Старшина

Поэма

Памяти моего отца.


Над всей землей, вздохнув, проснется май,
Салютом Славы небо заискрится,
Идем к тебе, Россия, принимай
Твоих сынов живые вереницы.

Пусть дни сражений старше нас вдвойне,
Они осядут в памяти сторицей,
Страна, поверь, мы помним о войне,
Мы помним о войне как очевидцы.

Погибших внуки, прошлое храня,
Кладут цветы и головы склоняют
У Обелиска Вечного Огня,
Стоят скорбя, как будто вспоминают.

Не знаем лиц, событий и числа,
Спустя десятилетья рождены,
Но в памяти, не ведающей зла,
Хранятся отголоски той войны.

А в сердце затаились имена
Ровесников, спешащих на вокзалы,
Которых беспощадная война
Навечно молодыми записала.

Они Россию отогрели грудью,
Я думаю порою о стране:
Не потому ли нам живется трудно,
Что  лучшие остались на войне?

Не помнить – это значит и не жить,
Минувшее нам дорого и близко…
Позволь и мне, Отчизна, положить
Венок-поэму рядом с Обелиском.

                I

Четвертую весну война встречала,
Сквозь черный дым, вытягиваясь к свету,
Четвертый год отчаянно кричала
Измученная взрывами планета.

От крови человеческой хмельна,
Земля погибших хоронить устала,
И, не сдаваясь, хищница-война
В людском пожаре мести догорала.

Но вот апрель прошел зеленым следом,
Над Одером деревья наряжавший,
И думалось: скорее бы победа
Солдатам пол-Европы прошагавшим.


       
                II

Лишь привалом будут спасены
За день нашагавшиеся ноги,
Даже Марс, уставший от войны,
Покурить присядет у дороги.

Отдохнули. Очередь настала
И душе солдатской отдохнуть –
Обступают короля привала:
Поиграй, браток, чего-нибудь.

Помолчит он, напуская форса,
Будто не намерен соглашаться,
Плюнет на окурок папиросы:
Дайте вы, ей-богу раздышаться!

Но, знакомы с гонором артиста,
Попросив немного для порядку,
Прямо на колени гармониста
Поднесут услужливо трехрядку.

«Черти вы! Попробуй, не сыграй!»-
Улыбнется, выправив осанку.
«Это дело! Ну-ка брат, давай
Нашу разлюбезную Цыганку!»

               
             III

Сладко гармонь потянется
И, заглушая словечки,
Медленно разгуляется
«С выходом из-за печки».

Браво заломит пилотку,
И, выгибая спину,
Кто-нибудь важной походкой
Выйдет на середину.

Пыль обмахнет с сапог,
Сделает знак  музыканту:
Ну-ка, браток, давай,
Дай показать таланты.

А из толпы: «Вот те на!»
Конферансье с информацией:
«Это же наш старшина!
Ну-ка Потапов сбацай!»

Нехотя, будто с просыпу
Дернет полы гимнастерки,
Ноги с ленцой рассыпят
Мелкую дробь чечетки.

Хлопнет себя по груди,
Бедра заденет, голени,
Важно начнет ходить,
Руки, бросая в стороны.

Ну а когда трехрядка
Все же расшевелится,
Лихо пойдет в присядку,
Пыль, подымая  к лицам.

И закружит, завертит
Все добавляя норову,
Будто веселый ветер
Пляшет, теряя голову.

Не удержавшись более,
Кто-то еще сорвется
Дать своим ноженькам волю,
И полетит, завьется.

Ширится круг, растет,
Не умещая плясавших,
Каждый волчком идет,
Знай мол, братишки,  наших!

Ноги уже как ватные,
Потом глаза просолены,
Хлопает публика ратная,
И – старшине особенно.

Еле стоит, невесом,
Выйдет, медалью позванивая:
«Я должен быть во всем
Первый как старший по званию».

Вытрет пилоткой лицо
Юное и загорелое,
Ну  а теперь письмецо
Время писать приспело.

Сядет удобней на кочке
И, уносясь далеко,
Выведет первые строчки.
Нежно и кособоко.


              IV

«Мария, здравствуй! Здравствуй, Василек!
Не успевает почта за частями,
Вот выдался не хлопотный денек
И я спешу делиться новостями.

Вражина бьется, будто зверь в ловушке,
Уже воюем под немецким небом,
Все реже разговаривают пушки,
Все ближе дом, где я три года не был.

Ну что ж конец, как видно не далек,
И помирать -  теперь мне не годится,
Я скоро буду дома, Василек,
Покончу только с ненавистным фрицем!

Уже немного нам осталось ждать,
Одержим долгожданную победу!
А на письмо не надо отвечать,
Не отвечайте. Скоро я приеду.

Ну, вот и все. Успею подремать.
Простите, что неловко нацарапал.
Привет сельчанам! Обнимите мать!
Целую крепко! Старшина Потапов».



               V

Даешь Берлин! Врывались в город танки,
И пехотинцы в здания врывались.
Фашистов недобитые остатки
Еще жестоко им  сопротивлялись.

Металась смерть по городским руинам,
За каждым домом жертву карауля,
И, на горящих улицах Берлина,
Казалось:  камни превращались в пули.

Последний раз закат дымился черный,
Еще немного – только шаг последний,
И вскинет руки город побежденный,
И верилось, что этот бой - победный.



             VI

Рядом с пылающим домом,
С воплем,  царапая стенки,
Взбешена детским стоном,
Мечется женщина-немка.

«Ближе к домам, ребята,
Я задержусь немножко!» -
Крикнул Потапов солдатам.
«Фрау, какое окошко?»

Стонет от горя помешана,
Страхом глаза налиты,
Бросилась в ноги женщина
С громким,  молящим «Бите!».

В доме огонь беснуется,
Стекла разбил прикладом.
Пламя рванулось на улицу
И опалило чадом.

Дальше – как в забытьи
В раму влетел со скрежетом,
Только скорей бы найти,
Девочка милая, где же ты?

Пламенные языки
Жалят лицо и руки,
Глухо стучат виски,
Все заглушая звуки.

Стало невыносимо…
Вдруг он услышал:  в сторонке,
Как  задыхаясь дымом,
Всхлипывает девчонка.

Нежно прижал он крошку,
И, окруженный пламенем,
Бросился он к окошку
Как со спасенным знаменем.

И, из последних сил
Вынес ее из чада,
Будто качал, говорил:
«Ну,  не реви, не надо!»

Женщина руку ловит,
Хочет губами достать,
«Фрау, ну что вы, что вы!
Лучше скажи: где Рейхстаг?»
               

              VII

Мостовая кружит, не кончаясь,
Шел к Рейхстагу ротный старшина
От угара все еще качаясь,
Вдруг услышал: всюду -  тишина…

Он шагал. И в тишине-фантастике
Город затаился виновато,
Падала повергнутая свастика
Под ноги советского солдата.

«Кончилась,  шельма! Здорово!
Так я считаю, братцы:
Раз уж дошли до логова,
Надо на нем расписаться!»

И, подхватив штукатурку,
Вывел: «Капут Сатана!»
Ниже: «Потапов Юрка.
Гвардии старшина»

«Слово чудное – автограф,
Видно немецкое – лается,
Ну-ка, товарищ фотограф,
Щелкни, как полагается!»

«Дай приосаниться, парень,
Карточку вышлю сыну,
Пусть полюбуются с Марьей:
Папка гулял по Берлину!»

«Да прихвати-ка избушку,
Как то зовется? Рейхстаг?
Вот бы: побольше пушку –
Шлепнуть бы «мать ее так»!


           VIII

Звезды салютом вспыхнут,
Вместе с тобой веселятся,
«Что ж за Берлин этот ихний?
Надо бы прогуляться».

Бродит по мирным улицам,
«Надо ж: Победа!» Не спится,
Месяц от счастья жмурится
И золотит черепицу.

«Баста, гражданка Война!
Хватит бередить душу!»
Шел молодой старшина
И напевал «Катюшу».

Долго бродил и мечтал
По переулкам сонным,
Город на встречу шагал
Мирный и побежденный.

Ночь над немецкой столицей
Домики спят и парки,
Замерла колесница
На Бранденбургской арке.

Тихо парила в полночи,
Над старшиной парящая,
«Ну и отгрохали сволочи!
Калиточка подходящая!»


            IX

Вдруг… из-за правой колонны
Выстрел сухой и жгучий,
Вздрогнут глаза удивленно:
«Надо же, думал: живучий…»

Выпрямился и застыл,
Ахнув, качнулись стены,
Сея свинцовую пыль,
Сзади палили тени.

Дула, трусливо харкая,
Сыпали пули в спину,
Тени метались под аркою,
«Плохо стреляешь, скотина!»

Как же тот враг хотел:
Видеть его упавшим!
Только он шумно сел…
Как после боя - уставший…


              Х

Война, ну разве мало тебе горя?!
В четыре года рукопашной века
Ты захлебнулась горем, будто морем,
Но и теперь караешь человека.

Да разве мало плача и пожарищ
Тебе, змея проклятая народами,
А ты, сдыхая, извиваясь, жалишь
Последних жертв, гадюка подколодная!

Тебе ли не платила миллионами
Прекрасных жизней за победный миг
Россия-мать, прикрыв своими воинами,
Истерзанный в страданьях материк?!


            Эпилог

Слишком сильно ранена душа,
Чтобы словом вымолвить отчаянье,
Помолчим мы, память вороша,
Скорбною минутою молчания.

Не годятся лучшие слова:
Ни святые, ни огнем горящие,
Только память на земле права,
Остальное в мире – преходящее…

         ***********

Не помнить: это значит – и не жить,
Минувшее нам дорого и близко,
Позволь и мне, Отчизна, положить
Венок-поэму рядом с Обелиском!