Глава 22. Чистилище

Никто Нур-Адада не знал
в Ниппуре, когда он с котомкой
пришел, по завету отца
сняв краденый царский наряд.
Но краденая казна
гремела монетами звонко
в загашнике у молодца, -
наряды без них не царят!

Планируя собственный путь,
решил он прослыть хлебосолом,
смекнувши, что надобно там,
где нет ни друзей, ни родни,
народ удивить чем-нибудь,
дабы открылись засовы,
и двери к доходным местам
распахивались перед ним.

Жилище приличное сняв,
он пьянки устраивать начал.
Тотчас устремилась к нему
в притон городская шпана.
В итоге, хмельная возня,
ниппурский народ озадачив,
свела хлебосола к тому,
что он одурел от вина.

И вот как-то раз ввечеру
в притоне изрядно поддали.
Подвыпившая молодёжь,
сикерой пресытив уста,
сплотилась в магический круг
и в пляс, не жалея сандалий,
пустилась, - да так, что дебош
богов преисподней достал!

«С какой это радости вдруг
люд смертный над нами запрыгал?
Видать по всему, что здоров
не в меру становится люд.
Знать, пьют каждый день по ведру, -
разгневалась Эрешкигаль,
царица подземных миров, -
ни капли богам не дают!»

И повелела она
пресечь безобразные танцы, -
негоже ретивым ногам
тревожить покой мертвецов;
не медля, излишки вина
изъять снарядила посланца, -
пусть смертные в жертву богам
сдадут по ведру на лицо.

Немыслимый пьяный угар
глаза застилал дебоширам.
Одни пили на брудершафт,
другие валились под стол.
Каким образом эмиссар
возник из загробного мира
и выпил сикеры ушат,
из них не заметил никто.

Случайно его увидал
какой-то затейник. Не сильно
похлопав посла по спине,
он дал подзатыльник. И вот
в разгуле веселья тогда
послышался глас замогильный,
и все убедились вполне,
что гость - не от мира сего:

«Так вот, значит, как тут послов
из мира загробного чтят!» -
взревел эмиссар, капюшон
откинув свой черный, и вмиг
от ужаса крыши снесло
с голов протрезвевших ребят,
узревших насколько страшен
был гостя нежданного лик.

На черепе без глазниц
болтались от кожи лоскутья,
большая берцовая кость
белела в прорехе плаща.
И все перед ним пали ниц,
едва понимая, по сути,
о том, что на вид нищий гость
им голосом властным вещал:

«Охальники! вам благодать
дают небеса в изобилье
не для того чтобы вы
устраивали шум и гам.
Вам должно сторицей воздать
за то, что вы ели и пили,
дарами плодов трудовых
земным и небесным богам!

А коли из вас кто-нибудь
не отвечает запросам
сознательного бытия, -
не может ни лыка вязать,
ни выбрать свой собственный путь, -
пожалуйста, милости просим
в загробный мир прибыть, и я
дорогу могу указать!

Пусть пьющие все по ведру
вина выльют в землю, не медля!
И впредь, когда пьешь, всякий раз
пожертвуй винишка и нам.
Тот к смертному ближе одру,
кто лишнего выпил намедни,
забыв для богов про запас
оставить излишки вина».

Вы скажете: пьяный, мол, бред, -
вы, лично, ни в жизнь не видали
такого, что вашей могло
разумной вредить голове.
Счастливцы! сквозь дым сигарет,
не манят вас дальние дали,
и дома за каждым углом
вас черный не ждет человек.

Поняв, что закончился бал,
и дело идет к продразверстке,
сказали упавшие ниц:
«Во всем хлебосол виноват!»
Кто смог - за порог убежал,
а в доме осталась лишь горстка
убогих физических лиц,
уткнувшихся носом в салат.

Картина сия не нова:
винищем люд смертный насыщен,
действительность - просто кошмар,
куда ни посмотришь – бардак!
Но кто алкоголь наливал? -
увы, виноватых не  сыщешь.
Вернулся ни с чем эмиссар
и все рассказал - что и как:

«Из тех, кого я наставлял,
богов ни один не уважил.
Кто смог - убежал за порог,
в ответе остались лишь те,
кто на ногах не стоял.
Но что с них взять – лыка не вяжут!
С них винный не снимешь оброк, -
их впору пустить на паштет!»

Посланцу на эти слова
ответствовала Эрешкигаль:
«Снисходит на всех благодать,
когда люд не смеет дурить.
Издревле народ успевал
возделывать землю мотыгой,
подземным богам возлиять
небесным богам воскурить.

Теперь же, нарушив покой,
бездельный подняли они шум.
Видать, кто-то разум мутит,
от дел отвлекая народ.
Не будет богам никакой
экологической ниши,
когда деловой прекратит
вершиться круговорот.

Негоже в паштет извести
рабочую силу, - быть должен
один виноватый из тех,
кто на ногах не стоял.
Найти, дабы смертных спасти,
его надобно и уничтожить!
Источником добрых вестей
пусть миссия станет твоя».

В то самое время рассвет
позолотил неприглядность
вчерашней картины и внёс
в нее новизны колорит.
Однако героя портрет,
как тут ни накладывай глянец,
достоин был скорби и слёз,
имея болезненный вид.

Довел парня пьяный угар
до судороги и припадка;
нещадно, как бешеный пёс,
терзала горячка с утра;
затем - слабоумие, жар
падучая и лихорадка,
покуда слуга не принёс
сикеры ему с полведра.

Герою от дозы крутой
как будто бы и полегчало,
но лишь ненадолго, - пока
не переступил за порог,
где все толковали про то,
что было вчера. Одичало
глядел он вокруг и никак
взять в толк пересуды не мог.

«Тебе что, сикера совсем
отшибла мозги? – подытожил
толпы возбужденной галдёж
доброжелатель один. -
На волоске ты висел
от гибели, пьяная рожа, -
за то, что вина не даёшь
богам преисподней, кретин!

С возмездием повременить
вчера упросили мы, вроде,
посланца могилы, но он
нагрянет сегодня вот-вот.
Тебе нужно облик сменить
да затеряться в народе,
а мы встанем со всех сторон
и будем водить хоровод».

Пустился стремглав Нур-Адад
к цирюльнику и, уповая
неузнаваемым стать,
обрил голову наголо.
Окладистая борода
вдруг выросла, - так что едва я
героя сумел распознать
в толпе среди прочих голов.

В водовороте утех
бурлила толпа и галдела.
Круги из разряда вещей
мирских расходились в молве.
И там, в будничной суете,
как водится, не было дела
до тех, кому в черном плаще,
привидится вдруг человек.

Зловещая тень по пятам
тянулась за каждым знакомым.
И вот, лишь сплотила кутил
вчерашних игра в городки
в одном закоулке, как  там
поднялся нешуточный гомон,
когда представитель могил
знакомых стал брать за грудки:

«Тебя, и тебя, и тебя
в притоне я видел намедни.
А ну, становитесь все в ряд,
кто там не стоял на ногах!» -
Мертвец, допросив всех ребят,
пока не остался последний,
не выведал, кто виноват,
и тут же рассыпался в прах.

Потом уверяли глупцы,
не сведущие в науке,
что якобы на груди
у трупа сверкала звезда;
других впечатляли усы
и мягкая поступь, без стука,…
Но умные все, как один,
подумали: ерунда!

Картина сия не нова:
винищем люд смертный насыщен,
действительность - просто кошмар,
куда ни посмотришь – бардак!
Но кто алкоголь наливал? -
увы, виноватых не сыщешь.
Восстал под землей эмиссар
из праха и вымолвил так:

«Царица моя! не тая
тебе повинюсь, что не может,
мой взор, как бы ни был он строг,
узнать, кто устроил дебош.
Всех, кто на ногах не стоял,
пытал я, но все эти рожи
являют лишь пьянства порок,
а чья в том вина – не найдешь!»

Властительница вечных слёз
воскликнула, брови нахмурив:
«Так дело пойдет, сдам в утиль
обитель теней. Боже мой! –
не царство, а сущий курьёз,
кунсткамера лени и дури!
С сумою теперь мне пойти
прикажешь по миру самой?

Сверни с проторенных путей,
и тайна банальною станет.
Разгадку не там ты искал
и принял за истину ложь.
Ищи у кого из людей
намедни власы отрастали,
а нынче нет ни волоска, -
вот он и устроил дебош!»

Тем часом богов родовых
призвал Нур-Адад на подмогу,
боясь, что житейскую муть
ему не постичь одному.
Молил он всех предков своих
узнать у фамильного бога,
как мир и порядок вернуть
расстроенному уму?

Откликнулись предки на зов
заблудшей души их потомка.
В момент судьбоносный помочь
явился прапрадед Нахор,
и, в путанице голосов
кошмарных видений, он громко
к потомку воззвал, и всю ночь
спасительный вел разговор:

«Потомок наш, ты преуспел
в искусстве личины менять, -
настолько, что предки с трудом
сумели тебя отыскать.
Надеемся, ты протрезвел
теперь и сумеешь понять,
что жизнь только тяжким трудом,
способна прокладывать гать.

Из пустоты состоит,
по большей части, мир звездный,
равно как и доля твоя
ничтожна среди мертвецов.
Но там, где светило горит,
лучом согревается воздух, -
свершает там таинство явь,
во тьме созидая жильцов.

И ты в созидательный труд
вложи свои мысли и чувства,
чем попусту их расточать
на сутолоку да пустяки.
Они никогда не умрут
в твореньях любого искусства,
когда есть таланта печать
в деяньях умелой руки.

Безмерен масштаб пустоты,
обширны владения смерти.
Во тьме жизнь твоя промелькнет
как по небу - метеорит!
Но все разговоры пусты
про власть преисподней, - не верьте
что там установлен черед
и строгий порядок царит.

Все слухи о том не верны!
Действительно, слезы роняя,
ведут к преисподней семь врат,
но скорбные эти врата,
ни с той, ни с другой стороны,
никто толком не охраняет -
с той самой поры, в аккурат,
когда был воздвигнут портал.

Потомок! поставь в сторожа
семь бесов своих по порядку:
сбрось Судорогу с себя
Припадок с Горячкой отринь,
оставь Слабоумие, Жар,
Падучую и Лихорадку, -
займи делом этих ребят,
и больше на них не смотри.

Как псам гончим, им все равно
кого рвать – живых или мертвых.
Их надобно укротить,
поставив на службу себе, -
так чтобы, в момент отправной
из царства теней, всю когорту
пороков на смерть натравить
и свой обеспечить побег.

Не бойся! – тебе по плечу
расширить предел ойкумены.
Пусть сверху земную кору
венчает небесная твердь,
но разум подобен лучу:
в безмерности мрака и тлена
пробить он способен дыру
и жить, не взирая на смерть.

Он – дар спасительный твой
и твой оберег сокровенный.
В неведомое труден путь,
и твердь ойкумены черства.
Но ты наделен головой,
нацеленной на перемены
всего косного, - в этом суть
мятущегося естества!

В любой изменении, - пусть
оно будет самым желанным, -
есть грусть своя, ибо в самих
нас что-то должно умереть.
Но эта глубокая грусть
послушна неведомым планам
природы, - спокойно прими
и сохрани ее впредь».

Наутро, едва лишь налил
герой наш тарелку со щами,
предвидя, что будет еда
не лишней в превратностях дня,
за ним по наводке пришли
и, как говорится, с вещами
туда проводили, куда
Макарка телят не гонял.

Когда-то по этим местам
Вергилию следовал Данте
и, вникнув в нелепости тьмы,
Комедию миру явил.
Путем этим следовать нам
за Данте - не хватит таланта
и боязно, - как бы умы
наш экскурс не утомил.

Мы с ложью местами менять
нелепую правду не станем,
тем самым, акулам пера
представим великий почин.
От лжи истину охранять
сомкнутыми будем устами
и там, где легко нажить срам,
воздержимся и помолчим.

Да будет так! - ибо нужна
воздержанность с теми, чей разум
во всякую тайну проник
и держится крепко, как гвоздь.
Он знает, какого рожна
нам надо, - все истины разом
склоняются перед ним,
и все-то он видит насквозь!

Молчание – золото, но…
В нем недоумение зреет:
не приведи господи, злак
какой-нибудь вредный взойдет.
И скажет читатель иной,
что автор спешит поскорее
закончить главу кое-как
и кривотолки ведет.

Попробуем преодолеть
неясности и кривотолки,
заверив, что предков завет
исполнил герой - от и до.
Терпел кандалы он и плеть,
смиренно клал зубы на полку
и многие тысячи лет
прожил подневольным трудом.

Все вытерпело естество
в итоге и все одолело.
Рассудок в аду не угас,
а прочее - вздор один!
Пусть бесы творят баловство
у врат преисподней, мы делом
займемся,… - отдельный рассказ
об этом нас ждет впереди.