Мне уже не восемнадцать несколько стихотворений

                Тройка

Всё тише звон. Сияет тусклый нимб
над ямщиком, и вздрагивают кони.
Стабфонд накрылся, да и пёс бы с ним:
весь мир насилья пребывает в коме.

Весь мир насилья – он неразрушим,
пусть половина гикнулась когда-то,
а наше счастье - собственный аршин
для измеренья счастья в киловаттах,

для измеренья, собственно, того,
что неподвластно измеренью. Даже,
вернее, счастье – это торжество
простой улыбки над вселенской лажей.

       

             Бессоница

Проклятая бессонница. Из тьмы
доносится весенними ночами
как улицы метутся басмачами
от грязи опостылевшей зимы.

Чужой мне город стаскивает сон
как одеяло. Будет до рассвета
шуршать на подоконнике газета,
и дворники продолжат в унисон

скрести многострадальный тротуар,
гортанными курлыча голосами.
И журавли, летя под небесами,
в том опознают свой репертуар…

Любой поэт немножечко пророк,
но и пророку недоступно это:
узнать в каком часу наступит лето
и ласковый подует ветерок.

         

       Мне уже не восемнадцать

Мне уже не восемнадцать, и на плечи
рук своих ты не положишь мне. А знаешь,
если кто - то говорит, что время лечит -
ты не верь. Не лечит время. Не обманешь,

не сбежишь ты никуда от этих строгих
циферблатно – календарных дат и чисел.
Нет, не верь: я видел сам, я видел многих,
кто от времени, казалось, не зависел,

а ушёл не попрощавшись. Мне на плечи
рук своих ты не положишь, но сегодня
по особенному как-то море плещет,
и подмигивает пристань, словно сводня.

    

        Письмо из страны дураков

Я пишу из весёлой страны дураков,
Как из сонной засыпанной снегом берлоги.
Днём здесь грабят своих доходяг - стариков,
А ночами латают плохие дороги.

Понедельники в этой стране тяжелы:
Здесь друг друга от смерти стаканом спасают.
Иногда эти люди довольно милы,
Иногда эти люди тебя ужасают.

Перепуганный славной последней войной
Главный царь награждает врагов орденами,
И доносится прошлого отзвук стальной
Позабытыми было уже именами.

Здесь всё меньше и меньше читают стихи.
Да и, в общем-то, прозу почти не читают.
Здесь пытаются маршем пройти петухи.
Хорошо что они (петухи) не летают...

Даже поле чудес в той стране дураков -
Только символ того, что чудес не бывает.
Не хватает ума, но полно кабаков,
И зима за холодным стеклом завывает.

               

               ***

Ни цвет, ни звук, ни радуга, ни снег,
ни свет окна, ни что-нибудь иное
не радует тебя как дождь весною
в наш странный век,

когда прогнило что-то наверху,
и льёт стеной три дня без передышки,
когда темно до следующей вспышки,
и гнёт ольху,

и рассекает небо словно меч -
пережидаешь в доме непогоду,
рассматривая воду как свободу
куда – то течь.

Пусть вечность замерзает на стекле,
и в пожелтевших прячется страницах,
на пыльной полке, на твоих ресницах,
и на столе.

Она скрипит на кончике пера
и старой укрывается шинелью.
Мне кажется, что было новоселье
ещё вчера...

Пора, пора, стихает перезвон
колоколов на башнях, ждёт карета,
уже совсем немного до рассвета,
и клонит в сон.


Райнер Мария Рильке(перевод)

         Пантера

«Жардин де Плант», Париж

От быстрого мельканья прутьев взгляд
устал невыносимо. Мнится ей,
что прутьев тысячи бегут подряд,
что нет снаружи мира, нет людей.

Движенье ловких лап заключено
решёткою в предельно малый круг.
Застыла воля в самом центре, но
поднимется зрачков завеса вдруг,

и мимолётный образ иногда
проникнет в тело, в сердце пролетит,
а там, угаснув сразу, без следа
своё существованье прекратит.


Rainer Maria Rilke Der Panther

Im Jardin des Plantes, Paris

Sein Blick ist vom Voru'bergehn der Sta'be
so mu'd geworden, daS' er nichts mehr ha'lt.
Ihm ist, als ob es tausend Sta'be ga'be
und hinter tausend Sta'ben keine Welt.

Der weiche Gang geschmeidig starker Schritte,
der sich im allerkleinsten Kreise dreht,
ist wie ein Tanz von Kraft um eine Mitte,
in der beta'ubt ein groS'er Wille steht.

Nur manchmal schiebt der Vorhang der Pupille
sich lautlos auf -. Dann geht ein Bild hinein,
geht durch der Glieder angespannte Stille -
und ho'rt im Herzen auf zu sein.


       
          Будет рваться январь

Новый Год, говорите? А новый ли? Вот,
где-то видел я эту метель круговую.
Я опять эти белые руки целую,
что заводят за окнами свой хоровод.

И огни на «московских изогнутых» не
отличаются, в общем-то, от прошлогодних.
Со снегурочкой вместе придёт греховодник,
с предыдущим имеющий сходство вполне.

А потом на снегу будет рваться январь,
задыхаясь в силках наших пьяных объятий,
и рассвет после ночи всего вероятней -
снова небо украсит в свою киноварь.

Снова будет рассвет, снова будет закат,
но покажется - не было этой планеты,
словно раньше не спали лицом в винегрет, и
не мешали с шампанским и водкой мускат...

Словно целая жизнь впереди, если ты
смог пройти сквозь её високосную петлю.
Значит там, наверху, ещё чуточку медлят.
Улыбаются, может быть, нам с высоты...

Значит рано ещё говорить о делах,
надо пить этот день как медовую брагу.
Пару строк  вот ещё  набросать на бумагу,
остальные слова сохранить на губах.