На ладони, как перья жар-птицы, торчащие...

На ладони, как перья жар-птицы, торчащие
из морщины наскальной
(умозренья ладонь…),
я держу моей юности чистый огонь,

всё в нём есть,
от прозрачного сна – до кровавых погонь;

от лазурного всплеска понятия «честь» -
до дремучей, проржавленной жизненной чащи,
острожно-печальной…

Слаще, слаще и
слаще –

разгорается памяти свиток, горящий
на ветру расставания с жизнью, в нетленный огонь
уходящей…

Поцелуем проникновенья в него
сердце, гнейсом
натасканное на вечное
человечное,
нежно тронь,

и оно – расцветёт эдельвейсом…

Фениксом духа над пеплом обид
без усилий
взлетит!

Остальное (прах с ним!) –
пусть покоится мирно в могиле…

На пяти добрых чувствах, на чувстве шестом
и на том,
что осмыслить не в силе –
на семи непорочных небесных холмах
строим,
мыслями меряя
сердцу милые мили,
упований Москву,
возращений к восставшему Троей
из праха, не сбытого нами,
на поруганье безликим,
не забытого под туникой тупиковой судьбы средь юдольных скитаний –
выпестованный перьями,
брызжущими не гаснущими огнями,

реликвий
всечеловеческих, Рим.