НОЧЬ поэма в прозе

                НОЧЬ
                Поэма в прозе

        Конечно, в этом слове магия без пояснений. Разрушить магию ночи может только секс. Но после некоего благоприятного периода возрастных метаморфоз секс исчезает, яко дым от лица огня, развеиваются и воспоминания. Остается только горечь в тайниках души. Это, скорее всего, следствие не оправдавшей трепетных надежд физической близости двоих, связывавших с телесной близостью некие иллюзии, не имеющие определения, ошибочно называемые любовью.
       Ночь!

Ночь – свобода дворовых кошек. Они выходят из подвалов и гуляют среди наполняющих проезд всевозможных иномарок. Они усаживаются под колесами, которые пометили накануне, и  сверкают огнями загадочных глаз. Они не оборачиваются на случайные пьяные выкрики. Они недовольно косятся на неловкого собрата, который энергичным шевелением хвоста привел в действие сигнализацию занявшей  полтротуара темной машины с тонированными стеклами. Они тем более недовольны, что вчера этот новый автомобиль пометил признанный хозяин территории, всем известный, пушистый в прошлом и лохматый в настоящем, кот Рваное Ухо. А теперь вместо того, чтобы смотреть на звезды, так редко появляющиеся в вечно сером небе над их головами, придется участвовать в разборках с черным подростком по имени Белая Манишка.

Откуда у них эти имена? Трудно ответить точно. Так их называют все пенсионеры, хотя кормит и ласкает их всех без разбору только одна, не очень молодая особа, в старой заношенной обуви со скошенными каблуками. Она приходит именно  в те минуты, когда ее ждут, наливает в специальные жестяночки, которые обычно прячет под крыльцом от дворничихи, то мясной бульон, то молочко,  то кладет аккуратно порезанные на квадратики кусочки ливерной колбаски. Изредка приносит и куриные потрошка. Но только их уже и Рваное Ухо перестал есть: потрошка утратили вкус, у них остался один только запах, похожий на запах мусорного бачка, от которого кошки отвыкли давно, очень давно, еще в тот год, который объявили как год чистоты дворов, и дворники перестали оставлять бачки открытыми. А то, что перестает быть привычным, становится чуждым, ненужным.

Рваное Ухо  не появляется. Ночь длится. Пространство двора наполняется тишиной. Кошки смотрят вверх, не запрокидывая головы, как это делают другие  какие-нибудь наблюдатели. Кошки смотрят во все глаза, они  делаются круглыми.  А горделивые позы кошек, изгибы их шеи и спины составляют магический рисунок, понятный звездам, смотрящим на них сверху.
В прохладном воздухе пахнет бензином, оттаявшая земля, покрытая старой пожухлой  травой, еще не обрела сил преодолеть дыхания цивилизации.

        Однако кошки, эти стражи вечности, знают: будет настоящая весна, будет лето, машины разъедутся по дачам и деревням. А под окнами первого этажа опять зацветет и отцветет сирень, созреют вишни и смородина, да мало ли что еще посадят во взрыхленную  кривой мотыжкой землю эти руки, пахнущие куриными потрошками и ливеркой…

         И звезды все выразительнее будут трепетать в небе, передавая кошкам свои магические послания, едва успевая за те краткие мгновения улетучивающейся летней тьмы рассказать необходимое. О,  они поведали бы многое! Но ясные ночи так коротки! А потом настанет осень, небо утратит прозрачность, звезды все реже смогут выходить из туманной пустыни ночи.

        Кошки повзрослеют, и кто знает, может, уже не Рваное ухо, а Белая  Манишка станет хозяином территории, более всего пригодной для беззвучного сообщения с мирозданьем, открытым для кошек, для поэтов и для юных влюбленных.
        Тихо.