Письмо

……………………………………Кто то умер во мне…
Мысль изреченная есть ложь
       Ф.И. Тютчев


 
..........А знаешь, я часто вспоминаю ту осень. Нет, она совершенно не похожа на нынешнюю.
Хотя так же желтеют и падают на землю, кружась в последнем вальсе листья, жухнет трава, смолкают птицы. Все идет, как будет идти через год, два, а может быть через сто лет…
    И только той музыки, той музыки, нам уже никогда не услышать…  А как хочется  её услышать…
     Вот сейчас я напрягаю память и вижу чернеющие плеши убранных полей, в обрамлении желто-багряных лесополос и иссиня-яркого, поражающего своей глубиной неба, на котором почему-то улыбается, как резвое шаловливое дитя – солнце…
      Какая же это к черту осень, - это весна! Сейчас мне еще легко об этом  вспоминать.
  Сейчас…
  Сейчас, пока еще не совсем погас день, пока солнце ласкает верхушки, убаюкиваемых
ветром тополей, а с улицы еще слышен шум устало урчащего транспорта, а иногда перекрывающие по ностальгическому настрою и децибелам вездесущий «Ласковый май», призывно-стонущие голоса мам: «Витя! Иди домой, уже поздно» «Щас!» несется весело откуда-то из тесных  лабиринтов   донельзя  захламленного двора. Это «Щас» ,оно еще долго будет упираться, «нукать», умолять, прежде чем в конце концов уступит. К тому времени окончательно стемнеет, политики закончат свои многочасовые и утомительные дебаты, а люди, посмотрев художественный  фильм, лениво зевая отойдут ко сну.
      Медленно, словно огоньки на новогодней елке, будут гаснуть окна домов, затем, что бы в сумерках  утра вспыхнуть в том же порядке…
       А ко мне…
       А ко мне,  вместе с шелестом листьев и подвыванием  одинокого ветра, вместе с желтым светом криптоновых ламп уличного освещения, ворвется та, не теплая, но погожая осень… Двадцать первая осень моей жизни. Она будет мучить меня бессонницей.  Я  буду звать тебя на помощь, но ты не придешь, потому, что не пришла тогда, не пришла вчера,  сегодня. Ты вообще никогда не придешь. Ведь письма в прошлое… никогда не попадают к адресату. И потому мой отчаянный и выстраданный крик сгорит, превратится в пепел, вместе с  грудой изжеванных, недокуренных папирос, как только: медленно, словно
огоньки на новогодней елке, начнут вспыхивать в утренних сумерках окна просыпающихся домов, этого шумного, вечно спешащего города.
     Где- средь сотен тысяч  этих окон вспыхнет и твое, когда я усталый, с ошарашенными и воспалившимися глазами, небритый и опухший от выпитого кофе и чая,  скомкаю и подожгу исписанные листы. Они сгорят. Превратятся в пепел… Я рухну наконец-то в постель и напрочь  забуду все то, о чем написал тебе в эту ночь. И только тот, кто действительно тебя любил, еще долго будет шептать сквозь полудрему несколько отчаянных строчек, смысл которых не объяснить сотнями исписанных листов, в часы моих долгих и утомительных  бессонниц.  Выходит он прав! Иначе нельзя:
                Иди, ко мне 
                Моя родная
                Иди, любимая моя.
                Пока Живу – Дышу
                Я знаю:
                Другой не будет у меня. 
Кончается ночь. Забрезжил рассвет. Начинается ежедневная бессмысленная суета, заменяющая миллионам людей их нормальную человеческую жизнь. Ну и пусть, а я хочу спать. Закрываю глаза и вижу: твою улыбку, чернеющие плеши убранных полей, в обрамлении желто-багряных  лесополос, и яркого, поражающего своей синевой и глубиной неба, на котором почему-то улыбается, как резвое шаловливое дитя солнце…
    Какая же это к черту осень…  Это ВЕСНА.
    За окошком жалобно мурлычет, словно старый никому не нужный кот – ветер. Он скребет когтями – ветками по металлической окантовке моего подоконника и слышится в этой немощной жалобе, звучащей все глуше, и  печальней сквозь шелест начинающегося, холодного,
 осеннего дождя: » ЛЮДИ БУДЬТЕ МИЛОСЕРДНЫ….
БУДЬТЕ…
                НУ,  ПО-ЖА-ЛУЙ-СТА….»