Купидон

Чужого, безответного - так дети
таскали бы мишутку к докторам -
болотный пук занявшихся соцветий
водил меня по сталинским дворам.

Пути-нервюры, кромкою карнизов
гирлянды волн и фруктов уводя,
из дали в даль струились, и, пронизан
их дивным током, веки забытья

внезапных ниш насельник, припомажен
снежком, приотворял в мой пеший сон
и, с букварём развёрнутым на каждый
облокотясь затейливый вазон,

учил меня, как роковые перья,
цветя зарёй, плывут в моих глазах,
как с ведома невиданной Венеры
из глаз восходит небывалый злак –

такой, что же'рлом лаковым помада,
стремящаяся ввысь, веретено
проникновенья, меткого снаряда
литой цилиндр – в нём каждое зерно.

Я говорю: на сотню отражений
звезды восьмиконечной нежный знак
распался первой дружбы, и в круженьи
телескопическом плодоношений,
оцепененья, судорожных жжений
весны ни радость встречи не ясна

для Вас, ни боль разлуки, а награда –
не поцелуй, не ласковый вопрос,
но что взошли на стогнах вертограда
Вы первоцветной ярью тубероз.