Цена жизни

    Цена жизни ( отрывок из "Милостива Нингаль")

    Как приятно быть богатой, молодой, а главное, - свободной!
    Как долог и непрост был путь Шалы к свободе и независимости...
    Шала подошла к городскому порту, к тому оживленному и несколько опасному местечку, где шла бойкая неорганизованная торговля, в которой участвовали разные категории участников: тут были матросы с разных суденышек, пришвартовавшихся в гавани Ура, старавшиеся по быстрому сбыть товары, привезенные из близлежащих городов и издалека, из самого Дильмуна, или Тельмуна, из Финикии, из Египта и Ливана, где кедры уходят в самое поднебесье, врезаясь во владения небесного владыки, чье имя везде звучит по-разному, но бог неба есть в каждой стране, - так рассказывали самоуверенные, хитроумные, повидавшие многое на своем веку мореплаватели, чья жизнь проходила в опасностях и приключениях, столь манящих Шалу, что она даже забывала о благопристойности своей репутации состоятельной женщины, одинокой и не имеющей не то что мужа, но даже и официального любовника, чье имя послужило бы ей защитой в случае поползновений нежелательных лиц; были тут и юркие, пронырливые торговцы-перекупщики, скупавшие товар кто для собственных лавок, где он пойдет уже втридорога в сравнении с портовой ценой, кто – для перепродажи крупным городским торговым домам, чьи цены были доступны лишь для наиболее обеспеченных горожан из числа авилумов и самых обеспеченных мушкенумов – людей на государственной - царской службе. Шныряли вокруг и ловкие воришки, смотревшие острым глазом: чуть зазевается любопытный покупатель, отвлечется продавец, - а нет уже или товара, чьи достоинства так красочно расписывал торговец, или кошелька с кусочками меди и серебра, - они  благополучно перекочевали под одежду или в поклажу того, кто обучен присвоению неохраняемого имущества. Шала была знакома с этими повадками нетрудового населения из числа свободных жителей Ура; ей говорили, что и среди рабов порой встречаются воры, но гораздо реже, - из-за более жестокого наказания, грозившего несвободному в случае поимки при воровстве; Эргамиль, ее бывший господин, осведомил Шалу о поведении, приличествующем тем, кто не хочет попусту расстаться со своим добром, лишь просто пройдясь по рынку.
     В овале городского порта дышалось легко, здесь воздух был иным, чем среди раскаленных мощеных улочек города, даже запах рыбы казался менее раздражающим в сравнении с «ароматами» города. В это посещение гавани Шала не ставила себе определенной цели купить некую конкретную вещь: она только хотела увидеть нечто новое, услышать что-то новое, дать пищу для ума и полета фантазии, чтобы почувствовать себя еще более счастливой и неподвластной никому и ничему, - кроме хода времени и вездесущего общественного мнения, до которого, впрочем, ей не было решительно никакого дела, как внушала она сама себе, понимая подспудно ,что все-таки живет среди среди людей, в большом городе, и ей не все равно, - будут ли ей вслед улюлюкать соседские мальчишки, как то было совсем недавно, до того как Эргамиль в своем официальном завещании объявил ее единственной полноправной наследницей всех своих многочисленных богатств и угодий...Жаль только, что основную часть земли в своей общине в окрестностях Ура, благодаря собственности на которую он и признавался полноправным авилумом, потомственным земельным собственником, он ей не смог передать, - как женщине неполноправной, отпущеннице, и тут не имело никакого значения, что незадолго до своей кончины Эргамилю удалось получить из ее родного города доказательства благородного и свободнорожденного происхождения Шалаумми из рода старинного, приближенного к высшей городской знати и самому лугалю. Однако, Шала все-таки являлась уроженкой другого города, - не Ура, и у них с Эргамилем не было детей, рождение которых позволило бы ему официально закрепить за своей ясноокой красавицей всех земельных угодий, насаждений и части ирригационных сооружений, - пусть все это и досталось бы ей на правах опекунши собственных детей до периода их взросления. Но Шала не жалела о том, что ей не придется периодически наезжать на свои земли, занимаясь вопросами ведения хозяйства местным старостой и расходования средств, выделяемых на строительство оросительных сетей или же их восстановление и ежегодные профилактические работы с целью бесперебойного функционирования каналов. Люди в деревне живут своим внутренним миром, их восприятие жизни традиционно, и консервативные сельчане непременно стали бы шептаться за ее спиной, полагая, и не без оснований, что Шала приворожила Эргамиля, доверившегося ее чарам настолько, что вынудила его жениться на ней и оставить все многопоколенные семейные сбережения, преумноженные неустанным многолетним трудом самого тамкара Эргамиля, который в поисках товаров для своего господина исколесил полмира и обогатился как слуга богов, - странноватой девице без роду и племени, явно якшающуюся с темными или во всяком случае непонятными силами, как иначе смогла невольница с проезжего судна, которую Эргамиль купил за бесценок ввиду особой худобы и явной физической слабости девчонки неопределенного возраста,  - пусть Эргамиль и пытается изобрести ей биографию чуть ли не восходящую к шумерскому царскому списку...Шала вздохнула: деревня, и финиковое поле, и небо ясное там, как в сказочном сне, не замутненное городскими строениями, что окружают в Уре со всех сторон, подобно бесконечному колодцу, из которого не спастись, и виден днем лишь крошечный кусочек синего неба, а ночью – несколько звезд – и все..., - ничего этого больше не будет, ведь не захочет же она как бесприютная пария ехать погостить и платить за свой постой туда, куда лишь недавно ездила с Эргамилем как полноправная добронравная хозяйка бескончных финиковых плантаций...Шала понимала: не стоит останавливаться мыслями на том, что прошло, завершив свой бег; предаваясь бесконечным воспоминаниям, мы отнимаем сами у себя возможность нового начала, потому что всегда, покуда жив человек, он должен стараться жить в соответствии со сложившимися условиями, должен с благодарностью принимать то, что послали ему боги и стараться дать как можно больше радости всему и всем окружающим тебя, и боги тебя не забудут, если ты будешь относиться к своей жизни и стремиться вести себя с людьми так, как будто находишься в храме бога, истово веришь в него, и служишь ему, зная, что именно в этом служении и есть истинное предназначение человека...
Шала шла, задумавшись, когда услышала громкий, с непонятным протяжным акцентом, окрик какого-то моряка, явно незнакомого с ней и правилами вежливости:
-Подними глаза, ты, что бродишь по рынку! Назови свою цену!
Шала пришла в себя, огляделась, усмехнулась, нисколько не убоявшись нахального простолюдина, - где ему было знать, что крадущиеся за ней в паре шагов двое крепких парней – ее слуги, способные в один момент не только успокоить обидчика, но и помочь ему обрести вечный покой и забвение на глубине вод гавани, - и никто не станет искать даже его костей, раз приезжий гость был столь неосмотрителен и позволил себе оскорбить не просто женщину, но олицетворение могущества, даруемого большими деньгами и определенными связями в высших городских кругах сих мест. И Шала подняла взор, показала глупому светящиеся ореховые, с оранжевым отблеском очи, достойные принадлежать тигрице в минуты засады, решила поиграть с неосторожным:
-Мой господин! Цена столь высока, что всей жизни твоей не хватит оплатить ее! Ты хочешь узнать мою цену? Это – жизнь твоя, слепец! – Вытянула ручку, белую, с единственным тонким браслетом на ней – египетским! – промолвила сопровождающим: - Взять неразумного, наказать умеренно, чтобы помнил об уважении к женщине ! – И тот, кто осмелился намекнуть на непристойность уважаемой вдове достопочтенного тамкара Эргамиля, вмиг оказался схвачен под грудки двумя дюжими молодцами, те перехватили его столь сильно, что бедный моряк звука не мог издать, дышать не мог, и только смотрел на Шалу дикими обезумевшими глазами, запоздало поняв свою ошибку, и даже не делал попытки вырваться.
- Что повелишь сотворить с наглецом, госпожа? Прикажешь ли бросить его в воду или незаметно пырнуть ножичком? – Черный раб из далекой Нубии был серьезен как никогда, даже не смотрел на оскорбившего его хозяйку глупого матроса с заезжего судна, - а тот весь позеленел лицом, почувствовав страх смерти и осознав грозившую ему опасность: они зашли в гавань на денек и если не вернется он к отплытию,- никто и искать не станет загулявшего моряка, без него отплывут, а семья и знать не будет, в водах какой гавани едят рыбы тело их единственного кормильца. Рванулся изо всех сил: - Прости глупого человека, добрая госпожа ! Прости ошибку мою! Вижу: ты – знатная женщина, но доброе лицо у тебя, пощади моих малых детей!
Шала усмехнулась: день начинался забавно, скука развеялась, будет о чем вечерком посудачить с доверенными служанками, - да только у нее и в мыслях не было сурово покарать зарвавшегося морячка, не разглядевшего в ней женщину богатую, а значит – сильную большей силой, чем силен простой человек...Просто повеселиться, припугнуть оскорбителя – вот и скуки нет в помине...
- Есть другое решение: мы обратимся к судьям храма, и их решение будет твоей судьбой; хочешь ли, чтоб мои люди позвали стражников?
- Смилуйся, добрая госпожа! Не зови их! Все, что есть у меня, что привез я издалека в надежде получить прибыль в вашем великом древнем городе, - все готов отдать тебе в благодарность, если простишь меня, подлого!
Шала совсем возвеселилась,- она уже готова была почти отпустить моряка, а тот еще вздумал ей взятку предлагать...Вот забава! – И что же готов ты отдать за спасение твоей малоценной шкурки от порчи и уничтожения, низкий человек? Что есть у тебя такого, что будет выкупом твоей низкой бродяжьей души? Покажи мне свои богатства, - может быть, владеешь ты самоцветами с гор Загроса, или слезами сосен с далеких северных краев, или скарабей драгоценный, принадлежащий фараону и выкраденный из смертной пирамиды египетской, или бесценная ткань из Тира – что из сих великих редкостей затесалось ненароком в твою холщовую котомку? А может, копия великих табличек судьбы сопутствует тебе в плаваниях и озаряет удачей ваш нелепый кораблик ? Или есть у тебя на борту невольница, похожая ликом на саму Иштар, а нравом – на домашнюю курицу? Не стесняйся, побродяжка, открой нам тайну своих сокровищ, что дороже твоей жизни!
Моряк ошалело смотрел на странную, разряженную в пух и прах молодую женщину,- это из-за одежды он принял было ее за одну из «шляющихся по рынку», но теперь видел, что качество ткани на ее одеянии было высоко, а немногочисленные украшения на руках и ушах,- поразительной работы дорогих мастеров, а может и древние, как скарабеи, кои упомянула та, чей наряд, если посчитать, стоил половину всего груза с их корабля. Как его угораздило оскорбить подобным предложением обеспеченную женщину, -словно нечистый дух потянул его за язык! Не повезло Мансуму в Уре на сей раз! Однако, похоже, никто не собирается ударять его по голове топориком  и тело бросать в мутные воды гавани; значит, стоит поторговаться, - если повезет, он не только спасет свое бренное тело, но, дай бог, обойдется и без серьезных увечий, и Эрра с ней, с прибылью, - никогда богатым Мансум не был, и, видимо, и не будет. Но если понравится прекрасной госпоже товар, что он ей предложит, - возможно, она не просто отпустит его восвояси, но еще и наградит чем-нибудь, - не может такая сказочная красавица иметь сердце жестокое, как у бога чумы, великого Эрры, -недаром принял он ее издали по скользящей походке за одну из тех гадистум, чьи услуги стоят дорого, дороже других их товарок, но каждое движение которых уже манит обещанием наслаждения не столь любовного, сколь всеохватно сладостного, что окрыляет на миг, и чувствуешь себя, словно на вершине волны в бурный шторм...Непростая женщина пересеклась в тот день с его дорогою, и не стоит жалеть, что цена выкупа его жизни будет немалою. Поклонился Мансум, попросил прощения, что не ведает имени мужа и защитника той, которую ненароком обидел дурным языком своим, а в ответ сопровождавший раб перебил его, мол, овдовела его госпожа и нечего попусту болтать! Тогда предложил моряк им пройти несколько шагов до ближайших, на скорую руку разбитых торгов, где моряки с нескольких судов, стоявших в порту Ура, как могли расхваливали привезенный из разных мест товар, и рабов, и даже смешных животных, невиданных в бедной фауной земле царства Ларсы, одним из крупнейших городов которого являлся древний Ур, некогда великий оплот могущественнейшей III царской династии Ура, о величии которой столько бытовало преданий даже на родине Мансума, в славном городе Кербела. Наконец Мансум подошел к жилистому мужичку, громко предлагавшему «редкостной красоты лазуриты, и янтарь, и яшму, и тонкий египетский виссон, что прозрачен как утреннее марево, и напиток из Сирии – вино дивное, и посуду с орнаментом из царства далекого народа мореходов...» Многое еще предлагал торговец, а только Шала его слушать не стала, - увидела забавную зверушку, что сидела в клетке, безмолвная и бездвижная как статуя, казалось, что зверек еле дышит от жары, духоты и глаза его закрыты, чтоб спастись от бесчисленных любопытных взоров зевак, которые суетились вокруг странного существа, совали ему сквозь прутья клетки кто- финик, кто – кусок сухой лепешки, а зверь отворачивался, жмурился от яркого света и казался почти умирающим – так выпирали его ребра, а тонкие косточки лапок едва держали тонкое тельце, покрытое коротким коричневатым мехом. Перед зверьком стояла маленькая миска с мутной водой, которая была ему явно не по вкусу, - вот он открыл один глаз, чуть лизнул воду и вновь опустил худенькую мордочку на вытянутые лапки.
Шала всем существом своим потянулась вдруг к крошечно1, размером с ее кулачок божьей твари, да так и обомлела: вспомнила рассказы Эргамиля, в своих странствиях исколесившего полсвета и повидавшего немало чудес; в давние времена, когда ее спаситель был еще молод и полон энергии для службы своему повелителю, побывал он в далекой земле Та-Кемер – Египте, где видывал огромные треугольные усыпальницы живых богов – фараонов, видел и город, посвященный богине Баст – Бубастис, жители которого своей покровительницей почитали богиню в обличье животного – кошки. В доме Эргамиля видела Шала ценный папирус со странными иероглифами и рисунками, было там и изображение кошки – священного животного для египтян; Эргамиль рассказывал: когда в доме египтянина умирает кошка, - чудесный зверь, ловец против крыс и змей, - вся семья соблюдает траур так, будто скончался настоящий член семьи. И вот теперь прямо перед нею на торговом развале, в крохотной клетке, голодная и измученная, сидит кошка из самого что ни на есть Египта, и никто здесь не знает ей цену! Шала строго посмотрела на своего «пленника»: - Чей это зверь, знаешь ли ты? Я хочу его!
Мансум возликовал: это была его собственная кошка, он купил ее в порту Крита, а как там оказался странный зверь – про то Мансуму было неведомо. С превеликим трудом животное удалось привезти в родные края, плохо оно переносило водный путь, и если б не рыба, оказавшаяся любимой пищей этих зверей – ни за что бы ему не довезти животное живым; именно в расчете на подобную покупательницу, как новая его нечаянная знакомая – праздная, скучающая, позволяющая удовлетворять свои прихоти, - он и привез зверя в землю Двуречья, рассчитывая удачно продать редкого зверя, а если уж не сыщется покупатель, так отдать кошку детям – если животное хорошо накормить и погладить, оно издает такие странные звуки, что впадаешь в некий транс, и чувствуешь вибрацию под шейкой зверюшки, а она мурчит...
- Это мой зверь, моя госпожа! – Мансум возликовал, что появился шанс дешево отделаться за свое скудоумие. – Возьми ее, она твоя! Она будет ловить мышей и крыс в доме твоем, и пока она будет жить под твоей крышей – ни одна змеиная тварь не заползет под твои стены, не любят змеи запах этих зверей. Из самого Египта, уже больше двух месяцев добиралась сюда эта зверюга, и была она тогда совсем маленькой, а теперь подросла, а будет хорошо питаться – станет большая, гладкая и красивая, как домашний тигр!
- Отлично! – Шала кивнула, глаза ее сверкнули, и тут же она отвела взор, приподняла левую бровь, глядя на своих рабов, и самый сообразительный, черный негр Кемт выступил вперед, недовольно вопрошая:
- Ты полагаешь, заезжий человек, что достоинство нашей госпожи равно цене какой-то неведомой животины? Эта тварь пойдет в возмещение той обиды, что нанес ты светлейшей госпоже Шалаумми, но сам ты должен быть наказан в назидание подобным тебе невоспитанным грубиянам, и сейчас мы с моим напарником намнем тебе как следует тощие твои просмоленные бока, дабы неповадно было чужеземным странникам оскорблять достойных жителей славного города Ура! Вот сломаем тебе пару ребер, - и тогда моя госпожа сможет счесть себя отомщенной ! Или у тебя есть что-то еще, что поможет искупить твою вину перед одной из богатейших жительниц города? Во сколько сиклей серебра ты оцениваешь свою паршивую шкуру?
Несчастный моряк только рукой махнул – не везет, так не везет! В этом плавании его кораблю и в общем не сопутствовала удача, а теперь, из-за невзначай брошенного слова, вся прибыль ускользала сквозь пальцы...Но, как говорится, был бы жив человек, а все прочее прибудет...Тяжело вздыхая, Мансум указал на помост чуть в стороне, - там напоказ праздной толпе были выставлены несколько рабов, которых моряки хотели сбыть как можно скорее: у некоторых хозяев рабов не было времени, чтобы ждать городских торгов на центральном рынке города, где еще надо было уплатить пошлину за право торговли; другие временные хозяева невольников настолько не были уверены в правильном поведении своей живой собственности на более выгодных в экономическом отношении больших торгах, что стремились как можно скорее переуступить свое имущество покупателям за любую цену; у третьих «товар» находился в столь плохом состоянии здоровья, что если не продать их сегодня, то завтра, возможно, продавать будет уже и некого...
- Кто из продаваемых принадлежит тебе? – Кемт взял инициативу на себя, заметив, что госпожа нежно воркует с кошкой, совершенно упустив из виду возможность весьма успешно преумножить количество семейных богатств, наживаемых десятилетиями трудолюбивым тамкаром, у которого он, Кемт, долгие годы служил приказчиком, но, однако, до самой смерти хозяина ему так и не удалось получить себе свободу, и теперь всю ставку на будущее раб сделал на верное служение молодой госпоже, оставшейся в полном одиночестве после смерти Эргамиля; Шала, по мнению Кемта, нуждалась в его опеке чрезвычайно, будучи существом нежным, образованным по-мужски, но доброй настолько, что и женщине непозволительно, тем более – женщине богатой, которая должна думать о сохранности имущества, о людях, которых судьба доверила ей как хозяйке и госпоже. А что это за госпожа? – Открыла дверцу клетки и гладит тощего котенка по загривку, а тот мурлыкает, как будто именно к этому моменту стремился с самого рождения в бескрайних египетских песках...Разве такой подобает быть настоящей владетельной хозяйке? – И, не удержавшись, он тихо шепнул что-то в ухо Шале, отчего та вздрогнула, но опомнилась, оставила котенка в покое, - он недовольно зафырчал, - закрыла клетку, распрямила плечи, поставила руки в боки, составила соответствующее выражение лица,  как учил Кемт после смерти Эргамиля:
- Так что, милейший, можешь ты еще предложить мне такого, что позволило бы удержать моих слуг от сдачи тебя под юрисдикцию законов города? Мы слушаем тебя ! Покажи нам еще что-нибудь побыстрее! Я спешу !
Мансум указал на молодого раба, худого до невозможности, сгорбленного, со следами рубцов от бича, что свидетельствовало о его непокорном нраве, - возраст паренька определить было трудно: высокий до невозможности среди низкорослых обитателей Ура, с коричнево-грязными неопределенного оттенка волосами почти до плеч, с выпирающими от крайней худобы ребрами и тощими руками и ногами, он мог повидать на белом свете весен пятнадцать, но с одинаковым успехом ему можно было дать и все двадцать лет, таким пронизывающе-острым, испепеляющим ненавистью был взгляд раба. Он посмотрел на Шалу так, будто она – дерево, или стена, или облако, - на них смотрят и не видят; так, будто она – пустое место, где трава не растет. Шалу передернуло: гордый какой! Она тихо шепнула Кемту: «решай сам! А мне он не нравится, на подземного духа похож, просто жуть берет!» Кемт усмехнулся наивности госпожи: не понимает, какая удача подвалила сегодня к дому ее! Да такой раб, высокий, плечистый, если его раскормить и хорошо содержать, - будет стоить кучу денег, - правда, у моряка он, похоже, почти умирает от голода и фактически утратил цену от неверной предпродажной подготовки, - не накормили, набедренная повязка – сплошная рвань, волосы нестриженые как у женщины – не умеют моряки извлекать прибыль! От имени Шалы он по-быстрому заключил с моряком по установленному образцу сделку о купле-продаже чужеземного раба, и велел моряку, в том случае если ему нужен официальный документ о заключении торговой сделки, удостоверенный свидетелями и зафиксированный на глиняной табличке в нескольких экземплярах, - явиться ближе к вечеру в дом тамкара Эргамиля, недавно умершего, в дом, хозяйкой которого является госпожа Шалаумми. Потом он отвесил меди, сколько счел нужным для того, чтобы моряк не чувствовал себя совсем оставленным богами и не умер с голоду на пути домой, - однако, данная цена была на порядок-другой ниже реальной стоимости молодого раба, у которого имелись все зубы и не было ни одного явного физического дефекта. Уже готовясь отводить новое приобретение в дом госпожи, Кемт окликнул Мансума, спросив, как зовут раба, и услышал, что у того нет имени, и он то ли не говорит совсем, то ли просто не понимает ни одного диалекта земли Двуречья. Мансум желчно добавил: - Попробуйте его научить говорить и бейте почаще! Это не черноголовый человек (так называли друг друга все обитатели городов-государств Двуречья, имевшие сходный физический тип : крепкие, смуглые, черноволосые и черноглазые, жители разных городов все говорили в основном по-аккадски, с различными диалектами в разных городах ; просвещенные люди владели еще шумерским языком, являвшимся к тому времени уже мертвым языком, подобно латинскому в более поздние времена человеческой цивилизации ), а чужак из земель неведомых. Используйте его как вола, ни на что другое более он не сгодится, да плетки не жалейте! –Махнул рукой Мансум и пошел своей дорогой; Кемт усмехнулся ему вслед: ясно было, что безвестный моряк не осмелится явиться в дом уважаемого человека и требовать письменного подтверждения заключенной сделки, поэтому Кемт подумал, что надо по возвращении домой все равно задокументировать факт приобретения раба, каждая сделка должна быть зафиксирована по закону. Госпожа его в делах закона беспомощна, как дитя и следует помогать ей, пока не войдет она в возраст мудрости...Хотя некоторые люди, - не только женщины, - и с годами ничуть не становятся мудрее, и таково большинство людей...
     Маленькая процессия, состоявшая из высокой худенькой женщины, трогательно прижавшей к себе клетку с диковинной кошкой из далекого Египта, - Шала не уступила право нести новое приобретение ни одному из своих сопровождающих, сознавая, что будет сочтена окружающими особой, ведущей себя несолидно, - двух сопровождавших и охранявших женщину мужчин, один из которых отличался эбеновым цветом кожи, а другой представлял собой типичный образчик стандартной внешности обитателя Двуречья; завершал шествие худой как жердь, едва ли не качающийся на ветру длинноволосый молодой человек, - новый раб Шалы, идущий вслед за новой хозяйкой машинально, подобно цветку, поворачивающемуся на свет, и выражение его лица не содержало ничего осмысленного, - так что Кемт мимолетно забеспокоился: не купил ли он по дешевке идиота, совершенно не пригодного для использования в хозяйстве, - но подумав, отбросил эту мысль: не стали бы моряки захватывать в дальних краях и везти за тридевять земель дурачка, не способного выучить десяток слов и выполнять простейшие команды; просто бедняга отупел от голода, страха и издевательств, но эта беда – поправимая: достаточно нескольких дней хорошего питания, крепкого сна, - и он станет способен к обучению и работе. А если сама хозяйка, наигравшись вволю с новой живой игрушкой из Египта, уделит немного внимания и новому рабу, чуть поколдует над ним, то парнишка быстро станет достаточно пригодным для хозяйственных дел и поймет, какое великое ему выпало счастье в нелегкой доле раба – служить такой доброй, светлой духом женщине, какой является его теперешняя хозяйка. Даже Кемт, сделанный евнухом еще в доме некоего вельможи в Египте и проданный впоследствии за какую-то придуманную провинность, - а скорее за долги хозяина, жившего не по средствам,- в дальние края, - даже евнух Кемт просто боготворил свою госпожу за тихую ее, скромную красоту, и доброту, непонятным образом в ней сохранившуюся после бесчисленных испытаний, которым подвергли ее боги на пути к Эргамилю...