Бич в чёрной шляпе

                Бич в чёрной шляпе
                Драма

1.
Меня зовут Выгонялов Егор –
Живу на втором этаже.
Когда я смотрю вниз – во двор,
Гадко мне на душе.

Там бич в чёрной шляпе –
Второй уже год
Ждёт у подъезда, сидит, ждёт,
Небритый, горбатый,
С грязной лопатой,
И гноем сочится его гадкий рот.

Когда ставлю чай в десять утра,
Гляжу с тоскою в окно.
Ну, точно! Ему появиться пора,
Как только станет светло.

Ветер подует,
И вырастет он
Из неоткуда.
Пойду на балкон,
А он у подъезда
В какой-то надежде,
В рваной одежде –
Ждёт.

Побрившись, сажусь заполнять договоры –
Пенсионер, человек я труда,
Меня возвышает такая работа,
Потом, отдыхая, гляжу я туда.

Вот бич в чёрной шляпе
Плюёт на асфальт.
Он болен, наверное, даже устал,
Какой-то он серый, жалкий, усталый,
А лет ему с виду не менее ста.

Вот нету хлеба – решаюсь я выйти,
Надев серый плащ, натянув сапоги,
Иду мимо лавки – там сидит нытик,
Ну что ж, знаменателен сей господин.

Нет, он не товарищ,  по виду он контра –
Предатель великого дела труда.
Лежит между ног грязный розовый зонтик,
Который, конечно, тот бич своровал.

Спиною опёрся на древко лопаты,
Которую в лавку с усильем воткнул,
И тянет он руку и молит о плате.
Таких бы железной рукой я согнул.

Иду мимо нытика, твёрдый и честный,
Красивый седой, оправляя пробор,
Я право имею прогнать эту мерзость,
Я годы работал, а этот был вор.

Наверное, вор, нечестно он смотрит!
Вот видишь, своё-то судьба отняла,
Теперь ноет он немытый и потный –
То кара ему за былые дела. 

Он песню поёт, головою кивая,
Он тянет нестройный неровный мотив,
И руки свои ко мне простирая,
Налитыми кровью глазами глядит.

«Прощения брат я прошу и надеюсь,
Прощённому проще другого простить,
В прощенье твоём, словно солнцем, согреюсь,
Простить меня грешного буду просить».

Иду стороною,
А бич в чёрной шляпе,
Худой, неприятный,
Всё молит о плате,
И песню он воет,
Как будто бы молит.

Купил себе хлеба, купил сигареток,
От сотни шестьсят себе сдачи забрал,
В аптечном киоске взял пачку таблеток –
Всё нездоровилось как-то с утра.

Проклятая старость! Священная служба,
Все долгие годы отдал я тебе…
Иду, во дворе поднимается  стужа,
Рвёт объявленья на старом столбе.

Обратно иду – труп мёртвой собаки,
Конечно же, нытик её задушил,
Затем и украл ненормальный лопату,
Чтоб преступление это свершить. 

А он поёт песню,
Нестройно и глупо,
Мне неизвестно,
Кто он, откуда,
И голосом пресным –
Замолкнешь? Хоть тресни,
Всё воет, паскуда!

Труп обошёл, подхожу я к подъезду,
Чуть не вбегаю в открытую дверь,
А мне, пожилому, совсем не полезно,
Скакать, как козлу молодому, поверь.

Закрыл на щеколду и ключ повернувши,
Разулся, разделся, прилёг на диван.
Но что за беда? Разрывает мне уши –
То песню поёт ненормальный болван.

«Прощения брат я прошу и надеюсь,
Прощённому проще другого простить,
В прощенье твоём, словно солнцем, согреюсь,
Простить меня грешного буду просить.

Прощения!.. Как же! Но что за порядки,
Я старый, я нервный, я очень больной,
И голос его, идиотский и гадкий,
Как будто собачий нервирует вой.

Он раньше не пел…что ему за причина
На первый апрель гадкий голос подать?
И вроде б давно уж ему старичине,
Своим бы порядком пора помирать!

Не околеет два года, собака!
Возится, шарится в моём дворе,
Откуда, вообще, притащил он лопату?
Собаку убил…
          Достоевщина…
                бред…

А чтобы ты сдох, идиот окаянный,
Сколько осталось – тридцать рублей.
Да что он поёт, идиот или пьяный,
Что за проклятье на жизни моей?

А бич в чёрной шляпе
Какие-то песни,
Как жалкий повеса –
Пацан, идиот!
И так второй год,
Чуть ветер подует, И вырастет он,
Из ниоткуда, из разных сторон,
То с чёрной лопатой,
Чертовски слабый,
Возьмёт он топор…
То с зонтиком грязным,
То весь в сыром мясе,
И мне вероятно,
Он псих или вор.

Пробовал спать, голос не замолкает,
К двери упрямо и жёстко толкал,
Я ничего уже не понимая,
Обулся и прочь из дому побежал.

Вспомнил затем, пробежав три ступени,
Что позабыл пальто я надеть,
И по инерции, силой стремленья
Снова в квартире – и снова в подъезд.

Я выбегаю. Сидит на скамейке,
Чёрный, слюнявый, с маскою язв,
И не убрался от преступленья,
Прочь от свидетельских пристальных глаз.

«Прощения брат я прошу и надеюсь,
Прощённому проще другого простить,
В прощенье твоём, словно солнцем, согреюсь,
Простить меня грешного буду просить.

Совсем не стерпел, взял я мелочь с кармана
(как раз мелочишкою тридцать рублей),
И запустил в свой источник страданий,
В этого… бывшего…вроде людей.

Монеты с чудесным и радостным звоном
Упали, по чуду, за грязной спиной,
А бич, как сидел с тонким воем и вонью,
Так и остался сидеть предо мной.

Тот бич в чёрной шляпе,
Открыв гнойный рот,
Вдруг звук обрывает,
Уже не поёт,
И звук этот замер,
А бич смотрит прямо.

«Егорка!», он мне говорит, ухмыляясь –
«Ну чё ты, Егорка, раз этак и так?..»,
И в кашле безумном своём задыхаясь,
Глядит на меня человечества враг.

Страшно кричу.
Обратно в подъезд.
Куда-то лечу,
Свинья не съест,
Люди и знаки…
Время идёт,
Кашель собаки.
Кончен полёт.

2.
Инфаркт. Просыпаюсь на смятой постели,
Как был в сапогах, так без чувств и упал, 
Страшная немочь во всём моём теле,
И память меня возвращает из сна.

Мой божий бич!
Тридцать пять лет, наверно,
Как я первый раз ступил в этот дом,
И мне отворил эти светлые двери,
Тот, кто теперь стал моим же врагом.

Известный поэт, подающий надежды,
Он много и живо о жизни писал,
Я молодым был, чуть-чуть слишком резким,
И по бумаге одной его сдал.

Так получилось – что эта квартирка…
В общем, потешный, конечно, пустяк,
Партия мне за донос и ссудила,
Кто же подумал, что кончится так?!

Поэта Илюшу забрали в пределы,
Куда не отправится мысль моя,
И говорили, что там поседел он,
И пишет стихи до последнего дня.

След потерялся. Я вырастил внуков,
Службу священную праведно нёс,
И два года, как продолжается мука –
Как будто с меня… какой ему спрос.

Илюша безумный, он стал идиотом,
Скитался, слонялся, свой срок отсидев,
Пока я трудился и честно работал,
Он портил за нервом натянутый нерв.

На улице раньше мне часто встречался,
Да лет уже шесть или восемь назад,
Потом и совсем для меня потерялся,
Такая история грустная, брат.

Потом появился тот бич у подъезда,
Я даже не принял бродягу в расчёт,
На нём не увидел живого я места.
Ему я обязан! Нет, я не при чём.

Походкой разбитой дошёл я до двери,
Тогда второпях я закрыться забыл,
Теперь потеряв свою меру доверья,
На все шпингалеты себя я закрыл.

Купил же я давеча булочку хлеба.
Не выйду. Убьёт он! Я год пережду,
Я год проживу без травы и без неба,
Да мне наплевать на всю ерунду!

Ведь бич в чёрной шляпе
Опять на скамейке,
С зонтом, в телогрейке
Играет копейкой,
Он спрятал лопату,
Всё мне понятно.
Второй уже год –
Убить меня ждёт.

Закрыл дверь к себе. Над кроватию – ширму,
А туалет… не ходить в туалет!
Опасно до ужаса, больше не выйду,
Больной и заслуженный на много лет.

О мой божий бич!
Страшно в воздухе свищешь,
Но скроюсь. Надёжно на дно я уйду,
Меня не настичь! Меня ты не сыщешь!
А я один годик всего подожду.

И выйду. И буду писать договоры.
Как только подохнет, начну снова жить.
Мне не страшны ни убийцы, ни воры,
Надёжно закрылся. Постельный режим!

А я, слышишь, сильный!
Закроюсь от мира.
И бич замогильный
Меня не осилит.

И понимаю, что всё безопасно,
Надёжно и хитро себя оградил,
Могу коммунистом назваться я красным,
Ни раб никому, сам себе господин.

А всё ж непорядки – преследует что-то,
Куда смотрят власти, скажите, куда?
Ведь вот нарушитель! Не видите – вот он!
И что непонятно? 
Вредит он священному делу труда.

Прошу ликвидировать эту заразу –
Отдела зачистки со дня на день жду.
Я пенсионер, не солгал я ни разу,
И предан навеки властям и труду.