Это сердца жертв к Жрецу взывают

Говорящее мясо страдает без кожи.
Любой ветерок - это боль полной ложи.
В глубинах своих мясо что-то скрывает.
Понимает себя? – Да, тебя понимает.

Святую слезинку девчонки лезгинки,
В поры втирает собственной дочки.
Сковыривая корочку боли у почки,
Кто быстро взрослеет - доходит до точки.

Кровиночка, капелька, клетка.
Где мера твоя и отметка?
По шороху мысли считая,
В горсть предков-потомков мир собирая.

Что в яму бездушного тела кидают,
И в клетке рук-ног с головой запирают?
Права по лесному закону читая,
Забытому в поле червей урожая. 

Поднявшие в небо туманные очи,
Им жертвы нужны, они с Богом не очень.
Вон сердце вне тела стихает на блюде,
Убиенной волной содрагая округи. 

Пусть даст оно счастье, здоровье, войну.
Войну до победы, войну как чуму.
Чтоб с пламенным взором провожая луну,
Враги задыхались умирая в плену.

К чему это сердце, этот грубый сосуд,
Который небрежно жрецы в руки берут?
Избавив от сморщенных жил паутины,
Они в горе камня жизнь превратили.

И тянуться к небу кровавые руки, -
Они так играют и бредят от скуки:
"Взгляни на опавшие книзу тела,
Что равно ложаться в середину двора. 

Тут нету рабов, это тело - товар.
В тюрьму заключенный у кожи загар.
Обманчивый панцирь натуры нагой,
Нектар чужой крови их ведет на убой.

Их скальпы чисты, а в глазах глубина,
Маньяка – убийцы, чья совесть чиста.
Остротый как зуб обсидановый нож,
Изнутри режет каркас белых кож.

Он жил как играл, детей создавал.
Любимой молился, между ног целовал.
Но ветер подул, и ее уже нет.
Ужасом мрака стал утра рассвет.

Он сын у отца, часть великой семьи,
Он мыслил как зверь у родимой земли.
На нужных кустах расставляя посты,
Врагам угрожал он, разрывая куски.

Теперь это мясо, прям пред нами лежит.
Пусть жил он как эльф - умер враз его стих".
За спины скользит тень от разных иных,
Мерцая в огне расширяеться блик.

Приветствую братьев, и рыдаю любя -
Не смыть больше кровью нам бока у клинка
Отец отдал сыну священный кинжал,
А я вот не смог, я чуть-чуть опоздал.

Не жмутся ладони, не потеет стопа,
Не жарить мне мясо у святого огня.
Гремит за спиною рычанье судьбы,
Других и Иных предвещая шаги.   

Не слышу, не вижу, не живу и не пью.
Ничего не прощаю, даже смерть муравью.
Родня говорящего мяса вернулась сюда:
"Здесь сердца у жертв забирают любя?"
............