Глава шестая

Глава шестая

Солнце уже стало садиться и от стены слепых протянулись большие тени.
Маленький человечек подумал, что пора домой. А еще он захотел зайти к бабе Тане и деду Васе. Они жили на Карлибкнехта, только на другой стороне дороги. По которой ездили злые Мазы. И маленький человечек решил-таки проведать стариков, как говорил Папа. Кто такие старики и где они живут у бабы Тани и деда Васи, человечек пока не выяснил и все забывал спросить. Потому как у деда Васи жил Сашка и Юлька. Не тот Сашка, который не любил голубей, а другой Сашка.
Другой Сашка – ходил в длинных широких штанах, которые сзади часто волочились по пыли или по грязи. А еще - в красивых пиджаках и ездил на мотоцикле. Поменьше, чем у Папы. Но тоже - красном. Назывался мотоцикл очень волнующе – Ва. Когда человечек приходил в гости, а это было вечером, Сашка говорил – «Пойду я Ву заводить!». Заводил Ву и тесный дворик наполнялся грохотом и воем двигателя. Папа и Сашка стояли рядом и кричали друг другу что-то страшное. Страшное потому, что Сашка каждый раз после крика крутил на руле ручку и мотоцикл заходился воем и дымом.
А еще у деда Васи жили Дядявитя. И Тетянина. И еще – Юлька. Тетянина была доброй и угощала иногда человечка очень вкусной штукой на печенье. Больше ни где человечек не пробовал этой штуки, как у Тетинины. А Дядявитя – был суровый мужчина. Папа говорил, что Дядявитя – его брат и он на войне был летчиком. Человечек знал, что Папа тоже был на войне. Потому, что на ладони у Папы была большая шишка. А в шишке - Папа говорил - осколок «Напамять». Маленький человечек спрашивал иногда Папу – больно ли Папе от осколка Напамять. А Папа смеялся и говорил – нет. Но человечек не верил и нажимал на шишку. А Папа говорил, смеясь, что папина рука – как лопата и ему совсем не больно. А Напамять – осколок от мины. С войны.
Поэтому маленький человечек точно знал, что Папа был на войне. А вот что Дядвитя был – не верилось. Потому как самолета дома у деда Вити не было. И летчицкого шлема – тоже. И очков летчицких не было. Поэтому – человечек сомневался. А еще у Папы была Заотвага. Папа носил ее на пиджаке на праздники. Заотвага была большая, белая и тяжелая. Там были три самолета и три танка. А у Дядивити не было Заотваги. И маленький человечек верил про войну и летчика. Но сомневался.
А еще – Юлька. Красивая тетя, с ямочками на щеке. Человечек очень любил трогать эту ямочку. Потому что тогда Юлька смеялась. И маленький человечек смеялся вместе с ней. И еще много интересного было в доме у деда Васи. Но мы не о том, а о маленьком человечке.
Маленький человечек двинулся к деду Васе. Пройдя мимо Столовойслепых к Карлибкнехта, к своему удивлению увидел, что дорога – пустая. Не рычат Мазы, больше не ездят Волги. И Москвичи. И даже Металичец ни разу не проехал. Маленький человечек был очень умным и понял – что вечер. Машины уже спят. И дорога – совершенно безопасна. Потому как, если уж машины – спят, то цыганки-то и подавно! И человечек запел другую песню – про «Если б ты знала, как тоскуют руки по штурвалу…» И браво двинулся по ПапыМаминому пути. Надо ли говорить о том, что человечек оказался прав полностью – ни одной цыганки ему не встретилось. Он бодрым шагом прошел самый сложный участок – в гору мимо фабрики, тихонько просочился мимо бабтистов. Их так называли – бабтисты. Бабтисты жили в угловом доме с подслеповатыми окнами напротив трампарка.
Но трампарка – совершенно не опасно и не страшно – там за высоким забором иногда ездили и тренькали пустые трамваи. Видимо, думал человечек, в трампарка они спят. Или стоят ночью, когда не нужно ездить. Что ночью они там стоят, человечек не сомневался – если уж спит он и страшные Мазы, то трамваи – уж наверняка.
А бабтисты – не цыганки. Уж точно. Человечек просто им не доверял. Но не цыганки – точно. Просто дом страшный. Но не цыганки. Наверное. Поэтому - просочился. Не сказать, что человечек трусил. Нет. Человечек ни кого не боялся. Кроме тех, кто живет в темноте, больших глаз и цыганок. Но бабтистов – опасался. Потому как живут почти на кладбище.
И солнце уже почти село…