Если я не вернусь, дорогая

В десятом классе, испытывая любовь к литературе, я стал посещать литературный кружок, который заседал в школьной библиотеке под руководством молодой женщины-библиотекаря Светланы Ивановны – крашеной блондинки среднего роста в огромных модных в ту пору очках.

Ни малейшей возможности реализовать мою любовь к литературе кружок не давал.
Целью моего участия в кружке было некое существо женского пола – старосты кружка, которая и пригласила меня туда, выйдя в конечном итоге через много лет замуж за третьего.
Посещение кружка давало легальную возможность провожать её вечером домой и даже нести её огромный портфель.
Девочки в то время носили в школу учебники, а мальчики нет.
Чем тоньше был портфель мальчишки, тем более «правильным» он считался.
Высшим шиком было идти в школу вообще без ничего или с тонюсенькой папкой с одними тетрадками.
Ситуация с провожанием ужасным образом усугублялась присутствием подружки, которой было с нами по пути, но жившей несколько дальше.
Дойдя до подъезда старосты, мы втроём застывали в совершеннейшем ступоре.
Элементарное приличие требовало провожать дальше подружку.
Мои естественные чувства противились этому неимоверно.
Девочки просто упивались моим бессилием.
В конечном счёте, предлагался нулевой вариант.
Они ещё постоят, поболтают, а мне следует идти домой.
Почему-то я считал, что у меня есть шанс дождаться ухода «противной» подружки в соседнем дворе.
Я прятался в засаде в надежде, что как только подружка уйдёт, моя героиня останется подышать у подъезда свежим воздухом в одиночестве, а я небрежно появлюсь, сославшись на сложный петляющий маршрут своих перемещений во дворах.
Не смотря на то, что этого ни разу не произошло, этим двоим интриганкам удавалось поддерживать во мне надежду.
Это было какое-то безумие.
Я намекал, что иду не домой, давал понять, что через двадцать минут буду здесь пробегать – ничего не помогало.
Потеряв терпение, в один из вечеров я заявил, что мне необходимо побеседовать со старостой лично.
Деваться было некуда, и мы остались наедине.
Я начал что-то мямлить, а потом внезапно к неимоверной радости девочки устроил скандал на тему: «Зачем нам подружка».
Мне было объяснено, что они здесь ходят пять лет вдвоём и как же так и что же теперь делать, если так сложилось и чего это вдруг, но зачем так переживать и всё как-то уляжется и утрясётся, но это не повод, и ей хорошо и спокойно, когда я её провожаю, а подружка здесь ни при чём и мы все так хорошо идём и…
В этот момент мне надо было это решительно прекратить, но я опять что-то мямлил.
Вдруг, ни с того ни с сего, я заявил, что люблю её.
Она сказала, что давно это знает и что есть резон иногда гулять вдвоём, но мама её не пускает никуда и кружок единственная отдушина в её жизни, а я не ходил, а она меня позвала и что мне ещё теперь нужно и разве этого не достаточно.
Я был очень счастлив и так ничего в тот вечер не сделал.
Подружка перестала посещать кружок, засев за алгебру.

Вообще-то я считаю себя умнее любой отдельно взятой женщины и даже всех женщин вместе взятых.
В то же время, я полностью отдаю себе отчёт в том, что любая женщина в состоянии выставить меня в собственных глазах полным идиотом.
Как это происходит, хорошо себе представляю, и давно с этим смирился, но противоядия так и не нашёл.
Для того чтобы превратить меня в полного болвана женщине необходимо всего ничего.
Ей нужна моя симпатия как минимум, а лучше влюблённость.
Как только она видит моё неравнодушие, остальное для неё дело техники и желания.

У меня нет ни малейших сомнений в том, что литература тоже женщина.
Литература не отвечала в 17 лет мне взаимностью, но тоже вполне позволяла себя любить и провожать взглядом.
Могу ли сегодня думать, что наконец-то допущен к чему-то большему, не знаю.



Вернёмся в кружок.
Каждый участник готовил и зачитывал доклад на тему, которую сам выбирал из списка.
Слушали и обсуждали.
К остальным кружковцам я испытывал двойственные чувства.
С одной стороны я понимал, что без них в зрительном зале мне не выйти на авансцену, с другой же стороны они мне были совершенно лишними.
Впрочем, за исключением подружки старосты, негатива к кружковцам я не испытывал.
Мысль о том, что остальные любители литературы преследуют аналогичные со мной цели, мне тогда в голову не приходила, а теперь кажется очевидной.
Как, всё таки, со временем меняются взгляды на жизнь, но главное всё же остаётся главным!

Для доклада я выбрал тему о поэтах войны, имея дома прекрасный одноимённый сборник с биографиями.
В памяти сегодня остались рано ушедшие Павел Коган и Иосиф Уткин и выживший на фронте Сергей Наровчатов.
«Бригантина» и одно стихотворение Уткина.

ЕСЛИ Я НЕ ВЕРНУСЬ, ДОРОГАЯ...

Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это - другая.
Это значит... сырая земля.

Это значит, дубы-нелюдимы
Надо мною грустят в тишине,
А такую разлуку с любимой
Ты простишь вместе с родиной мне.

Только вам я всем сердцем и внемлю.
Только вами и счастлив я был:
Лишь тебя и родимую землю
Я всем сердцем, ты знаешь, любил.

И доколе дубы-нелюдимы
Надо мной не склонятся, дремля,
Только ты мне и будешь любимой,
Только ты да родная земля!