Белая стена

    (поэма в трех частях)


"Не кажется ли тебе, что Нерон только что был?

                Плиний Младший

"Я решил выбрать средний путь: не буду ничего
менять в прошлом"   
                Император Троян

"Мы не должны отвергать того, что выходит за
пределы нашего воображения"
                Бхагават Гита, как она есть

                х х х

          1.Старая часовня

В зеленой роще за деревней,
Среди заброшенных могил,
Чернеет вход часовни древней,
Куда я в детстве приходил.

Забыв все шалости земные,
Теснившие восторгом грудь,
Я в окна узкие резные
Пытался робко заглянуть.

Меня пугала и манила
Загадка тайны роковой,
Ее возвышенная сила
И нынче властна надо мной.

Отец мой, сломленный недугом,
Молчал и был предельно строг.
Не знаю, был ли он мне другом,
Я этого понять не мог...

Безмолвно прадеды как боги
На нас взирали с высоты,
Кресты, ограды, пыль с дороги,
Сорочьи бойкие хвосты...

А небо было безответно.
Увы, давно не первый я
Искал ответов робко, тщетно
На все загадки бытия!

И вот опять пришел к могилам
Родных, знакомых и друзей,
На сельском кладбище унылом
Не перечесть деревни всей.

Под темный гул осенней рощи
Им снится счастье за труды,
А наша жизнь ничуть не проще,
Чем в век лаптей и лебеды...

В безумной нашей круговерти
Мы помним и скорбим о них,
Безликих в жизни, жалких в смерти,
И все ж безмерно дорогих...

Спи, человек, больная совесть
Вселенной косной и пустой,
Ее запутанная повесть
С концовкой глупой и простой!

Да, ваша жизнь была труднее,
Согласен, и ее не жаль,
Но разве не всего важнее,
Что миром правила мораль?

И правда высказана ясно
Могла быть самому царю!
И он ответствовал: "Прекрасно!
За прямоту благодарю!"

И если спорили газеты
О том, чем родина жива,
Пускались в ход не трафареты,
Живые, русские слова!

Мы пошло и в упор не лгали,
Мы знали, что такое честь,
И ни на миг не забывали,
К чему народ приводит лесть!

О Русь, оплот свободных мнений!
Не будь свобод и сам пророк,
Отец народов, хитрый Ленин,
В России ни черта б не смог!

Но в жертву сытости житейской,
Враги духовной красоты,
Мы страстно, с тупостью лакейской,
Сжигали к прошлому мосты.

И сколько лет в иные дали
Спешит ослепшая страна,
И время пишет на скрижали
Совсем другие письмена...

Да, нас не трогает условность
Молитвы благостно простой,
Нам, право, ближе многословность
Газетной выдумки пустой!

Прочь, новый век! Ты был посажен
На трон руками сатаны!
Твой лик мирской обезображен
Презреньем к сказкам старины!

О русский дух, воспрянь из праха,
Свободно обновись в веках
Судьей, не ведающим страха,
С мечом карающим в руках!

Я к смерти отношусь спокойно,
О чем тут, собственно, тужить?
Не лучше ль умереть достойно,
Чем слепо, по-холопски жить?

В зеленой роще за деревней,
Среди заброшенных могил,
Чернеет вход часовни древней,
Сюда я в детстве приходил.

Как скромный храм был ставлен прочно!
Неспешно, с чувством, для души...
Ему б стоять века бессрочно
В родной березовой глуши!

Но глупость с дикими глазами
Во имя будущей зари
Топила печи образами
И оскверняла алтари...

Теперь и здесь погасли свечи,
Не блещет золото икон,
И слух не ловит издалече
Вечерний тихий перезвон.

Уныло, голо, грязно в храме,
В провалах пол и потолок,
И кто-то к туалетной яме
Решетчатую дверь сволок...

А рядом-русские могилы,
От графа и до мужика,
Источник памяти и силы
На все грядущие века...

Святой над входом, ликом хмурый,
И надписи глубокий шрам
О том, что памятник культуры
В наследство был оставлен нам...

Как в детстве стынут горько слезы
В груди беспомощной моей
И тихо шепчутся березы
О тайнах русских алтарей.

     х х х

"Сохранить все-от микроба до человека"
Девиз ХУ Международного генетического конгресса.

"Ибо лежит за пределами нашего чувства
   Вся природа начал"  Тит Лукреций Кар.

" Так зачем же печалиться?"
          Бхагавад Гита, как она есть.


                х х х


       2. На плотине Рождественской ГЭС


Я сам себе снюсь, то в июльской воде
Дрожит полусна отраженье,
И ветер целует в моей бороде
Седых завитушек круженье.

Плывут надо мной облака-паруса,
Надгробные белые плиты,
То память ночей, то рассветов роса
Причудливо в реквием слиты.

Так снятся себе разомлевшая даль
И сонмы полуденных лилий,
И светлая боль и земная печаль,
Приснившихся в детстве идиллий.

Пригрезились мне голубые леса,
Немые речные обрывы,
Поля на закате и ваша краса,
Плакучие, томные ивы.

Жизнь!Раны мои ты постой бередить
Своим наказанием пошлым!
Я сам бы себе хотел запретить
Мучительно думать о прошлом!

О том сокровенном, о том неземном,
Что душу томит и тревожит...
Родительский дом, сирень за окном,
Но кто мне в печали поможет?

Зеркальная гладь полуденной воды,
И грохот и плеск водопада,
И детство, как путь от далекой звезды,
И смерть, как глухая преграда...

И глохнет протест и отчаянья крик
В бурунах торфянисто-пенных...
Я юный мальчишка и древний старик
На фресках забытых настенных.

Я выдумал жизнь, насладившись сполна
Игрой величавой загадки.
Белеет на солнце глухая стена
Небрежной советской закладки.

Заложены окна, заложена дверь,
Калитка на ржавой задвижке.
Я прошлую жизнь разбираю теперь
По этой безрадостной книжке.

А сколько восторженных, ярких страниц
Прочитано в прошлом умело!
Глухая стена и падает ниц
На камни вода онемело.

Ни в дверь, ни в калитку уже не войти,
За ними-вся жизнь и мгновенье...
Плотина, затон, перекресток в пути,
Прохладных кувшинок цветенье.

Я помню все встречи за белой стеной
До самой мельчайшей детали...
Какой благовест отзвучал надо мной,
И как журавли улетали!

Но все отшумело, ушло навсегда,
Умолкли и смех и рыданья,
В колхозной глуши растут города,
Тесня тишину и преданья.

Стена пожелтела от бурь и дождей,
От надписей местных пострелов,
И пятна кровавые розой на ней
Недавно гремевших расстрелов.

Не верю я в то, что навеки мертва
Стена нашей памяти жуткой!
У берега сонная плещет плотва,
Утята ныряют за уткой...

За банями рябь прошуршит камышом,
В гипноз погружая природу,
И русская баба идет нагишом
В парную июльскую воду.

Россия!Россия! В загуле, в беде,
Ты сонных кувшинок цветенье,
Твой ветер целует в моей бороде
Седых завитушек круженье!

И пусть сквозь преграды уже не пройти,
От прошлого я не бегу!
Есть только один перекресток в пути
И солнце на том берегу!

Там жизнь отшумевшая звуков полна
И слезы пленительно сладки.
Как странно белеет на солнце стена
Неряшливой, быстрой закладки...



     х х х


"Лучше ничем не заниматься, чем заниматься ничем"

                Атилий.

"... с меня достаточно состязаться с самим собой"

"Поэтам дозволено безумствовать" Плиний Младший.



                х х х


              3. Художник

Я прожил полдень жизни странной,
Идя от веры к муке пустоты,
От детства, от земли обетованной,
К высокой степени абстрактной красоты.

Какие подберу слова к обряду
Самосожжения восторженной души,
К ее приличному и светскому наряду,
В котором все сезоны хороши?

Что ж, прошлое уже не раз отпето,
От панихид я нынче без ума...
Мне снилось раньше только лето,
И в виде исключения-зима...

Благословен будь жизни гимн звучащий,
И проклят-пробуждения испуг!
Я так боялся, что весь мир не настоящий,
Что не поверил доказательству из первых рук.

Теперь я знаю: отцветают травы,
Бледнеют зори, окунаясь в ночь,
И время изменяет быт и нравы,
Летя с загадочной улыбкой прочь.


Стареют, изменяясь сны и лица,
Расходятся врагами лучшие друзья,
И звездам не дано остановиться,
И верить самому себе нельзя...

Зачем же память держит цепко
Тех первых радостей тщету,
Отлитых кем-то в форму слепка
На леденящем солнечном ветру?

Я вижу мир еще в объятьях ночи,
И день его не скоро позовет.
Луна, устало смежив очи,
Над лесом бледная плывет.

Роса умыла в поле сладкий клевер,
Скликает тучные стада пастух,
Светлеет понемногу мрачный север,
И жадный свет звезды в реке потух.

В лесную чащу вспугнутые тени
Бегут от зорких, посторонних глаз,
И приступ томной, сладкой лени
Охватывает ночь в последний раз.

Но миг гармонии текуч и краток,
Он лишь приманка в царстве забытья,
Бесцельно сшитом из цветных заплаток
Каким-то темным, сумасшедшим "я"!

Но вот художник, нежный друг природы,
С зарей торопится в поля скорей
Писать туманы, птичьи хороводы
И слушать песни пьяных косарей.

Он добрый гений, одинокий странник,
Идущий к свету полем и межой,
Он в собственной стране изгнанник,
И светоч разума-в чужой.

Ему дарована единственная прихоть-
Свободно мыслить и творить легко,
И чашу горькую насмешек выпить,
И радостно парить безумно высоко.

Он одинок при жизни и за гробом,
Он выше мелких, повседневных нужд,
Он ненавистен властолюбцам твердолобым
И даже избранным порою чужд.

Кода еще клубились хаосом предвечные миры,
Свой косный сон не поборов,
Уже тогда точились топоры
Для независимых голов!

Художник верит, даже если нет надежды,
В свободу, в светлый праздник доброты,
Ему не страшен суд невежды
И перекошенные злобой рты.

Мир крови и борьбы и денежного блеска
Он вправе не принять и осудить,
И над святыней посмеяться резко
И низко падших преданно любить.

Свободный ум его, увы, не чужд сомнений,
Но он творить им вопреки привык,
Он знает, что лишь дерзкий гений
Остановить способен краткий миг!

Но, впрочем, хватит описательных картинок!
Художник платит дань не лжи, а красоте,
И не спешит за лаврами на рынок,
А если нужно-умирает на кресте!


Так склонимся пред совестью бунтарской!
В искусстве счастья просто выше нет!
И пусть безликость музы пролетарской
Безликих вдохновляет на сонет!

И не прощайтесь с вашим ярким прошлым!
Его приметы вечно в нас живы
Наперекор молчанью и улыбкам пошлым
На улицах заснеженной Москвы.

   Рождествено-Чкаловский-Москва
   август 1985 г.-январь 1986 г.