48410 ДСП

Я так долго к ней шёл – к той последней черте,
через злобу, советы, угрозы,
в нежелающей слышать меня темноте,
где стоят среди лета морозы,
где с утра до утра всё ровняют ряды,
где ложиться стараются ровно,
где обычно на всех не хватает воды,
где Молчание вере подобно,
где единый вершитель судеб и путей,
осенённый звездой покрупнее
мелкозвёздным доводит регламент страстей
и размеры ботинок и шеи,
где назначенный высшим указом мудрец
заливает умы красным цветом,
объясняя по Дарвину стуки сердец
и по Марксу – строенье планеты,
где вассал его с круглой печатью в зубах
крестит ею немых как распятьем,
и глотают рождённый крещением страх
во печали единые братья,
где один из титанов, познавший металл,
на алтарь воздвигает железо,
и всё большие жертвы на тот пьедестал
возлагают зелёные крезы,
а другой из великих – властитель рубах –
не спешит поделиться последней,
и играет улыбка на толстых губах,
и просителей толпы в передней,
где склады заслонили собой горизонт
и запутали путь человеков,
где остался от битв лишь придуманный фронт,
где тринадцатый день – это веха
(и толпятся в 16-ть голодные рты
у окошка, ища утешенья,
каждый месяц вот так – от мечты до мечты
в нетерпении ждут повторенья),
где зачёркнутый день и всегда календарь,
где считают часы до ухода,
где приходят к забору в предсветную рань,
и где первый вопрос – про погоду,
где ослепли от краски кровавой знамён,
где оглохли от грома оркестров,
где задавлена память пластами имён
от Владивостока до Бреста,
где проходят колоннами братья мои,
выше голову, держим равненье
где гниют под дождями мои корабли,
мои годы, моё поколенье.
Только я ухожу, вырываясь вовне,
чемоданы уже на перроне.
У последней черты постою в тишине,
подержу этот миг на ладони.
Вот звонок отзвенел. Первый шаг за порог.
Все мы – дети Любови и Смерти.
Я пошёл сквозь Всевышним отмеренный срок.
До свиданья! До встречи в Бессмертьи!


7498.4.14