В Оптиной Пустыни

Случайного посетителя Оптина разочарует мирским видом: перед воротами - автостоянка, за воротами машины в несколько рядов: “рафики”, легковые, грузовики... По будням, почти непрерывный  шум тракторов и бульдозеров. Строительная площадка да и только!
В Оптиной тесно: храмы стоят вплотную друг к другу и сама площадь невелика, около четырех гектар.

В Оптиной надо пожить, чтобы понять ее простор.
У меня над столом небольшая литография изображающая Козельскую Введенскую Оптину пустынь в 1887 году: ангелы в небесах парят над тщательно выписанным игрушечным городком окруженным темными лесами. С небес на храмы, стены и башни льются светлые лучи. Перед монастырем река полная кораблей и лодок. Самый главный “корабль” - паром перевозит непрерывно паломников с козельской стороны Жиздры в монастырь. С севера Оптиной большой поселок, где находились гостиницы, подсобное хозяйство монастыря, пруды, а между поселком и монастырскими стенами обозначена дорога в Скит, где обитали знаменитые оптинские старцы.

Половины строений изображенных на рисунке, сейчас нет. Северный и южный поселок превратились в скопление разномастных неухоженных домов, сараев и деленных-переделенных огородов.
Долго будет еще шуметь оптинская стройплощадка, пока нынешний вид уподобится тому чистенькому и аккуратному городку на литографии.

Вечер в башне.

Юго-восточная угловая башня - “гостиница” на рисунке совсем крошечная, хотя в натуре довольно внушительная. Это единственная гостиница на территории монастыря, остальные за оградой, из-за этого поселиться здесь считается удачей для паломника: так ближе к святыням, даже в храме ночевать не возбраняется. Вот только мест в башне всего восемь, ведь вся гостиница, это только большая комната, одна из стен которой круглая, повторяющая очертания башни, а другие - замысловато установленные перегородки, отделяющие комнату от лестницы на второй этаж, где размещаются женщины - паломницы, и от входа.

Вся обстановка гостиницы - разномастные кровати составленные так тесно, что не сразу меж них проберешься, стол с иконами, молитвословами и православными журналами, да пара тумбочек и несколько стульев. Сюда принято приезжать налегке, в чем приехал, в том и уедешь. Верхняя одежда вся вешается на одну вешалку у входа -  здесь рясы приехавших батюшек соседствуют с цивильным пиджаком или джинсовой курткой, а на верхней полочке рядом с камилавками лежат кепки и шляпы.
Кто ты и зачем приехал,  после вечерней службы поинтересуется гостиничий - молодой послушник Александр (все зовут его Саша). Он кладет на свою кровать у окна большую черную книгу и просит:
 
-Отец, у вас документ какой-нибудь есть?
-А, что, тебе? Какой документ? Паспорт есть, удостоверение, справка.
Лучше паспорт.

Батюшка поднимает край рясы, и достает из кармана брюк паспорт. Саша старательно выписывает данные, но не все же в паспорте указано.

-А где служите, батюшка?
-Пиши, состою за штатом в Одинцово, с правом выхода из епархии.

Приехавший священник высок, дороден, летами где-то за шестьдесят с седыми волосами перехваченными на затылке резинкой. Ему не хочется садиться на кровать и что-нибудь читать, как делают обычно другие постояльцы и он, стоя, заводит разговор с другим батюшкой, приехавшим из Тверской губернии, определив его в собеседники по соответственному возрасту:
 
-Служить завтра собираюсь. А вы не будете?
Тверской батюшка поднимает глаза от книги:
-Не думал. А можно ли?
-Можно. Благословения спросите.

Батюшки начинают вспоминать знакомых владык из разных епархий и хвалят каждого из них. (Часто ли мы хвалим свое начальство?).
Меня тем временем, узнав, что я москвич, допрашивает мальчик поселившийся на раскладушке возле кровати гостиничего:

-А вот правда в Бермудском треугольнике целые корабли пропадали? Вот-так ахнут под воду, и никто их не видел? - Он не особенно ждет ответа.- А у нас на подворье есть колокол, огромный такой. В него если ударить на весь Васильевский остров слышно. А есть еще больше колокола. Если в них ударить, то это вообще что будет?

У мальчика большие очки на носу, и при рассуждении он пытается все явления проиллюстрировать жестами: и колокол и корабли ахающие. Он приписывает Бермудскому треугольнику и “Титаник” и все злодейства на свете, а потом оказывается, что в воображении помещает его где-то возле Австралии.
Саша, со своей тихой улыбкой поправляет его:
- Это в Атлантике, - затем внимательно смотрит на меня и вдруг спрашивает, - У вас спина болит?
“Откуда он знает?” - удивляюсь я, но решаю не врать. - Болит. - Тогда вы на ту постель не ложитесь, - советует мне Саша, - вам лучше на жестком.
Обычно, я на такие советы “фордыбачу”, не соглашаюсь, и уверяю, что мне мол все равно, и что это я буду перекладываться, но в Сашином тоне столько простой доброты, что мне не “фордыбачится” и я, к своей же пользе, перекладываю вещи на жесткую кровать у окна. (Голые досочки, с дохлым матрасиком, но спина -то действительно не болела).
-А вы не знаете, сколько стоит позвонить в Петербург?- спрашивает мальчик с Васильевского.
-А тебе зачем? - удивляется батюшка из Одинцова, оторвавшись от увлекательной беседы со священником из Твери о самых замечательных дьяконских голосах, которые они слышали.
-Хочу машину вызвать. Пусть за мной пришлют. - отвечает мальчик. Все молчат несколько смущенно и не понимая. Мысль о том что почти за тыщу верст за мальчиком пришлют машину, как-то неожиданна. На патриарха он не похож.
-А что же ты так не доедешь?- спрашивает одинцовец.
-Денег нет.
Становится понятно, что у парня представление о деньгах, да и о мирской жизни, необычное, но никто даже не улыбается, а батюшка, основательно помолчав и подумав, говорит:
-Ты не звони никуда. До Москвы мы тебя на автобусе довезем, а там “зайцем” на поезде доедешь.
-А “зайцем” это как ездят?
Батюшка опять задумывается. Ему  не ловко объяснять, что можно ездить на поездах без билета, но он все-таки находит достойную формулировку,- К проводнице подойдешь, да и попросишь, чтобы тебя довезла.
Мальчик кивает, с той же веселой улыбкой. Кажется ему нет разницы пришлют за ним машину или он попросит проводницу провезти его “зайцем”; просить- не красть, просить можно.
 ***
-Вот у жены моей брат, протодьякон, - продолжает беседу тверской батюшка, - такой бас замечательный имел, что владыка повсюду его с собой возил. А вот от патриарха прятал, чтобы он чересчур тому не понравился. Славно, пел. Да вот несчастье с ним вышло. Тому уж четырнадцать лет, как он погиб. - Батюшка печально вздыхает, а потом неожиданно вполголоса скороговоркой добавляет: - И деточки мои с ним... Двое.
Заметив наступившую тишину, батюшка добавляет: - Их четверо детишек, тогда в машине ехали, и трое взрослых еще, все погибли.
- Страшные случаи бывают,- говорит священник из Одинцова. - Служил я в Владимирской епархии, так у нас там похожий случай был. Шла машина, в ней взрослые были и детишки, дождь лил... И где-то под Петушками самосвал... Помню вся епархия тогда по ним плакала.
Тверской батюшка поднял голову: - Так ведь это они, детки мои тогда и были... Под Владимиром.
-Да. Ох и горевали же тогда во Владимире- одинцовский священник помолчал и подойдя к тверскому батюшке поближе сказал: - А ведь это детки ваши, там, о вас сейчас вспомнили...
***
Иконы висят на всех стенах, лампадки тоже под каждой висят. Мы с Сашей договариваемся пополам читать вечерние молитвы. По очереди,  каждый по молитве.
Тверской батюшка ушел  куда-то. Одинцовский сказал, что молитвы послушает. Я прошу прощения, что человек мирской, и может какие слова скажу неправильно.
Отец Варнава - молодой инок, становится на колени и опирается лбом о постель, так он и слушает вечернее правило. Наше вечернее правило - для него краткий эпизод в ежедневном молитвенном служении: как бы поздно я не приходил в башню, он всегда стоит с наружной стороны двери, на которой висит образ Спасителя и молится. В комнате уже все спят, свет выключен и здесь в тесном коридоре обычное место тех, кто еще не окончил свой дневной урок.

Одинцовский батюшка слушает стоя, подавая, по праву священника, “восклицания”, например, после “Отче наш”: “...Яко твое есть Царство и сила и слава..”.
Здесь в башне, минут молитвы не замечаешь. Они кажутся легки и быстротечны, и после исповедания грехов дневных и отступа, ложишься с чувством недосказанности, а засыпаешь мгновенно и крепко, слыша уже сквозь сон, как Саша договаривается с батюшками разбудить их к пяти утра на раннюю обедню в Скит...