольнес (серьезно). Разве вы никогда не замечали, Хильда, что невозможное... всегда как будто манит и зовет нас?
Хильда (задумчиво). Невозможное?.. (Оживленно.) Да, да! Так и с вами то же?..
Сольнес. И со мной.
Хильда. (глядя в окно). Итак, туда, наверх, на самый верх...
Хильда (глаза ее мало-помалу точно заволакиваются туманом, и она как будто смотрит внутрь себя; медленно). Мой замок должен стоять на высоте. Страшно высоко. И на полном просторе. Чтобы можно было видеть далеко-далеко вокруг... во все стороны.
Сольнес. И, верно, с высокой башней?
Хильда. С ужасно высокой. А на самом верху башни-балкон. Там хочу я стоять...
Начитанный читатель знает: Сольнес построил для Хильды башню, но не удержался на высоте – добравшись до флюгера, он рухнул, как броня, – кто-то наверху не любит, когда строят башни.
Вспомним еще «Выше жизни» Жоржа Роденбаха. Там речь идет именно о колокольне. Главный персонаж романа – мастер колокольного звона. В своей башне он ищет спасения от трудностей и неприятностей обычной жизни.
«Добрые, верные колокола, послушные его призыву!... Это были его друзья, его верные утешители.. Ах, как хорошо было оставаться среди них! Борлют почти забыл о настоящем; он стал современником колоколов, и ему начало казаться, что горе, от которого он страдал, случилось с ним очень давно, быть может, несколько веков тому назад...»
Играя, Борлют как бы выпадает из времени. Но можно сказать иначе, применив поэтическую инверсию: фрагменты его повседневной жизни погружаются в прошлое или уходят из жизни, выпадают из времени; в них больше нет ничего раздражающего, они столь же малозначительны и спокойны, как столб.
Борлют тоже слышит призыв: «...каждый раз у него кружилась голова, являлось желание потерять равновесие, броситься, – но не по направлению к земле, к пропасти, к спиралям колоколен и крыш... Нет, он чувствовал притяжение ПРОПАСТИ ВЫСОТЫ».
Как видим, тема «манящей высоты» и связанной с ней опасности – заигранная тема. Она нуждается в новой аранжировке. И миниатюра Майкопа – удачный пример такого обновления.
А теперь ответ на десерт. Если бы Майкоп ограничился метафорами вроде «флейта пела», ничего бы примечательного у него не вышло. Но он тут же подбрасывает нам «опытную колокольню», неожиданное сослагательное «поднял бы», столь же неожиданные «фрагменты», а под конец еще и неожиданный «столб». И добивается успеха.
Строить стих на одних неожиданностях вряд ли возможно. Во всяком случае Майкоп не столь радикален в своих экспериментах. Умное сочетание привычного и неожиданного – вот на чем он строит свой стих.
Все это было сказано с одной целью – показать, что при желании темный, бессвязный (на первый взгляд текст) можно представить как наполненный смыслом. Но это, возможно, не самый подходящий способ обращения с такими текстами.
О других способах обращения с неподатливыми стихами – в следующем продолжении.
Свидетельство о публикации №109040805711