Борьба стихий на стихире, или истоки одного спора

Не так давно, просматривая материалы участников сайта "Стихи.ру", я наткнулся на интересный спор между Самым Честным Рецензентом (далее - СЧР) и Вованом Лаботряскиным (далее - ВЛ). Я не буду его копировать из первоисточников и располагать здесь; если кому интересно - это "Пародия на Самого Честного Рецензента" ВЛ(http://www.stihi.ru/2008/07/06/2474 ) и "Пушкин не наше всё" СЧР, находящееся в литературном дневнике автора (http://www.stihi.ru/diary/recikus/2008-07-06 ).

Кроме самого пародирования, ВЛ в своей "Пародии..." проводит некие этимологические расследования, которые, по-моему, уже прошли свою аттестацию и на которых я поэтому останавливаться не считаю нужным.

А суть же самой проблемы заключается в следующем: ВЛ не понравились методы, которыми активно пользуется СЧР в своих критических заметках; в качестве демарша он пишет пародийный вариант на критику СЧР. Мишенью этого ёрничества суждено было стать нескольким стихотворениям самогО великого Владимира Владимировича Маяковского, судя по контексту пародии - личности пользующейся абсолютно  непререкаемым авторитетом и сама мысль о критике которого должна казаться кощунством.
Для разъяснения своих действий ВЛ поместил такой комментарий:
"СПЕЦИАЛЬНО ВЗЯЛ ОДНОГО ИЗ ЛЮБИМЫХ МНОЙ ПОЭТОВ, для демонстрации УЩЕРБНОСТИ метода Самого Честного Рецензента. Прошу читателей ни в коей мере МЕНЯ НЕ АССОЦИРОВАТЬ с нижеизложенными рецензиями. Это написал, конечно, я но… попытавшись влезь «в шкуру» СЧР."

 Выглядело это примерно вот так:

"Людям страшно – у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.(Это цитата из Маяковского, а дальше следует собственно пародийный критический комментарий - ЕН)
Даже страшно такое рецензировать: крик, да еще с «ногами», который вяло ими подрыгивает в чьем-то рту. Хичкок нервно прикуривает в сторонке у Стивена Кинга.
Ой, сорри, это не чей-то рот, а рот автора... тогда становится понятно, почему мы вынуждены читать такие зарифмованные перлы"

СЧР попытался аргументированно ответить своему критику, завязалась обычная для Стихиры перепалка, постепенно перешедшая в доброжелательную ненависть и безрезультатно заглохшая.        .
 
Смысл "Пародии..." довольно прозрачен: СЧР не имеет морального права рецензировать в таком тоне произведения поэтов, так как его мелкие придирки к художественным образам легко спроецировать на величайших классиков, ибо и им было свойственно применять в своих сочинениях все эти гиперболы, метафоры, аллегории, неологизмы и т.п., то есть всё то, что принято именовать поэтическими преёмами. Следовательно, СЧР является простым воинствующим невеждой, бравирующим своей серостью и недалёкостью и совершенно неуважающим признанные авторитеты.

Однако, проглядев материалы СЧР, я обратил внимание, что авторитеты у него всё-таки существуют, в частности, большое внимание он уделяет Арсению Тарковскому, которого даже рекомендует для чтения.

В то же время мне показалось, что ВЛ как-то по-ученически относится к классикам: всё, что расположено в пределах школьной программы, должно вызывать лишь благоговейный трепет и боязливое преклонение. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что всё же Вован не настолько примитивен и наивен; будучи, по его словам, поклонником великого поэта, он не мог не знать, что сам Владимир Владимирович никогда никаких авторитетов не признавал (кроме, разумеется, коммунистических), а свергать литературные авторитеты с пьедесталов было его любимым занятием.

В самом начале своей поэтической карьеры Маяковский с группой товарищей (а именно футуристами-будетлянами) призывал "бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч., с парохода современности", и заявлял, что "Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч., и проч. — нужна лишь дача на реке". Примерно такое же отношение к литераторам, не принадлежавшим к его творческому клану, продолжалось до самой смерти Владимира Владимировича. Естественно, критикуемые на такую "критику" очень сильно обижались и старались, по возможности, отплатить побольнее. Вообще, хотя Маяковский со своими оппонентами не шибко церемонился, но зато нападки в свой адрес воспринимал ну уж слишком болезненно; все мы знаем, как закончился его непростой жизненный путь.

В целом, стало ясно, что ВЛ просто использует обычную практику применения двойных стандартов, а вот для чего он это делает - действительно очень интересный вопрос, из-за которого, я, собственно, и решил написать эту статью.

Дело в том, что хотя пародия ВЛ вроде бы в самом деле достаточно остроумна, ярка и точна, но претензии Вована к СЧР выглядят обоснованными только в том случае, если на них посмотреть под определенным углом зрения одного очень в наши дни популярного и весьма агрессивного эстетического учения. Это учение называется ФОРМАЛИЗМ.

*      *      *

В википедии дается следующее определение формализму: "В истории искусства формализм — концепция, согласно которой художественная ценность произведения искусства всецело зависит от его формы, то есть от способа изготовления, наблюдаемых аспектов и среды, в которой оно помещено. Одним из принципов формализма является сосредоточение всего необходимого для произведения в нем самом и абстрагирование от какого бы то ни было контекста, в том числе от причин создания данного произведения, исторического контекста, обстоятельств жизни создателя и т. д."

В переводе на нормальный язык это звучит так: формалистскими  являются те произведения, в которых художественной форме уделяется избыточно большое внимание в ущерб ясности и доступности содержания. Противоположным по духу формализму является концепция реалистическая, где, соответственно, содержание является господствующим над формой. К этому следует добавить, что формалистские эксперименты обозначаются термином "авангардизм".
 
Я думаю, все представляют, как выглядят реалистические или формалистские произведения; публика сейчас стала достаточно образованной чтобы знать полотна Серова и Матисса, стихи Пушкина и Пригова. Типичный пример формализма - это пёрлы Маяковского, так остроумно раскритикованные ВЛ; между прочим, в его пародии формалистических произведений в чистом виде взято не так уж много; в основном, они, так сказать, переходные - вроде бы и содержательные, но с вкраплениями какой-то несуразицы; верный признак склонности автора к формализму!

Классический формализм можно хорошо продемонстрировать на  примере Велимира Хлебникова - человека, которому сейчас отводится величайшая роль в историческом формировании авангарда, друга и соратника Маяковского - они оба принадлежали к авангардистскому течению - футуризму. Товарищи по цеху считали Хлебникова не просто единомышленником, но учителем, а его работы рассматривали как учебные пособия. Писал Хлебников очень много, к стихам своим относился с величайшим пренебрежением и таскал их в наволочке. Маяковский так описывает подготовку к печати Хлебниковских произведений:  "Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали в печать. Нередко хвост одного наброска приклеивался к посторонней голове..."
Особенно много внимания поэт уделял проблеме словотворчества - он не просто что-то там анализировал или разрабатывал, нет, он создавал новые слова! Иногда эти новые слова создавались от прежних корней: "смехачи, смеянствуют, смеяльно, усмеяльно, надсмеяльно,  рассмешище, смеяч, смейево, смешики, смеюнчики". А к слову "любовь", по воспоминаниям Владимира Владимировича, он изобрел аж целых шесть страниц однокоренных производных. Видимо, к концу жизни он настолько поднаторел в своем искусстве, что начал изобретать и сами корни - так, в поэме "Зангези" действующее лицо поэмы бог Эрот произносит такую речь:

    Эмчь, Амчь, Умчь!
    Думчи, дамчи, домчи.
    Макарако киочерк!
    Цицилици цицици!
    Кукарики кикику.
    Ричи чичи ци-ци-ци.
    Ольга, Эльга, Альга!
    Пиц, пач, почь! Эхамчи!

Аналогично разговаривают и другие персонажи.
В отличие от проблемы созидания неологизмов, Хлебников абсолютно не обращал внимания на синтаксический строй предложений; следующие строки для него типичны:

    На полотне из камней
    Я черную хвою увидел.
    Мне казалось, руки ее нет костяней,
    Стучится в мой жизненный выдел.
    Так рано? А странно: костяком
    Прийти к вам вечерком
    И, руку простирая длинную,
    Наполнить созвездьем гостинную.

Эксперементировал он не только со словом, но и с числами - он смог вычислить закономерность, согласно которой все важные события в жизни Пушкина происходили с промежутком в 317 дней и выявил связь между скоростью света и скоростями Земли, правда, эти гениальные теории почему-то не получили поддержки со стороны учёных.
Для полной законченности портрета Велимира Владимировича следует добавить еще один факт: во время службы в армии в годы Первой Мировой доктора констатировали у Хлебникова «состояние психики, которое никоим образом не признаётся врачами нормальным», впрочем, возможно, что таким способом поэт просто пытался "откосить" от военных действий.
Надо сказать, Хлебников был и остается  признанным лидером русского авангарда; как я уже писал, его учениками были многие футуристы, в том числе и Маяковский, он оказал влияние и на западную авангардную культуру, его памяти до сих пор посвящают многочисленные стихотворения, его тексты используют рок-музыканты, о нем создают радио- и телепередачи, пишут книги и т.п.
         
Следует признать, что в настоящее время в культуре вообще и в поэзии в частности формалистские направления являются господствующими (вернее, модными), хотя, возможно, формализмом они себя и не считают. Иногда некоторые отпочковавшиеся от формализма направления парадоксальным образом противопоставляют себя самому формализму; такая история произошла с художниками-структуралистами, которые заявляли, что их творения передают как раз именно подлинный смысл и идею предмета творчества (хотя без комментариев автора об этом смысле зрителю догадаться было невозможно). Вообще-то, надо сказать, что формалистских школ сейчас существует огромнейшее множество; я их, естественно, здесь рассматривать не собираюсь, а если кому-то интересно, то про них можно легко узнать из интернета.

Несомненно, и в реалистическом искусстве имеется огромное количество формальных ограничений. В поэзии это рифма и размер; с точки зрения ортодоксального формалиста вещь совершенно ненужная и только мешающая выражению своих чувств и мыслей. Объяснить назначение рифмы и размера можно лишь только одним  - сделать произведение эстетически привлекательным; однако, следует подчеркнуть, что и то, и другое в реалистическом стихотворении всё же вторичны, они теряют смысл, если произведение лишено содержания; если же человеку уложиться в прокрустово ложе рифмы и размера - то он может всё своё накипевшее выложить в прозе; между прочим, есть даже такой жанр - "стихотворения в прозе", скорее прозаический, чем поэтический. Формалист же выхолащивает содержание в любом словесном жанре (равно как и во всех прочих). Именно поэтому поиск какого-то примирения, "консенсуса" между формализмом и реализмом невозможен, любой компромисс между ними окажется гнилым. Тем более не являются эти две концепции двумя противоположными полюсами одной планеты (как инь и ян или как свет и тьма), скорее, формализм - это раковая опухоль на теле культуры, причём отрастившая свои метастазы за последние сто лет с космической скоростью.

Как правило, споры между реалистами и формалистами выражаются лишь во взаимных попрёках и оскорблениях; но иногда пассионарная прыть экспериментаторов уже настолько начинает надоедать обществу, что власти начинают принимать меры - как, например, в СССР или в Германии в 30-е и 40-е годы XX века. Между прочим, в советских репрессиях по отношению к формализму политического подтекста не было, хотя противоположную версию и пытаются  внушить некоторые культуроведы: большинство пострадавших деятелей культуры в те годы были ярыми сторонниками социалистического выбора, следовательно, и пострадали они не за политические убеждения, а за эстетические.
 
Причины таких эффективных способов убеждения в области культуры в то решительное время вполне понятны: спор между формализмом и реализмом в академических выражениях невозможен в принципе; уж больно доводы в защиту авангардистских взглядов какие-то воздушные и неосязаемые, где тут приземленным реалистам с ними тягаться.

Эти доводы грубо можно разделить на три категории:
1. Мистические - художественные творения являются интуитивными прозрениями лиц, обладающих особой сверхразумной способностью постигать окружающий мир; приверженцы такой концепции считают, что настоящие, подлинные стихи - это такое своеобразное откровение "мирового разума" людям, и записывать такие откровения могут лишь избранные; стихи же соответственно являются не результатом умственной деятельности - их, как бы, кто-то нашептывает поэту. Но для этого, естественно, с "мировым разумом" нужно установить контакт, не каждому такое по силам. Большая роль в этом полезном деле порой отводится умалишенным - хотя их в дееспособности бог и обидел, зато предоставил им уникальную возможность вникать в тайны мироздания!
 
2. Эмоциональные - авангардистские произведения выражают  чувства и мысли     автора не на сознательном, а на подсознательном уровне; как высказался ВЛ: "Это не причесанный рифмованные строчки, а некоторая «энергетика», такое обнажение души..." Сухарям-реалистам такие сокровенные духовные ценности просто-напросто недоступны, они слишком черствы и недалёки для такого уровня ментальности.

3. Догматические - как ни странно, у некоторых течений формализма, несмотря на его декларируемую якобы раскрепощенность, существуют свои ими же выдуманные и обоснованные рамки, табу и правила; пример из живописи: кубисты рисовали лишь одни геометрические фигуры. Создавались эти догмы на основе первых двух категорий доводов, а также с помощью историко-литературных подтасовок (типа, как Пушкин выдумал слово "прекрасное").

К этим идеалистическим доводам я бы добавил еще один вменяемый и материалистический - колоссальная производительность труда. Автору-формалисту совершенно не требуется корпеть над подборкой правильного термина, развитием сюжетной линии, да и рифма с размером в авангарде не считается чем-то обязательным; вообщем, созданы идеально комфортные условия для творчества! Вполне логично, что на создание очередной нетленки у приверженца современных концепций времени уйдет гораздо меньше, чем у замшелого традиционалиста. Помните у Бальмонта:

    Но я не размышляю над стихом,
    И, право, никогда не сочиняю!

Я тоже попробовал поэксперементировать и сочинил таким манером следующие три строфы (надо сказать, что на сочинение мне понадобилось всего лишь четыре минуты и при этом львиная доля времени ушла на запись придуманного):


    Под звездами в забытом теле
    Уже испортилась стерня.
    На пульсе краешком созрели
    Бойцы. Затихла пятерня.

    Закончен праведник - у моря
    Его разливы извелись,
    И только жалость в чудном воре
    Все опускается под высь.

    Куда заходит час блаженства
    Для развалившихся волчат?
    Да бог с ним, этим совершенством!
    Псалмы застенчиво брянчат...


О чем это стихотворение? Я понятия не имею. Видимо, оно относится к категории боговдохновенных и суть его известна лишь каким -то божественным субстанциям, проводником воли которых я всего лишь являлся... Хотелось бы, что бы это откровение проанализировал СЧР - интересно, какие приёмы он будет использовать для критики Высших Сил? И, наверное, я этот метод начну воплощать в жизнь - за месяц тыщу стишков накатаю, как минимум; Господи, благослови!

И всё-таки главный вопрос, связанный с формализмом, заключается не в том, как выглядят перлы авангардистов и что они думают, их создавая, а в  причинах, вызвавших такое странное социально-культурное явление.

Почему так случилось, что огромное количество граждан, как сочиняющих, так и читающих, вдруг увлеклись совершенно бессмысленными фразами и убогим юродствованием? Проще всего это можно было бы объяснить ростом шизофренических наклонностей, вызванных перманентной стрессовой ситуацией нового времени или простой человеческой ленью. Но всё же, учитывая массовость исследуемого   феномена, вряд ли стоит полагать, что эта огромная масса полностью состоит из одних шизиков и лентяев. Видимо, всё же подлинные истоки преклонения пред абсурдом лежат гораздо глубже и, скорее всего, являются результатом каких-то  подспудных общественных и психологических изменений, следовавших за революционными изменениями  политическими и экономическими; разумеется, здесь нет ничего общего ни с "энергетикой души", ни с "ведическими знаниями". "Что-то организму не хватает" - как говорят в таких случаях бабушки, наслушавшиеся радиопередач на медицинские темы.

Тем не менее, я хотел бы в заключении проиллюстрировать статью своеобразным дружеским шаржем: отрывком из произведения еще одного классика, также жившего в начале прошедшего века - Герберта Уэллса. В романе "Остров доктора Моро" он описывает опыты одного ученого, с помощью вивисекции сумевшего превращать животных в людей. Эти создания наряду с приобретенными человеческими чертами сохраняли свои животные свойства, которые время от времени проявлялись в жизни.
Так вот, одним из таких человекозверей был обезьяночеловек; его характерной особенностью была тяга к "работе со словом". Это его увлечение проявлялось следующим образом (речь идет от лица путешественника, случайно попавшего на остров, где проводились эксперименты):
 "Только  одно  забавляло  меня  в  нем (в обезьяночеловеке - Е.Н.):  он  обладал необычайной способностью выдумывать новые слова. Мне  кажется,  он  думал,что  истинное  назначение  человеческой  речи  состоит   в   бессмысленной болтовне. Эти бессмысленные слова он называл "большими мыслями" в  отличие от "маленьких мыслей", под которыми подразумевались нормальные,  обыденные вещи. Когда я говорил что-нибудь  непонятное  для  него,  это  ему  ужасно нравилось, он просил меня повторить, заучивал сказанное наизусть и уходил, повторяя, путая и переставляя слова, а потом говорил это всем своим  более или менее добродушным собратьям. Ко всему, что было просто и  понятно,  он относился с презрением. Я придумал специально для него несколько  забавных "больших мыслей". Теперь он кажется мне самым глупым  существом,  какое  я видел в жизни; он удивительнейшим образом развил в себе чисто человеческую глупость, не потеряв при этом ни одной сотой доли прирожденной  обезьяньей глупости."