Иезекииль Биллдог. Поэма о городе. отрывок

И вот она столица – Панкертон.
Вот он – дом родной, и хлев и помойка.
Раскинулся грудой миллионнотонной
В коросте сверкающих новостроек.
В небо вонзая небоскрёбы-клыки,
Злобным чудищем в облака вцепился.
И дробит их в стёклах-зеркалах в куски,
Сам отражениями раздробился.
Вокзал рычал гулким топотом –
Тысячеголосым ропотом человечьим.
И вот мы вылились всемирным потопом
Из его дверей-ртов в августовский вечер.
Растеклись по улицам – и нету нас –
Толпу всосал миллионный город
Без разбора, без остатка, на раз!
Мы – ручеёк в океане твоих бесчисленных орд!
Панкертон, Панкертон – паук, скорпион,
В себя вонзающий жало отравленное.
Посмотри, как монотонно, сонно
Дышат ядом твои бескрайние окраины!
Кто я – человек или вошь?
Ответ не располагает к оптимизму.
Мой славный город, я решил, что ты умрёшь.
Это потому, что виновным ты признан.
Когда, шагая по черепам веков
На холмах и болотах тебя возводили те –
Ты знаешь, я уже тогда был готов,
Блуждая звездой в хромосомах прародителей.
Я был – жертвенный нож для каменной шкуры,
Но глухо молотил твоего сердца молот,
И облака белели, как седые кудри
На челе твоих башен, мой город.
Но оба мы знали – ты и я,
Что один из нас ринется в звёздный табор,
Когда метнётся на юг, выжигая поля
Красно-кленовый журавль – сентябрь.

За окном лежит на ладони земли
Зачёрпнутый пригоршней зданий рой.
В месиво улиц облака-корабли
Как в скалы рифа вонзили строй.
Толстый человек за большим столом
Меня взглядом оценивает. Считает.
Да, неказист. Очкарик. Что в том?
Кто оценит судьбы пути тайные?
Скромно сморкаюсь в белый платок.
С ноги на ногу молча переминаюсь.
Да, вот такой вот я, ну и что?
И детство было трудное, сознаюсь.
А в окне – хмурь небесная.
Ветер хлещет плетью по городу.
Пляшет сентябрь радостным бесом,
Скалит свою дождливую морду.
Толстый щурится, перебирая в уме,
Морщит высокий благородный лоб.
У него – политика. У меня – месть.
Не сказать, чтобы нам с ним повезло.
У него глобальные планы в мозгах.
Он в историю метит в роли Мессии.
Кому неохота быть поближе к богам?
Вот потому и прибегнем к насилию.
Сомневается, перебирая вариантов цепь,
Логических построений систему выстраивая.
Занести иль нет в руке карающей цеп,
Историю и судьбы вдоль и поперёк перекраивая?
В карающей длани – то есть в моей
Тощей и немощной руке Каина.
Подмигиваю, мол, всё будет о’кей!
Всё у нас будет как нельзя шикарно!
Но нет ещё – съёжилась мысль,
Лоб изрыв морщин окопами.
И бьётся решимость, как волна о мыс –
А не воспользуется ли старуха-Европа?
К стеклу ладонь клёна прилипла
Красной кляксой между строк дождевых.
Ах, если б ты, город, не выплыл!
Захлебнуться дождём – ну чем не выход?
Толстяк вздыхает – пережёвана мысль.
Деловито говорит в мою сторону,
И текут слова как прогорклый кумыс:
«Завтра получите бомбу мегатонную».

Площадь Санта-ЛюцИфера. День как день.
Единственная деталь – он последний.
Площадь перекатывает листья и людей
Ветру летящему вслед – бесследно.
Небо прохудилось и льёт, льёт,
В серые лужи свои бомбы бросая.
Зонтики скалит в небо народ.
Небо пугает, небо кусает.
Мокрых голубей хлебом кормлю
На скамеечке в ожидании конца света.
Снуёт, снуёт деловитый люд.
Мерно дышит планета.
В сером чемоданчике на коленях
Котёнком свернулась мегатонная смерть.
К осени седеют тополя в аллеях,
В их планы не входило факелами гореть –
Но надо. Часы идут безостановочно
Воздух делится на вдохи и выдохи…
А уже – вы поймите – всё уже кончено.
В этой мышеловке у всех – нет выхода.
Политикан теперь где-нибудь в провинции
Глотает новостные программы одну за одной-
Где же первым ядерному грибу появиться,
Сметая здания красивой океанской волной?
Эй, куда спешите? Взгляните на бога,
Лопоухого, очкастого, невзрачного вседержителя.
Где ещё найдёте бога более убогого?
Мёртвого города мёртвые жители…
Снуёт, снуёт люд по площади.
Ряд за рядом, за рядом ряд…

СОРВАЛСЯ, КАК ВСАДНИК С ЛОШАДИ
СМЕРТЕЛЬНО РАНЕНЫЙ КРИК СЕНТЯБРЯ