А отец умирал вот так...

                ***
     Все исполнено. Окончен жизни круг.
     И поля пусты и сиротливы,
     И дождем исхлестанные ивы,
     Обнажаясь, дрогнут на ветру.
     Круг окончен. Так или иначе,
     Убран в закром скудный урожай,
     И утиный крик подобен плачу,
     И водой наполнена межа.
     Круг времен приблизился к концу.
     Поздно сетовать - что смог, ты сделал.
     Все покроет зимний саван белый...
     Что же это дождь так ошалело
     Хлещет по ветвям и по лицу?
               
                ***
Ты помнишь его огромным, самым сильным на свете,
Каким он был на прогулках в тенистом Петровском саду;
Таким, какими любимых отцов любимые дети
Помнят неколебимо - хоть в раю, хоть в аду.
    Ты помнишь его надежным - он брал тебя, кроху, на ручки;
    Ложились ночные тени и запад тревожно алел,
    И желтым совиным оком глядела луна из-под тучки,
    Послушно скрываясь за крышу, когда ей твой папа велел.
Ты помнишь его веселым; громадинами-лещами
Отца твоего по-царски одаривала река,
И солнце зеленую воду пронзало насквозь лучами,
И трепетали стрекозы в зарослях тростника.
    А времечко - капля по капле; а в жизни все так непросто;
    Ты помнишь его отчужденным, с угрюмым и скучным лицом.
    Он, верно, остался прежним, да ты превратилась в подростка,
    И стали пусты и ненужны тебе разговоры с отцом.
Ты помнишь его враждебным, в бессмысленной пьяной раскачке;
Директор - вот срам-то!- в котельной с истопниками пил;
И он огрызался злобно в ответ на твои подначки,
И к стенке лицом ложился, и горечь в душе копил.
    Ты помнишь его ворчливым, дотошным старым придирой
    С самолюбивым стремленьем все делать напоперек:
    Как он поделочной рейкой в заборе заделывал дыры,
    И как обкарначил сливу и бочку туда отволок.
Ты помнишь его терпеливым, склоненным над грядкою лука,
Где он ритуал прополки со знанием дела творил;
Ты помнишь его просветленным, когда он тетешкал внука;
"Мое второе изданье" - про мальчика он говорил.
     Таким ты его не помнишь, с такой худобой бестелесной;
     Глаза небывало огромны и, словно листва, зелены,
     Разглажена кожа болезнью и напоминает бесчестно
     То старое, стертое фото с далекой-далекой войны.
Запомни его помягчавшим, со всеми внезапно согласным,
С растерянной робкой мольбою в глазах его, полных тоски;
Запомни его обреченным, запомни больным и несчастным,
Родным до последнего вздоха - запомни его таким.

                ***
     Тело, изможденное болезнью,
     Взгляд, тоскливо вперенный в окно...
     Подойдет жена:" Поешь, родной,
     Выпей молочка - тебе полезно!"
     Врач сулит поправку. Понимать
     Надо - это просто суесловье.
     Этой ночью видел в изголовье
     Ты давно схороненную мать.
     Лоб тебе огладила, любя,
     И на время боль твоя смягчилась.
     Как она смогла, как изловчилась
     В этот мир пройти? Знать, истончилась
     В это время около тебя
     Та черта, что плотною стеной
     Мертвых от живущих отделяет
     И встречаться им не позволяет,
     Открываясь дверью в мир иной
     Только на минуту, в час последний...
     Мама посидела и ушла,
     Будто излечив твое сиротство,
     И с самим собой, двадцатилетним,
     Снова лба коснувшись, придала
     Противоестественное сходство,
     Словно знак, что говорит о многом:
     Например, о том, что за порогом
     Улетят, рассеются, как дым,
     Все твои заботы и печали,
     И болезнь, и годы за плечами,
     И навек ты станешь молодым;
     А, быть может, это означает,
     Что не так уж горек наш конец,
     Ибо у порога нас встречают,
     Словно в детстве, мама и отец.

                ***
     Кладбище - грачиная обитель!
     Сероглазый мальчик из Ельца,
     Садовод, охотник и учитель,
     И в войне великой победитель -
     Это все про моего отца.
     Не коснуться мне его лица,
     И руки не тронуть, как бывало...
     Я не понимаю до конца,
     Я и никогда не понимала -
     Как же это так, что нет отца?

1994