И становится не по себе...

И становится не по себе:

слишком зримо
представишь отсутствие в теле
того, что как прежде,
душою любимо…

И это –
необходимость
присутствия духа
в судьбе.

Уменье
на зыбком пределе
приемлемой землями веры,
стать другом-изгоем,
отвергнутой ими надежды.

Измеренье
родное –
то, что властвует сердцем неукротимо,
как дума о марте в апреле…

Всё остальное на деле –
театр уходящего дыма…

Мраморные изваянья
сжимают, смежённые вежды –
памяти достоянье.

О друг мой,
оставивший горестей притяженье!

В прохожем
увидел движенье
когда-то имевшее место в тебе –

ты ритмом расхожим
влеком,
на свадьбе сестры моей (помню!),

бил в такт ему, по ладони
реальной, под шаг настоящий,
живым кулаком…

Стою на балконе,
привеченный дрожью
сакральной –

воистину вящей,
чем всё остальное кругом…

Стоящее рядом
за взглядом –

с днём каждым, дороже,
как детством кричащий,
оставленный взрослыми, дом.