Взгляд, плывущий вовне...

Взгляд, плывущий вовне:
деревянная рама,
серебристая лопасть фонарного «Г»
над серым асфальтом, реклама,
вдоль невыцветших линий –
белых на пыльном -
мыльницы автомобилей,
замыливающие мили
под вздохами крон.
Взгляд теряется в этом обилии
дышащих миниатюр
над припудренными корявинами
выбеленных стволов.
Это -
разных оттенков зелёный
разлапистый сон,
изощрённый
в загадочности ажур,
в паутину белесую веток
оправленный,
дума общая многих курчавых голов,
волхование мыслей, не упавших до слов,
образ смысла всей жизни, до срока не явленный.
Лишь усилием воли
из омута кронного,
кровного
вон
вырываясь в небесное поле,
взгляд становится взором
и с кроля
на аллюр
переходит, и горы
обскакивает, объезжает со всех, визуально доступных, сторон –
шагом, рысью, галопом и с места в карьер:
пик Талгар – пятитысячник, но для взора
преодолимый барьер…
Горный цирк – это смерти колодец, возрождающий глазомер –
дух спасается гнейсом
от устроенных жиром
торжественных похорон,
эдельвейсом
наскальным отдыхая от мира.
Оставляя в покое жильцами набитый массив
с его ящиками посылочными, гробами, поставленными на попа,
с зефирами
над тортами -
взор под всеми парами
невымышленной жажды простора
тащит мешок души - знакомой с тюрьмами пересылочными,
с запахом протухшей крови, ползущим из коридора, -
в заповедные дали непреданного,
при этом фиксируя -
на перевал тропа,
разнотравье альпийское, ноздреватого снега заторы:
масса изнутри не изведанного,
пробуравленная бутылочными сколами
ледниковых потоков,
издалека весёлыми,
обходящимися с попадающими в них жестоко!
Барса, архара, орла, схватывает око.
Выше упомянутый мешок - наготове –
огромен:
весь Заилийский Алатау
с наплывающими на ели, снега, скалы
сумерками и тьмой,
луной и звёздами
тонет
в расширенном до мировоззрения стоне.